Человек из Санкт-Петербурга - Фоллетт Кен - Страница 1

• 1/80
• Следующая

«The Man from St. Petersburg» 1982, перевод Издательского центра «Гермес»

OCR Klim: [email protected]]

Тянулся неспешный воскресный день, такой, какой Уолден любил. Стоя у открытого окна, он вглядывался в парк. На широкой, ровной лужайке привольно росли крупные деревья: шотландская сосна, пара могучих дубов, несколько каштанов и ива, похожая на кудрявую девичью головку. Солнце стояло высоко в небе, и деревья отбрасывали темные, прохладные тени. Птицы затихли, но зато из цветущего вьюна под окном доносилось довольное жужжание пчел. В доме тоже царила тишина. У большинства слуг был выходной. На уик-энд приехали только брат Уолдена, Джордж, с женой Клариссой и детьми. Джордж пошел прогуляться, Кларисса прилегла отдохнуть, детей не было видно. Уолден позволил себе расслабиться: в церковь он, естественно, отправился в сюртуке, а спустя час-другой к обеду облачится во фрак, но пока что он с наслаждением ходил в удобном твидовом костюме и рубашке с мягким воротничком. А если, подумал он, Лидия вечером еще и поиграет на пианино, то день пройдет совсем замечательно.

Он повернулся к жене:

– Ты поиграешь после обеда?

Лидия улыбнулась:

– Если хочешь.

Уолден услышал шум и снова обернулся к окну. В самом конце подъездной дорожки, в четверти мили от дома, показался автомобиль. Уолден почувствовал укол раздражения, подобный приступу боли в правой ноге перед грозой. Почему это автомобиль раздражает меня, подумал он. Уолден ведь ничего не имел против авто – у него самого был «Ланчестер», на котором он регулярно ездил в Лондон и обратно – хотя летом из-за автомобилей в деревне была масса неприятностей, проносясь по не мощеной дороге, они поднимали тучи пыли. Он подумывал о том, чтобы покрыть гудроном пару сотен ярдов дороги. В другое время он бы долго не раздумывал, но с 1909 года, после того, как Ллойд Джордж создал дорожные советы, дороги перестали входить в круг его обязанностей – и вот это, как теперь ему стало ясно, и являлось источником раздражения. Это было в духе правления либералов: они брали у Уолдена деньги на то, что он сделал бы и так, а затем у них ничего не получалось. Наверное, все-таки придется самому замостить эту дорогу, рассудил он; только ужасно злит, что платишь за это дважды.

Автомобиль заехал в покрытый гравием передний дворик и с шумом и треском остановился у южного входа. В окно потянуло выхлопными газами, и Уолден задержал дыхание. Из машины вышел водитель в шлеме, автомобильных очках и тяжелой шоферской куртке и открыл дверь пассажиру. Показался невысокий человек в черном пальто и черной фетровой шляпе. Уолден узнал этого человека, и сердце его упало. Безмятежному летнему полудню пришел конец.

– Это Уинстон Черчилль, – сказал он.

Лидия промолвила:

– Как это неловко.

Человек этот отказывался понимать, что с ним не хотят иметь дело. В четверг он прислал записку, которой Уолден пренебрег. В пятницу заехал в лондонский особняк Уолдена, где ему сказали, что графа нет дома. А теперь вот в воскресенье прикатиться в такую даль, в Норфолк. Что ж, его снова не примут. Неужели он считает, что добьется своего упрямством, подумал Уолден.

Он терпеть не мог проявлять грубость к людям, но Черчилль заслуживал этого. Правительство либералов, в котором Черчилль занимал министерский пост, злостно нападало на самые основы британского общества – облагало налогами земельную собственность, подрывало Палату лордов, пыталось отдать Ирландию католикам, ослабляло королевский флот и поддавалось шантажу профсоюзов и этих чертовых социалистов. Уолден и его друзья не желали иметь ничего общего с подобными людьми.

Дверь открылась, и в комнату вошел Причард. Это был высокий кокни с напомаженными черными волосами и наигранным налетом важности. Мальчишкой он убежал из дома и на корабле добрался до Восточной Африки. Уолден отправившийся туда на сафари, нанял его присматривать за носильщиками-туземцами, и с тех пор они не разлучались. Теперь Причард служил у Уолдена мажордомом, переезжая с ним из одного дома в другой, и стал ему почти другом, настолько, насколько это вообще возможно для слуги.

– Прибыл Первый лорд Адмиралтейства, милорд, – сказал Причард.

– Меня нет дома, – сказал Уолден.

На лице Причарда отразилось смущение. У него не было навыка давать от ворот поворот членам кабинета министров. Дворецкий моего отца сделал бы это, не моргнув и глазом, подумал Уолден, но старина Томсон благополучно пребывает на пенсии и выращивает розы в саду своего маленького деревенского коттеджа, а Причард так и не приобрел этого непоколебимого чувства достоинства.

Причард начал глотать согласные, это означало, что он либо очень расслаблен, либо напряжен.

– Мистер Черчилль сказал: ...ы скажете, что ...ас нет дома, милорд, и он ...елел передать ...ам это письмо, – Причард протянул поднос, на котором лежал конверт.

Уолден не любил, когда на него давили. Он резко произнес:

– Верните это ему, – затем остановился и снова взглянул на почерк на конверте. В крупных, четких, слегка наклоненных буквах было что-то знакомое. – О, Боже, – проговорил Уолден. Взяв конверт, он открыл его и вытащил сложенный лист плотной белой бумаги. Верхнюю часть листа украшал красный королевский герб. Уолден прочитал.

Букингемский дворец

1 мая 1914 года.

Мой дорогой Уолден,

примите молодого Уинстона.

Король Георг.

– Это от короля, – сказал Уолден Лидии.

Он был так смущен, что даже покраснел. Было ужасно дурным тоном втягивать царствующую особу в нечто подобное. Уолден почувствовал себя мальчишкой, которому учитель велит перестать пререкаться и заняться уроками. На какую-то долю секунды промелькнула было мысль не подчиниться королю. Но последствия этого... Королева не станет больше принимать Лидию, люди не смогут приглашать Уолденов на приемы, где присутствует кто-либо из членов королевской семьи, и – что хуже всего – дочь Уолдена, Шарлотту, нельзя будет представить ко двору как дебютантку. Общественная жизнь семьи будет погублена. Это все равно, что быть вынужденным переехать в чужую страну. Было никак нельзя ослушаться короля.

Уолден вздохнул. Черчилль одержал над ним верх. В какой-то мере он даже почувствовал облегчение, так как теперь мог поступить вопреки своим принципам, и никто бы не посмел упрекнуть его. «Письмо от короля, старина, – так объяснит он каждому, – понимаешь, ничего нельзя было поделать».

– Пригласите м-ра Черчилля, – сказал он Причарду.

Он протянул письмо Лидии. Либералы совершенно не понимали, как должна функционировать монархия, подумал он и пробормотал:

– Король недостаточно тверд с подобными людьми.

Лидия заметила:

– Это уже становится невыносимо скучным.

Но ей вовсе не скучно, подумалось ему, на самом-то деле ей, наверное, все это ужасно интересно; но она выразилась так, потому что именно в таком духе, вероятно, и должна была выразиться английская графиня, а поскольку Лидия была не англичанкой, а русской, то ей нравилось произносить типично английские высказывания, примерно также человек, говорящий по-французски, постоянно употребляет словечки вроде «alors» и «hein?»[1].

Уолден подошел к окну. Автомобиль Черчилля все еще тарахтел и дымил в переднем дворике. Водитель стоял рядом с машиной, придерживая рукой дверцу, как будто это была лошадь, которую надо было удерживать, а то убежит. С безопасного расстояния за этой сценой наблюдало несколько слуг.

Вошел Причард и объявил:

– М-р Уинстон Черчилль.

Черчиллю было сорок лет, как раз на десять лет меньше, чем Уолдену. Это был невысокий, худощавый человек, одевавшийся, по мнению Уолдена, чуточку слишком элегантно для истинного джентльмена. Он рано полысел, лишь надо лбом остался клинышек волос да два завитка у висков, что в сочетании с его коротким носом и постоянной сардонической усмешкой придавало ему проказливый вид. Становилось ясно, почему карикатуристы постоянно изображали его злонамеренным херувимом.

• 1/80
• Следующая