"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Рейн Доминион - Страница 83

— Ну... того-этого... дошла до Жорнища, — облегченно крякнул бородач. — Я думал, все... того-этого...

Курносый шляхтич кивнул, скривился и прижал ладонь к щеке.

— Болит, пан Юржик? — обернулся к нему едущий впереди парень.

— А то?

— Ну, ничего, в городе полечим...

— Н-н-найдем цирюльника, — заметно заикаясь, добавил черноусый.

— На что нам цирюльник, как у нас свой медикус? — сварливо отозвался пан Юржик Бутля. — Так нет же! Не хочет меня лечить! Всех лечит, а меня не хочет!

— Пан Войцек! — едва ли не со слезами в голосе воскликнул парень. — Ну, хоть ты объясни ему — не могу я без инструмента зубы лечить!

— Д-д-да что толку об-б-бъяснять? — через силу выговорил пан Войцек. Заикание нисколько не мешало ему командовать сотней порубежников в далеком северном городке Богорадовке. Служил бы он там и по сей день, если бы не случайная встреча с грозинчанами, когда порубежники стали свидетелями тайной встречи грозинецких драгун и зейцльбержских рыцарей. Сами едва не погибли, поскольку в живых оставлять их никто не собирался, но, благодарение Господу, отбились в неравной схватке. От чужих-то отбились, а от своих придворных интриганов не сумели. Чтобы избегнуть межгосударственной розни, пана Войцека Шпару от командования сотней отстранили. И вспомнили о лихом рубаке, жизнь готовом отдать за родные Малые Прилужаны, только перед элекцией. Отправили в Выгов с двумя десятками выпущенных из буцегарни преступников. Предполагалось, что они поддержат партию Белого Орла в случае беспорядков в городе. Да не удалось пану Войцеку с товарищами поучаствовать в городских потасовках. А может, оно и к лучшему? Слишком уж сильны были сторонники Золотого Пардуса в столице нынешним летом. Вместо этого пану Войцеку совсем другое дело поручили, но о том уже рассказано в другом месте.

— Ц-ц-цирюльника он боится, а тебя н-н-нет, — прибавил бывший богорадовский сотник, едва заметно усмехаясь в усы.

— Кто боится?! — с жаром воскликнул пан Юржик. — Да мы, Бутли из-под Семецка, ничего и никого не боимся!

— О-ок-окромя цирюльников! — уже не скрываясь веселился пан Шпара.

— Ты... того-этого... не горюй, пан Юржик, — добавил могучий бородач Лекса, бывший шинкарь. К отряду пана Войцека он прибился после схватки с рошиорами мазыла Тоадера на подворье его же шинка. Говорил, с детства мечтал чужедальние края посмотреть, а все не удавалось. Теперь аж до Искороста сгонял и обратно возвращался. Чем не путешествие? Он почесал бороду. — Люди сказывают, мол, цирюльники сперва болящим горелки наливают. Чтоб не так больно было... того-этого...

Тут уж все покатились со смеху, включая и страждущего пана Бутлю. Собственно в буцегарню Берестянки он попал по причине неуемного пьянства. Попал на торжище под Великодень, да и задержался. Пил сперва за свой счет, потом за счет друзей, потом начал продавать все, что нашлось под рукой. Пропил коня, седло с уздечкой, саблю, сапоги... Короче говоря, все, вплоть до исподней рубахи, и ту попытался заложить шинкарю, который от греха подальше и сдал его заглянувшим на огонек стражникам. Так и оказался пан Юржик вместе с остальными в охране злополучного сундука, который сам же и назвал окаянным грузом. Но, будучи человеком незлобливым и веселым, любил и сам потешаться над своей слабостью: над тягой к винопитию.

Последний, самый молодой из четверых, студиозус-медикус Ендрек тоже попал в берестянский застенок едва ли не случайно. Возвращался он из Руттердахской академии, где отучился перед этим три года. Ехал в родной Выгов на отдых, родных повидать. И вот, проезжая Малые Прилужаны, парень имел неосторожность прочитать на площади Берестянки сатирический стишок-лимерик, в котором крепко припечатал местного владыку — князя Януша Уховецкого. А народ малолужичанский, издерганный к тому времени насмешками южных собратьев, шутки над собой и своими князьями понимать разучился. Так что стражники буквально спасли молодого стихотворца, вырвав его из рук решительно настроенной толпы и утащив в буцегарню.

— Не сердись, пан Юржик, — мягко улыбнулся Ендрек. — Коли хочешь, я сам тебя полечу. Мне только инструмент надобно найти. Зуб-то рвать надо...

— Уж прям так и рвать... — нахмурился пан Бутля. — Сразу рвать. Чуть что, так и рвать. Все вы, медикусы да знахари-лекари, одним миром мазаны.

— А как ты хотел? — удивился студиозус.

— Я думал, ты меня полечишь, как тогда... Около Лексыного шинка.

— Да я, вроде как, обычно лечил. Я ж...

— Н-н-не важно, как ты лечил, важно, чего желал п-п-при этом.

— Да что я... — засмущался Ендрек. — Желал, чего обычно лекари больным желают...

— Ну да, — хохотнул Лекса. — Знаю я, чего лекаря желают. Чтоб серебра побольше выдоить... того-этого...

— Но ведь не всякие!

— Э! Погодите! — воскликнул пан Юржик. — Коли так, мне к цирюльнику нельзя — у нас денег-то не осталось почти.

— Н-ну, пару грошиков найдем, — усмехнулся пан Шпара. — Чего н-не сделаешь д-д-для хорошего человека.

— Так я не понял — мой зуб что, пару медяков стоит?

Лекса упал лицом в гриву коня и беззвучно захохотал. Да и пан Войцек не сумел сдержать улыбку. А Ендрек поднял обе руки вверх:

— Все, уговорил, пан Юржик. Буду тебя лечить. Куда ж я денусь?

Двустворчатые ворота Жорнища были открыты лишь наполовину. Для пешехода в самый раз. Всадник протиснется с трудом, а вот подвода не проедет.

Навстречу приезжим, позевывая, вышел урядник хоровской порубежной охраны. Поигрывая пальцами на рукояти кривой сабли, спросил:

— Кто такие? Откуда будете?

Пан Войцек вдохнул, выдохнул, набрал побольше воздуха и напевно, чтоб не заикаться, ответил за всех:

— Пан Войцек герба Шпара, следую от Искороста на Уховецк. Со мной вельможный шляхтич, пан Юржик герба Бутля, ученый медикус Ендрек и Лекса — он мой денщик. — Именно так представлять Лексу они договорились заранее, чтобы не стараться чрезмерно, объясняя путешествие благородных шляхтичей в одной компании с простолюдином.

— По каким таким делам в Искоросте были? — нахмурился порубежник.

— По своим, урядник, по своим, — свел брови пан Войцек. — Или я н-не шляхтич уже? — Он выразительно поправил тяжелый кончар и саблю.

— Шляхтич, не шляхтич... Того мне не ведомо. Хотя, конечно, с виду — шляхтич.

— Так что за д-допрос, урядник?

— А положено, — уверенным тоном отвечал порубежник. — Приказ пана сотника. Время, понимаешь, пан Войцек, военное. Неспокойное, скажу прямо, время.

Пан Шпара кивнул.

А что возразишь? Еще в переполненном шинке, где они заночевали перед последним днем пути на Жорнище, народ так и гомонил, расписывая события в Малых Прилужанах. Говорили, что Крыков в осаде. Под стенами одной из сильнейших крепостей северной части королевства скопилось до десятка хоругвей, но отсутствие осадных машин не давало великолужичанам существенных шансов на скорую победу. Велись боевые действия и по направлению Жеребки — Крапивня. Ходили слухи и о гусарских частях, брошенных паном Твожимиром Зуравом на Заливанщин. А через Лугу рванулись охочие до добычи отряды рыцарей-волков из Зейцльберга. Пан Войцек аж перекосился весь, когда услышал про то. Даже шрам на его щеке побелел, словно кистью с побелкой кто-то по лицу шляхтича мазанул. Он тогда спрашивал насчет Богорадовки, Ракитного, Берестянки... Что там? Как дела обстоят? Но вразумительных ответов не добился. И вправду, откуда южанам знать подробности далеких северных войн? Ведь своя уже стоит на пороге мирных обиталищ и скалится в жутковатой ухмылке.

Поэтому бывший богорадовский сотник не стал возражать уряднику или спорить с ним. К чему? Шляхетская честь на поле боя отстаивается и преумножается, а не в таких вот перепалках. Тем паче, сзади уже подтянулись зеваки. Двое бородатых землепашцев в меховых кептарях на телеге, накрытой сверху от дождя толстыми рогожами. Видно, привезли в город зерно. Хоровская казна пока еще не обеднела настолько, чтобы перестать кормить своих порубежников и реестровых. За каждый гарнец зерна платили не скупясь. Позади повозки топтался одетый в лохмотья бродяга с лицом, перепачканным серыми потеками. А ему в спину едва не упиралась морда довольно справного коня, чей всадник лихо заломил шапку на ухо. Должно быть, шляхтич из мелкопоместных, из тех, что бедные, но гонористые до ужаса.