Ночь над водой - Фоллетт Кен - Страница 93

• Предыдущая
• 93/110
• Следующая

– Где, в Америке? Как?

Маргарет решила не упоминать о Нэнси Линеан.

– В общем, все устроено.

– И какая это работа?

– Младший сотрудник в отделе сбыта на обувной фабрике.

– Глупости, прости меня за откровенность.

Маргарет закусила губу.

– Почему, собственно? Я даже горжусь, что смогла одна, фактически без всякого покровительства, найти работу, которая к тому нее по душе.

– Где находится фабрика?

– Никаких фабрик. Там ей нечего делать, – впервые нарушил молчание отец.

– Ну, если точнее, то буду реализовывать готовую продукцию в Бостоне.

– Невозможно, – мать даже обрадовалась, – потому что мы поедем в Стэмфорд.

– Кроме меня. Я поеду в Бостон.

Мать так опешила, что какое-то время вообще не могла вымолвить ни слова.

– Думай, что говоришь.

– Думаю, и очень хорошо. Я поселюсь в Бостоне, сниму там комнату и пойду работать.

– Жуть какая-то.

– Нет, я лично так не считаю. Многие девушки моего возраста так и поступают.

– Твоего возраста, но не социального положения.

– Какая разница?

– Большая. Представь только, ты работаешь за пять несчастных долларов в неделю, а отец платит сотню в месяц за твою квартиру.

– Я вовсе не хочу, чтобы отец за что-нибудь платил.

– А где ты будешь жить?

– Ведь я уже говорила – сниму комнату.

– В предбаннике, в нищете, убогости. Ради чего?

– Хочу заработать себе на обратный билет, затем вернусь в Англию и вступлю в армию, в отряд Местной обороны.

– Понятия не имеешь, о чем говоришь, – опять вмешался отец.

Маргарет почувствовала, что настало время дать бой. Сейчас или никогда.

– Ошибаешься.

– Боже, зачем вы... – начала было мама, но Маргарет не дала ей закончить.

– Я знаю, что придется быть на побегушках, заваривать чай, отвечать на телефонные звонки, жить в маленькой комнатенке без кухни с одной газовой плитой, общей ванной. Готова терпеть это и многое другое, лишь бы быть свободной.

– Ничего ты не знаешь. Свободной? Ты? Посмотри на себя повнимательнее. Ты изнежена и абсолютно не приспособлена к самостоятельной жизни. Даже и в школе-то не училась...

Кровь хлынула в лицо.

– Я хотела, пыталась ходить в школу – ты не разрешал.

Отец был бессердечен.

– И пальцем никогда не пошевелила. Все за тебя делали другие – стирали, гладили, готовили пищу, возили везде, даже детей к тебе специально приводили, чтобы было с кем играть. Ты о таких вещах не задумывалась?

– Еще как думала.

– А сейчас хочешь жить самостоятельно! По сути, не зная, сколько стоит кусок хлеба.

– Скоро узнаю.

– Сомневаюсь. Ты себе до сих пор ни одной тряпки не постирала, в автобусе никогда не ездила, как же, везде на автомобиле. Дома одна не ночевала, не умеешь делать элементарных вещей – поставить будильник, установить мышеловку, сварить яйцо...

– Ну и что, кто виноват? Только ли я сама?

– А какой толк от тебя в конторе? Ты и чай-то правильно заварить не сможешь и полный рабочий день не выдержишь. Вытерпишь от силы неделю. Что потом?

Маргарет знала, что, увы, во многом он прав, она действительно «неумеха». Ее мечта медленно растворялась, как дым в воздухе, рушилась, как замок на песке. Слезы душили, ручьем текли по лицу.

– Хватит, перестаньте, – вдруг раздался голос Гарри.

– Нет, пусть продолжает. – Она не хотела, чтобы он вмешивался. Они с отцом должны сами расставить все точки над "i".

Гримаса исказила его лицо, ничего, кроме ненависти, ярости, злобы.

– Бостон не наше родовое имение, да будет тебе известно. Там друг другу не помогают. Представь, что простудишься, заболеешь – никто далее руку не протянет. В магазинах тебя будут грабить евреи, на улице бесстыдно приставать негры. Что же касается твоего намерения вступить в армию, то...

– Тысячи других девушек уже сделали это, – произнесла Маргарет еле слышно.

– Не такие, как ты, а вполне приспособленные к трудной жизни, те, что привыкли вставать рано, чуть свет, сразу приступать к работе. Я уже не говорю об опасностях. Встретишь их – тут же раскиснешь, как кисель.

Она вдруг вспомнила, какой беспомощной и до смерти напуганной показала себя тогда ночью, при светомаскировке, ей стало стыдно. «Да, он прав, я словно слепой котенок, – подумала Маргарет. – Но не всегда же буду такой несамостоятельной и беззащитной?» По сути, это отец сделал ее такой, однако не все потеряно, надо лишь быстрее учиться жизни и становиться на ноги.

– В конторе ты не продержишься и недели, – отец продолжал яростно наступать, бульдожьи глаза чуть не вылезти из орбит, – а в армии ни дня. Ты изнеженная дочь аристократа, и этим все сказано.

Неожиданно подошел Гарри, встал рядом с Маргарет, вынул мягкий маленький платочек, аккуратно смахнул с ее щек слезы.

– А что до вас, господин повеса... – начал отец, но закончить не успел: Гарри вспыхнул, моментально подскочил к нему. Маргарет даже показалось, что сейчас произойдет драка.

– Никогда, слышите, никогда больше не смейте разговаривать со мной подобным образом. Я вам не красна девица, а взрослый мужчина. Еще одно оскорбление из ваших уст и, клянусь богом, я сверну вам башку.

Отец явно не ожидал такого отпора, потому что мгновенно замолчал, только по-прежнему сверкал глазами.

Гарри отошел, сел рядом с Маргарет.

Она сидела расстроенная, но в глубине сердца чувствовала радость. Итак, она сказала ему, что уходит. Он, конечно, взбесился, унижал и оскорблял ее, довел до слез, но не победил. Теперь ее уже не свернуть с намеченного пути.

Правда, кое-чего он все же добился – посеял в ней сомнение, неуверенность. Издевки и насмешки привели к тому, что она стала снова сомневаться, сможет ли, получится ли у нее. Должно получиться! Главное не пасовать и не отступать перед трудностями.

Маргарет посмотрела на отца. Он сидел тихо, отвернулся, злобно уставился в свой иллюминатор. Отцу не удалось одержать верх в этой схватке, но последняя ли она? Какую страшную месть готовит он для своей младшей дочери?

Диана Лавси с грустью думала, что, наверное, настоящая любовь не может длиться долго.

В самом начале их супружеской жизни Мервин стремился удовлетворять любое ее желание, любой каприз. Было достаточно одного ее слова или даже взгляда, и он тут же срывался в Блэкпул, чтобы купить карамели, бросал все дела и брал билеты в кино, мог лететь хоть в Париж. Он терпеливо обегал в Манчестере все магазины, чтобы купить ей кашемировый шарф именно того оттенка, который она хотела. Без сожаления вставал в театре посреди действия, чувствуя, что ей наскучил спектакль, поднимался очень рано, чтобы подать ей завтрак в постель. Увы, так продолжалось недолго. Вскоре ому наскучило вертеться вокруг нее, как Фигаро. Росло раздражение и отчуждение. Мервин стал другим – нечутким, упрямым, жестоким. В его отношении к ней появились даже нотки презрения.

И сейчас она старательно задавала себе вопрос, неужели ее роман с Марком окончится так же плачевно.

Все лето он был у ее ног, но сейчас, буквально в считанные часы вместе, они уже успели серьезно поссориться. Во вторую ночь их побега они настолько сердились друг на друга, что спали, врозь. Впрочем, ни о каком сне говорить не приходилось, потому что самолет болтало и трепало, как воздушный змей на ветру. Диана жутко перепугалась, хотела уже забыть про гордость и не долго думая залезть к Марку, но помешало самолюбие. В самом деле, почему она первой должна делать шаг навстречу, когда он лежит себе и в ус не дует. От одной этой мысли души выворачивалась наизнанку.

Утром они не разговаривали. Когда она встала с постели, Марка уже не было – он сошел на берег и Ботвуде вместе с остальными пассажирами. Теперь они сидели напротив друг друга в своем отсеке, вяло завтракали, хотя усердно делали вид, что заняты едой. Диана перекатывала на блюдце клубничку, а Марк катал по столу хлебные шарики.

• Предыдущая
• 93/110
• Следующая