Разорвать тишину - Гаврилов Николай Петрович - Страница 29

С наступлением дня с берега затоки никто не ушел. Люди продолжали сидеть в каком-то оцепенении, лишь костров стало больше. Все продолжали чего-то ждать. Никому не могло прийти в голову, что можно вот так, запросто, оставить и забыть в болотах несколько сотен человек.

Основная часть ссыльных была совершенно не подготовлена к выживанию в экстремальных условиях, у людей не было ничего: ни инструментов, ни теплой одежды, ни одеял, у них не было даже спичек, чтобы развести костер. Их привезли сюда в том, в чем забрали, в лучшем случае давая на сборы два часа. Под нетерпеливые окрики милиционеров, ошарашенные люди метались по своим домам и квартирам, пытаясь захватить только самое важное. Но кто в такой ситуации может понять, что для него важнее? Конечно, брали совсем не то, что нужно. Измайлов сам видел, как одна женщина раскрыла в эшелоне свой чемодан, а там вместо продуктов и теплых вещей лежали одни детские игрушки. Полный чемодан тряпичных кукол со стеклянными глазами и сломанная юла. Уже через час ее ребенок попросил есть, а мать сидела, смотрела на игрушки и плакала.

Одни только верующие из прихода отца Александра, отказавшись от паспортов, ехали в Сибирь по собственному выбору, они успели подготовиться и поэтому пришли в себя быстрее всех. Все остальные еще продолжали сидеть на берегу, а прихожане под предводительством властной Зинаиды уже принялись ставить шалаши на вершине холма. Когда окончательно рассвело, Измайлов сходил к ним и выпросил у старосты топор.

Весенний день обещал быть солнечным. Бескрайние болота с восточной стороны холма покрывала белая дымка, затока парила, но небо было чистое, холодное, голубое. Дымили костры.

— Ну вот, Санька. Уезжали мы из Минска, еще снег лежал, по пути сугробы, и здесь снова снег… Никак весна нас не может догнать. Подержи-ка эту ветку…

Алексей воткнул в мокрую землю заостренную жердь и принялся укладывать на нее нарубленные еловые лапы. Вера и художник Миша Беленький укрепляли стену с другой стороны, Аркадий Борисович собирал камни для кострища. Шалаши они решили поставить на самом склоне холма, с трудом найдя подходящее место. Кругом было сыро, в неглубоких ложбинах под ворохом прелых прошлогодних листьев стояла вода, в тени голых деревьев серели просевшие сугробы, а под ногами на каждом шагу хлюпала грязь. Весна в эти края не торопилась.

— Ну вот… Сейчас мы сюда еще несколько еловых лапок просунем и закрепим. Надежный шалаш получится… Еще можно будет камни в костре нагревать и внутри оставлять. Чтобы тепло и сухо… А потом мы тете перевязку сделаем, да сынок?..

Санька кивнул головой и машинально посмотрел в сторону, где на куче мокрого валежника без сознания лежала женщина, имени которой так никто никогда и не узнал. Ее черные волосы, еще недавно скрытые под желтым беретом, растрепались, лицо с закрытыми глазами белело как маска. Женщина до подбородка была накрыта маминым выходным пальто, когда-то светлым и нарядным, а теперь почти неузнаваемым от грязи и пятен крови. Не приходя в сознание, она иногда качала головой из стороны в сторону, на ее сухих губах белел налет.

Ее не бросили. Вчера во время выгрузки Алексей перетащил ее на своих плечах на берег. И хоть чужая беда уже не перевешивала чашу весов, положил рядом с дрожащими от холода женой и сыном. Санька тогда ничего не понял, да и не пытался понять, он лишь смотрел на перебинтованные тряпками руки женщины, на засохшие подтеки крови на ее пальцах с чернотой под ногтями, на напряженное лицо мамы, на темноту вокруг, и ему было страшно. Наступил рассвет, все занялись постройкой шалашей, а его страх так и не прошел…

— Вот и готово! Хороший шалаш получился, надежный. И от снега, и от дождя, и от ветра… Внутри на землю ветки уложим, а сверху еловые лапки в три слоя. Да, Санька?… — не останавливаясь, приговаривал Алексей, словно старался словами заглушить собственную растерянность. — День-два отдохнем, сил наберемся и пойдем на восток — людей искать. Навстречу солнышку…

— Что вы такое говорите? — вдруг встрепенулся сидящий возле костра инженер. — Как это — пойдем? Куда пойдем? Вы же слышали, что сказал нам товарищ в Тобольске! Надо держаться вместе и ждать следующие баржи! Я уверен, что мы уплывем с ними обратно.

— Посмотрите вокруг… Не стоит себя обманывать, никакого поселка здесь не будет. Не надо быть географом, чтобы понять, куда мы попали… — ответил ему Алексей. — Зимой все заметет к чертям, затока мелкая, болота везде, инструментов нет. Деревьев даже на десяток домов не хватит. О людях уже не говорю. Чтобы здесь стоял поселок, надо было везти сюда добровольцев, а они кого привезли? — он в сердцах махнул рукой в сторону берега, где по-прежнему темнела неподвижная толпа. — И жук, и жаба… Нищие, уголовники да интеллигенты вроде нас, которые даже костер развести не умеют. Неужели вам еще ничего не понятно?..

Спохватившись, Алексей внезапно замолчал, с размаха вонзил топор в трухлявое бревно, торчащее из талого снега, резко выпрямился и полез в карман пальто за портсигаром с последними папиросами. На громкие голоса мужчин выглянула Вера. Жена инженера, бросив собирать мокрые ветви для настила, подошла поближе и, сняв с головы белый платок, с каким-то ужасом посмотрела на мужа.

А он еще не сказал вслух о главном — о голоде. Продуктов, купленных на барже, им хватит только на трое суток, а потом придется варить кору, собирать горькие волокнистые луковицы камыша и искать в речном иле спящих лягушек и улиток. С каждым просроченным днем голод вместе с холодом будет забирать у людей последние силы, все человеческое исчезнет, и живые будут неподвижно лежать у костров вперемешку с мертвыми. Голод… Прав мудрый Аркадий Борисович, — на восток, только на восток, навстречу восходящему солнцу. Пока есть силы, пока они свободны в своем выборе, пока не надо тащить на себе по топям ослабевших жен и сыновей. На юге и севере делать нечего, там царствует Обь; топи сменяются урманами — участками заболоченной сибирской тайги и песчаными безжизненными гривами. Только на восток…

— Панику сеете? И как же вы отсюда уйдете? — усмехнулся он. — Может, ножками по воде?

— Когда я ходил за топором, верующие мне сказали, что видели чьи-то свежие метки на деревьях. И следы костра. А значит, здесь совсем недавно были люди. И попали они сюда не по реке. И крик петуха все слышали… Кто как хочет, а я со своей семьей ухожу искать поселок, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Алексей. Его пальцы яростно сжимали и разжимали бумажный мундштук папиросы, словно он забыл, что с ней надо делать дальше.

— Леш, не будем спешить… — неожиданно вступила в разговор Вера. Она никак не могла придти в себя. Дикий и нелепый сон, начавшийся ранним мартовским утром с безобидной повестки в милицию, не прекращался, а становился все страшнее и страшнее. Ее уютный и привычный мир разрушили, взамен пообещали другой, затем третий, а в результате выкинули куда-то за пределы реальности и закрыли за собой дверь. Но не может же быть все так мрачно…

— Не создавайте панику. Баржи вернутся! — словно разделяя ее последнюю надежду, категорично отрезал инженер, протирая слезящиеся от дыма глаза. — Вы с женой и сыном уйдете, а они в этот момент вернутся! И нас заберут! Тогда локти в болоте кусать себе будете…

Санька стоял и слушал непростой разговор взрослых. Это неправда, что дети ничего не понимают, просто мы забыли, что понимали сами, когда были детьми. Больше ориентируясь на интонацию, мальчишка чувствовал, что мама почему-то больше согласна с инженером, чем с отцом, — он видел, как после последних слов глаза папы сразу стали растерянными, словно ему высказали вслух его собственные опасения. Подчиняясь неосознанному порыву, маленький Санька вдруг подошел к папе, встал рядом и взял его за руку. На этом первый серьезный разговор взрослых закончился.

Между тем, основная часть поселенцев оставалась на берегу. Там дымили редкие костры, слабый ветер с реки уносил запах дыма далеко в болота. В каком-то оцепенении люди продолжали неподвижно сидеть на вещах или просто на мокрой земле, словно боялись покинуть свое место и оказаться вне толпы. Лишь немногие, в том числе и блатные, разбрелись обследовать возвышенность.