Цена свободы - Чубковец Валентина - Страница 40

Так вот, выпил соседушка в очередной раз, похоже, мало показалось, а уже ночь наступила, Малютка спать легла, а сосед решил через дорогу сбегать, там у нас один самогонку продавал, приоткрыл дверь, в подъезде темно конечно, рога-то и блеснули. «Чёрт!» — подумал он, но своим глазам сильно-то и не поверил. Чтоб убедиться, не галлюцинация ли это, цапнул за рога, звуку она не подала, а рожками своими оттолкнула. На следующий день мне сосед рассказывал, что в нашем подъезде чёрт поселился, лохматый, с рожками, сам, мол, видел. Крестится сосед, но я правду не выдала, только с тех пор Малютку на два запора в стайке закрывать стала. Я представляю, что тогда сосед испытал. Но вернусь к работе.

Рассказывает нам тётя Тоня что-то страшное, с чертями связано, верь не верь, но жутко. А мне в туалет приспичило, больная почка о себе знать дала, туалет в ограде на магазинной территории — я туда. Естественно, там крючок, туалет деревянный, всё как положено. Штаны сняла, только присела и слышу устрашающий крик снизу из дыры «бэ-э-э-э-э…» да такой дикий, страшный, хриплый, я и рога заметить успела. Как выскочила из туалета, не помню. Но заорала на весь округ, так заорала, что девчонки из магазина примчались. Но это ещё и потому, что магазинная дверь вечно открыта, на улице теплее было, чем в магазине, вот и открывали двери нараспашку, поэтому и услышали меня все.

— Валя, Валя, что случилось, на тебе лица нет, что орёшь?

— Там чё-о-о-рт, рога-а-атый, — указываю пальцем на туалет, а другой рукой придерживаю до конца не застёгнутые джинсы. До сих пор помню то моё состояние, наверное, тогда седины на моей голове добавилось. Да не наверное, а точно.

— Какой чёрт, Валечка? — спрашивает всё та же тётя Тоня.

— Рог-га-а-а-атый, — заикаясь, протягиваю. На тот момент меня можно было за ненормальную посчитать. Так орала истерично, так орала…

Девчонки зашушукались, а тётя Тоня смело ринулась к туалету. И вдруг все услышали раздирающий хриплый крик «б-бэ-э-э-э-э…»

— Так это же козёл туда провалился, козё-ол, — бойко отрапортовала она.

— А откуда мне знать, что это козёл?! — тут я расплакалась. А девчонки стали звонить в сельсовет, чтобы выяснить, чей козёл. Хозяева быстро нашлись. Оказывается, бедолага пробыл там всю ночь, его потеряли со вчерашнего дня. С той стороны туалета была огромная дыра, и как раз там наросло много травы, по-видимому, он и оступился. Вот так по чьей-то халатности мы пострадали с козлом. Конечно, жалко его, что он бедненький испытал. Ну а что испытала я, коль до сих пор помнится…

Двоих детей Анастасия Ивановна воспитывала почти одна, настолько давно, что как-то задалась вопросом, а была ли она замужем? Конечно, была. Её сосватали поневоле, не хочет она об этом вспоминать, но позже не сожалела, свыклась и даже успела полюбить отца первенца Ильюшки. Жили в ладу, кур в сарае завели. Да и сам Гера мастеровым оказался, выжигал на фанере, разделочных досках картины и неплохо продавал, сначала так, по соседям, знакомым, потом на ярмарку ездил, там продавал. И всё бы ничего, да только Анастасия не знала, что у Геры на стороне ещё сынок растёт, ладно сынок, а ведь и соседку успел обрюхатить. Но к соседке уйти не спешил, даже в её сторону не смотрел, это так Анастасия думала, а Гера тем временем своим курам шею скручивал да к соседке сносил. Ласка говорит, завелась у нас, ласка или ещё какой зверёк…

И поверила бы Анастасия насчет ласки, наивная она была, но свою ещё неощипанную курицу все же опознала в сенях у той самой соседки, к которой и похаживал её муженёк. Курочка оказалась приметная, как ни старалась Анастасия лечить рябушке глаз, спасти его не удалось, со временем он заплыл и не открывался. А рябушка ручная, за Илюшкой бегала по всему двору, он её домой приносил, даже на руки запрыгивала. Все соседские детишки тешились, взрослым интересно было. Забавно. А когда Илюшка узнал, в каком виде находится его любимая курочка и у кого, озлобился на отца и на соседку тоже, сам-то едва первый класс окончил, а характер уже был. В отца Илюшка пошёл, даже выжигать получалось. На сегодняшний день отменный художник, картины на выставках ценятся. Мне предлагал купить, да только не по моему карману цена его творчества. Так вот, за рябушку он отомстил сполна. Смял в большой комок бумагу, поджёг и бросил в соседкино открытое окно. Лето было, жара, быстро и разгорелось всё, а соседки самой дома не было, у другой соседки чай пила. Не допила, но дом отвоевали, спальня, комната пострадали, пострадала и соседка. Выкидыш произошёл. Досталось тогда Илюшке, честно признался, хотел только тётю Люсю испугать огоньком, а оказалось всё не на шутку, не знал он тогда, что её дома нет. Думал, она закричит, испугается огненного шарика и даже мёртвую курицу воротит им назад.

Не подала тётя Люся тогда на Анастасию в суд за Илюшкину глупую проделку. А Анастасия в скором времени собрала свои да сына пожитки, с тем и уехала в город к старшей сестре. Геры нет, его в деревне оставила, у той самой соседки, только позже узнала, что он к другой, первой ушёл, с которой и расписан не был, а сын был. Они ещё долго прожили, счастливо или нет, я не знаю, и Анастасия не знала, но Илья так больше и не встречался со своим отцом. А второй братишка родился незвано.

Ехала как-то Анастасия в гости ещё к одной сестре, это уже в Ленинград, тогда он ещё так звался, позже Санкт-Петербургом переименовали. Поездом поехала. В Томске жильё своё получила, работа достойная, Илья отличник был и в художественную школу ходил. Окрутил её в поезде один джентльмен, красиво говорил, горы обещал — поверила. Да что греха таить, самой захотелось мужского плеча, ласки. Вот и получила. Джентльмен Павлом представился, а через день-другой растворился в поезде. Так и родила Анастасия Ивановна Лёню. Не жалеет. Хороший сын вырос, красивый в отца, рослый, кареглазый с длиннющими ресницами и родинкой на кончике уха. Кстати, у его дочки, внучки Анастасьиной, тоже на кончике уха махонькая родинка. Души не чает Анастасия во внучке.

— Баб, а расскажи, как ты замуж вышла? — спрашивает её внучка.

— А знаешь, внученька, сказки сочинять не умею, а правда глубоко засела, вытащить не смогу.

— А давай я тебе помогу, вместе потянем.

— Да больно она тяжёлая, нам и вдвоём её не осилить…

Сначала я думала написать детский рассказ про Анастасьину внучку, как правду помогает бабушке тянуть, да решила сама помочь Анастасии правду вытянуть, порой поделишься с другим человеком, легче на душе. Она со мной согласилась.

— Ко мне, рядом, — приказным тоном скомандовала я своей собачке Дашке, она же, не слушая меня, рванула вперёд. Подбежав к совершенно посторонней женщине, вдруг завиляла хвостом, и уже грязными лапками поочерёдно царапая по её, хорошо что чёрным, а не белым джинсам, настойчиво стала проситься на руки.

— Даша, ты что, родню почувствовала, а ну отойди, Фу, ФУ, “ выкрикивала я, спеша к женщине на помощь. Дашка на меня не реагировала, а всё усерднее стала подпрыгивать к незнакомке. Усилив шаг, совсем скоро я сравнялась с ними, но успела подумать, добрая женщина, спокойно отнеслась к Дашкиным выходкам, даже гладить собаку стала. В доброте и её порядочности не ошиблась. Оказывается, у Насти, так зовут теперь уже мою близкую знакомую, есть собачка и тоже махонькая, как моя Дашка.

Вскоре перешли на «ты», мы с ней почти погодки, разговорились. А поскольку была глубокая осень, я ей прочла своё короткое стихотворение: «В Томске осень, а в душе зима, даже ветер свищет по квартире. Шубу-то купила, а сама — кушаю картошечку в мундире». Засмеялись. А под ногами шуршало покрывало золотистой листвы. Красотища. Общение наше затянулось. Помню, в тот вечер я прочла Насте много своих стихотворений, конечно же, по её просьбе. Стихи почему-то вспоминались в основном грустные, одно из них Настёна махом заучила наизусть. И уже ближе к нашему расставанию прочла его, причём ни разу не споткнулась: