Разорвать тишину - Гаврилов Николай Петрович - Страница 17

В эшелоне собрались те, кого государство не пожелало видеть своими гражданами. Сразу от входа три купе подряд занимали верующие: бородатые мужчины и тихие неприметные женщины в темных платках. При встречах возле туалета с другими ссыльными, они сразу опускали глаза и, шурша юбками, быстро исчезали в своих отсеках, занавешенных простынями. По вечерам из-за простыней слышалось печальное церковное пение. Казалось, что внешний мир не имел для верующих никакого значения, они жили в своей вселенной, еще более замкнутой, чем у погруженных в прошлое одиночек, таких, как женщина в желтом берете. Их эмоции подчинялись каким-то другим законам. Несколько раз Вера с удивлением замечала во взглядах женщин затаенную радость, словно они, в отличие от других, наоборот, возвращались из дальней ссылки домой.

Инженер, знавший в вагоне все сплетни, рассказал Алексею, что верующие всем приходом отказались от получения паспортов и последовали в Сибирь почти добровольно. Среди них был священник, отец Александр, кроткий, седой, невзрачный старичок, одетый в старенькую потрепанную рясу. В его выцветших глазах пряталось понимание чужой боли, похоже, он не разделял жертвенную радость своей паствы и больше других предвидел, что их ждет впереди. Священник знал, что недостаточно просто дать прибить себя к кресту, — надо еще, чтобы крест не оказался чужим. Батюшка, с его мудростью и сомнениями, был в приходе номинальным лидером. Ведь кроткие не могут вести за собой. За отказом прихожан стояли церковный староста и его жена. С одного взгляда на эту полную женщину можно было понять, что она больше думает о впечатлении, какое произвел их отказ на другие приходы, и еще не понимает, что идущие в горы чаще других срываются в пропасть.

Были бы жертвы, а палачи найдутся…

Еще ехали баптисты, ехали пятидесятники. Некоторые были с маленькими детьми. Между представителями разных конфессий простирались глухие непреодолимые стены, но в одном верующие были схожи: в каждом из них чувствовалось меньше страха перед будущим, чем у самых опытных уголовников или бездомных.

Соседнее с Измайловыми купе занимали блатные. Вопреки мрачным прогнозам инженера, первые дни их почти не было заметно. Сутками они сидели кружком в своем отсеке, варили на тряпках черный, как смола, чай и тихо беседовали. Там шел незаметный процесс выявления вожаков.

Однажды под утро, за Нижним Тагилом, когда эшелон в очередной раз простоял всю ночь под красным сигналом семафора, Вера услышала сквозь сон тихий стук в железную обивку вагона. Через минуту настойчивый стук повторился. Вера окончательно проснулась и, прислушиваясь, подняла голову. В купе все спали, за окном стояла предрассветная тишина, лишь где-то вдалеке каркала одинокая ворона, да похрустывал подмерзший гравий под ногами часового. Было слышно, как солдат прошелся вдоль полотна, затем шаги приблизились, и снова раздался тихий стук.

— Говори, — негромко ответил из соседнего окна чей-то сиплый голос.

— Козырь — у вас есть такой? Козыря позовите… — попросил часовой за стенкой вагона.

— Сейчас… Лужа, разбуди Козыря, — в соседнем купе завозились, потом кто-то грузно запрыгнул на верхнюю полку и, скрипя досками, подвинулся к окну.

— Говори…

— Козырь? Тебе весточка из четвертого вагона. От Левы Резаного, — торопливо зашептал солдат. — Он тебя видел при посадке. Тебя и еще кого-то. Держи… — гравий захрустел, в стенку вагона что-то стукнуло. Тугой шарик записки перелетел через решетку окна. Вера замерла, стараясь не пропустить ни слова.

— Спасибо, командир, — через несколько секунд раздался из окна тихий голос. — Мы тебе что-нибудь должны?

— Нет. Лева уже рассчитался, — солдат у вагона немного замялся. — У замкомвзвода просьба к вам маленькая. Где-то у вас женщина едет. Шапка у нее соболиная. А у жены ротного скоро день рождения…

— Понял. Сделаем…

Вера долго лежала с открытыми глазами. Сон пропал, на душе было тревожно, словно она только что обнаружила для себя новую, темную форму жизни. Люди — тени, которых она иногда замечала в подворотнях, вдруг потеряли свои неприметные, расплывчатые формы, материализовались и оказались на расстоянии вытянутой руки. Но самое главное, Вера поняла, что незримой клетки из запретов и наказаний между ними и остальными людьми больше не существовало. Хищники осторожно выходили из открытых вольеров, нюхали воздух и замирали после каждого шага.

Утром события начали развиваться очень быстро. Не успела Вера предупредить жену инженера о ночном разговоре, как в их купе неожиданно зашел один из уголовников — мрачный мужчина с изъеденной оспой лицом. Не обращая на присутствующих никакого внимания, он молча сел на нижнюю полку и прикрыл глаза.

— Простите, но здесь занято! Вы, наверное, ошиблись… — звучно начал инженер, но в его тоне, наверное впервые, все почувствовали растерянность. Уголовник посмотрел на него как на пустое место и молча поднес палец к губам. Происходящее выглядело такой нелепицой, что инженер сразу осекся и замолчал на полуслове. Никто не заметил, что в то же время в другом конце вагона, в отсек бездомных, как бы между прочим, зашел еще один уголовник. Блатные незаметно блокировали подходы к тамбурам. Из соседнего купе доносились глухие голоса.

Происходило что-то непонятное. Вера испуганно посмотрела на жену инженера, женщина перехватила ее взгляд и сразу побледнела. Голоса за стеной звучали все громче и громче, общий тон спора постепенно повышался, и скоро можно было различить отдельные фразы. Очевидно, весточка из четвертого вагона содержала в себе важную информацию. Санька хотел было спрыгнуть с верхней полки к родителям, но отец, до этого искавший в чемодане бритву, поднял глаза и отрицательно покачал головой. Никто ничего не понимал.

— Козырь, мы же не знали тех легавых, — доносился из-за перегородки громкий, наполненный скрытым страхом голос. — Я вообще не был в курсе за их расклады! И в Соликамске я никогда не был! Сам подумай, как мы могли кого-то сливать…

— На, читай, тварь! Я Леве верю. С такими грехами, как у тебя, по земле долго не ходят… — за стенкой вдруг раздался глухой удар, затем еще, кто-то вскрикнул и сразу, как по команде, в купе блатных началась тяжелая возня. Через несколько секунд по вагону разнесся дикий, переходящий в вой, крик. Вагон замер. Мрачный уголовник сидел не шевелясь, словно происходящее его нисколько не касалось, сильные жилистые руки с узловатыми пальцами расслабленно лежали на коленях.

Страшно, когда кричат люди. Еще страшнее, когда кричит не женщина, а здоровый сильный мужчина, пусть даже он и живет только для того, чтобы охотиться и воевать с себе подобными. Алексей отстраненно подумал, что человек просто не может так пронзительно кричать. Через мгновение крик захлебнулся в чьих-то ладонях, человеку зажали рот, кто-то хрипел, глухо звучали удары. Видно, нападавшие мешали друг другу и никак не могли свалить жертву на пол. Затем в перегородку хрястнуло так, что все вздрогнули, и в проход, согнувшись, выскочил окровавленный человек с безумными глазами.

Дальше события напоминали ускоренную запись на кинопленке. Кряжистый уголовник с глухим ворчанием метнулся из засады в проход и с размаху ударил убегавшего коленом, стараясь попасть в голову. В тот же миг из купе блатных выскочил красный, запыхавшийся парень с золотой фиксой. В его руке тускло блеснул нож. Где-то истошно завизжала женщина. По-волчьи оскалив рот, резко и сильно, почти без замаха, парень ударил человека ножом в лицо, всадив его почти по рукоятку в нижнюю челюсть. Человека отбросило на переборку, он издал какой-то булькающий утробный звук и завалился на пол, с хрипом захлебываясь собственной кровью. Из купе блатных один за другим выскочили еще три человека, все тяжело дышали, словно перетаскивали мебель. Человек на полу дергался, хрипел, кашлял кровью и закрывал руками голову.

— Здоровый боров… чуть не ушел, — задыхаясь, сказал Козырь, плотный мужчина с хищным лицом. На его лбу алела свежая царапина. — Что же ты, дружище, от своих братьев бегать надумал? Мы же с тобой еще не договорили… Давайте его в купе…