Человек из Санкт-Петербурга - Фоллетт Кен - Страница 3
- Предыдущая
- 3/80
- Следующая
Этот парень никак не мог удержаться от театральщины, подумал про себя Уолден.
– Вы хотите, чтобы Алекс и я вели бы переговоры о военном союзе Англии и России?
– Да.
Уолден сразу же понял, какой многотрудной, сложной, но и в высшей степени достойной окажется эта задача. Он постарался скрыть волнение и остался сидеть, хотя ему так и хотелось вскочить и зашагать по комнате.
А Черчилль продолжал.
– Вы лично знакомы с царем. Знаете Россию и бегло говорите по-русски. Через свой брак являетесь Орлову дядей. Однажды вы уже убедили царя встать на сторону Англии, а не Германии – в 1906 году, когда ваше вмешательство предотвратило подписание Договора в Борках. – Черчилль помолчал. – Тем не менее, вы не были нашим первым кандидатом на роль представителя Великобритании в этих переговорах. То, что происходит сейчас в Вестминстере...
– Да, да, – Уолдену не хотелось начинать обсуждать это. – Однако, вы по какой-то причине передумали.
– Короче говоря, вас предпочел царь. Такое впечатление, будто вы единственный англичанин, которому он вообще доверяет. Во всяком случае, он послал телеграмму своему кузену, королю Георгу Пятому, с непременным пожеланием, чтобы Орлов имел дело именно с вами.
Уолден представил себе весь тот ужас, охвативший стан радикалов, когда те узнали, что им придется привлечь к столь секретному плану реакционного старика пэра из лагеря Тори.
– Наверное, вы пришли в ужас, – сказал он.
– Вовсе нет. Относительно внешней политики наши взгляды не так уж расходятся. И я всегда считал, что разногласия по поводу внутренних дел не должны служить поводом для того, чтобы ваши способности не использовались бы во благо правительства Его Величества.
Теперь он решил прибегнуть к лести, подумал Уолден. Я им нужен, во что бы то ни стало. А вслух добавил:
– А как же сохранить все это в тайне?
– Это будет выглядеть как светский визит. Если вы согласны, то Орлов останется у вас на весь лондонский сезон. Вы представите его в свете. Ваша дочь, кажется, в этом году дебютирует, неправда ли? – Он взглянул на Лидию.
– Это так, – ответила она.
– Значит, вы в любом случае будете много выезжать. Орлов холост, и, как вам известно, он завидный жених, так что мы сможем распространить слухи, что он ищет жену-англичанку. Впрочем, он и в самом деле может найти таковую.
– Прекрасная мысль. – Неожиданно Уолден поймал себя на том, что он получает от всего этого удовольствие. Он уже выполнял функции полуофициального дипломата при правительствах консерваторов Солсбери и Бальфура, но в последние восемь лет не принимал никакого участия во внешнеполитических делах. Теперь же ему предоставлялась возможность вновь вернуться на сцену, и он начал вспоминать, каким захватывающим и увлекательным было это занятие: секретность, азарт переговоров, столкновения характеров, осторожное применение методов убеждения и угроз, вплоть до угрозы войны. Как ему помнилось, с русскими нелегко было иметь дело – они частенько бывали капризны, упрямы и заносчивы. Но с Алексом можно будет справиться. Когда Уолден женился на Лидии, Алекс присутствовал на бракосочетании, такой десятилетний мальчуган в матросском костюмчике, а позднее он провел пару лет в университете в Оксфорде и на каникулы приезжал в имение Уолденов. Отец мальчика умер, и Уолден уделял ему гораздо больше времени, чем обычно уделял бы подростку, но зато был вознагражден дружбой с юным пытливым умом.
Все это являлось превосходной основой для ведения переговоров. Может быть, мне действительно удастся добиться успеха, подумал Уолден. Вот это будет триумф!
– Должен ли я сделать вывод, что вы согласны? – спросил Черчилль.
– Конечно, – ответил Уолден.
Лидия поднялась.
– Нет, не вставайте, – сказала она, когда мужчины поднялись вместе с ней. – Я вас покину, вы сможете спокойно поговорить о политике. Вы останетесь на обед, мистер Черчилль?
– К сожалению, у меня деловая встреча в Лондоне.
– Тогда я с вами прощаюсь. – Она пожала ему руку.
Она вышла из восьмиугольного зала-гостиной, где они обычно пили чай, прошла через большой зал в маленький, а оттуда в цветник. В это же самое время один из младших садовников, имени которого Лидия не знала, вошел туда из сада с охапкой розовых и желтых тюльпанов, предназначенных для украшения обеденного стола. Одной из вещей, что нравились Лидии в английской жизни и в поместье Уолденов особенно, было обилие цветов, она всегда распоряжалась, чтобы их срезали свежими каждое утро и вечер, даже зимой, когда их приходилось выращивать в оранжереях.
Садовник дотронулся до своей фуражки – снимать ее он не был обязан, если только к нему не обращались, ведь комната-цветник формально считалась частью сада, – положил цветы на мраморный столик и вышел. Лидия села, вдыхая прохладный, напоенный ароматами, воздух. Это было подходящее место, чтобы прийти в себя, а разговор о Санкт-Петербурге выбил ее из колеи. Она вспомнила Алексея Андреевича совсем маленьким, хорошеньким мальчиком на своей свадьбе, и вспомнила, что этот день был самым несчастным днем ее жизни.
С ее стороны это какая-то извращенность превращать комнату-цветник в свое убежище, подумала она. В этом доме имелись комнаты для любых целей: разные комнаты для завтрака, обеда, чая и ужина; комната для игры в бильярд и для хранения оружия; специальные комнаты для стирки, глажения, приготовления джема, чистки серебра, взвешивания дичи, хранения вин, приведения в порядок костюмов... Ее часть дома состояла из спальни, туалетной комнаты и гостиной. И тем не менее, когда ей хотелось посидеть в тиши, она приходила сюда, усаживалась на жесткий стул и смотрела на раковину из необработанного камня и чугунные ножки мраморного столика. Она заметила, что у ее мужа тоже было неофициальное убежище: когда Стивена что-то беспокоило, он отправлялся в комнату, где хранилось оружие, и читал там книгу об охоте.
Итак, Алекс будет гостить у них весь лондонский сезон. Они станут разговаривать о доме, о снеге, о балете и о бомбах, и присутствие Алекса напомнит ей о другом молодом русском, за которого она не вышла замуж.
Она не видела того человека уже девятнадцать лет, но даже простое упоминание о Санкт-Петербурге сразу же вызывало в памяти его образ и по ее коже под муаровым шелковым платьем для чая пробегали мурашки. Ему тогда было девятнадцать, столько же, сколько и ей, тому голодному студенту с длинными черными волосами, лицом волка и глазами спаниеля. Он был худ, как жердь. Кожа его была бела, волосы, покрывавшие тело, мягки и темны, как это бывает в юности, а руки умелы и опытны. Она покраснела, но не от того что вспомнила о его теле, а потому что подумала о своем, о собственном теле, предавшем ее, наполнившем ее безумным наслаждением, заставившем кричать, забыв всякий стыд. Я была испорченной, подумала она, и осталась такой, потому что мне хотелось бы повторить все снова.
С виноватым чувством она подумала о своем муже. Думая о нем, она почти всегда испытывала чувство вины. Она не была влюблена в него, когда выходила замуж, но любила его теперь. Он был волевым и одновременно сердечным, и он обожал ее. Любовь его была постоянной, нежной и совершенно лишенной той отчаянной страстности, которую она когда-то узнала. Он был счастлив, думала она, только потому, что никогда не знал, что любовь может быть столь безудержной и ненасытной.
Мне больше не нужна такая любовь, уговаривала она себя. Я приучилась обходиться без нее, с годами это стало легче. Так оно и должно быть – ведь мне уже почти сорок! Некоторые из ее подруг все еще испытывали соблазны и поддавались им. Они не рассказывали ей о своих интрижках, чувствуя, что она бы этого не одобрила, но о других сплетничали вовсю, и таким образом Лидия узнавала, что на приемах в загородных домах нередко имели место... скажем, адюльтеры. Однажды леди Жирар со снисходительностью более старшей дамы, дающей советы молодой хозяйке, сказала Лидии: «Дорогая, если вы одновременно приглашаете виконтессу и Чарли Стотта, то непременно должны отвести им смежные спальни». Лидия же поместила их в противоположные концы дома, и виконтесса больше никогда не появлялась в поместье Уолденов.
- Предыдущая
- 3/80
- Следующая
