Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 56

• Предыдущая
• 56/58
• Следующая

— Не обо мне речь. Ты Юльку-то нашу, зачем убил?

— Какую Юльку?.. — растерянно молвил Старчук.

— Какую!.. Нашу Юльку — Майскую. Пару недель назад я был в морге на опознании. Оперы сказали твоих рук дело — до позвонков перерезана проволокой шея. Изнасилована… Да я и сам видел своими глазами!

Тот опять молчал в немой оторопи, в шоке…

Потом еле слышно пробормотал:

— Припоминаю. Мне тогда показался знакомым голос, но я… не поверил.

Протяжно шмыгнув носом, потерянно спросил:

— Закурить-то у тебя имеется?

Павел распрямился; правая ладонь сжимала пистолетную рукоятку, левая — с фонарем, потащила из кармана слегка промокшую пачку сигарет. Ледяным тоном он произнес:

— Ты не ответил на мой первый и главный вопрос: жива ли та женщина, которую ты уволок с улицы час или полтора назад?

— Да… она жива. Я ее пока не трогал — вы своим вторжением помешали, — трясущимися руками доставал тот сигарету, торопливо прикуривал. На каждой из его ладоней недоставало по два пальца…

Узнав, что Ирина жива, Палермо с облегчением вздохнул. Осветив завал из труб и оба выхода из расширенного участка канализации, приказал:

— Веди меня к этой женщине.

— Постой. Скажи… — прежде чем повиноваться, с негромкой настороженностью справился Ганджубас, — Там наверху, ты… расскажешь обо мне?

— Не знаю. Ты нарушил нашу клятву. Не знаю… В какую нам сторону?

— Выходит, нарушил, — мужчина неопределенного возраста качнул головой, постоял в молчаливой задумчивости, точно в оцепенении, потом указал в обратную сторону, откуда пришел Палермо: — Туда…

Жадно — в несколько затяжек он докурил сигарету, подхватил свое длинное незатейливое колющее оружие и на ощупь, но довольно уверенно перебрался через трубы. У входа в узкий коридор остановился в ожидании старого приятеля. На отвратительном лице промелькнула зловещая улыбка…

— Что с тобой произошло? — следуя по узким «норам» за Иваном, недоумевал Белозеров. — Почему ты здесь оказался?

А тот шел неторопливой походкой, неловко вскидывая левую и слегка подволакивая правую ногу, и в такт несоразмерным шагам отвечал:

— Когда ты приезжал последний раз… ну, помнишь — все вместе в подвале до глубокой ночи бухали? Так у меня тогда уж какие-то пятна пошли по телу. Думал: херня — пройдет… А их все больше. И не сходят. Я и с бабами знаться вскоре перестал — нормальные-то люди от такого дела как чети от ладана шарахаются. Чую: не на поправку организм идет, а совсем, значит, наоборот — усугубление меня корежит. Пятна постепенно превращались в красно-коричневые узлы, а после в язвы. Тут и мать засуетилась — заставила по врачам ходить…

Они потихоньку дошли до угла; повернули налево. Павел подсвечивал фонарем дорогу, но Ганджубас и без света неплохо ориентировался в здешних, ставших ему родными, коридорах. Скорее по привычке он прислушивался к звукам собственных шагов и выставлял перед собою тупой конец арматуры.

— От наших-то горбатовских докторов пользы не было, — только последние деньги с нас тянули, — глухо продолжал он печальное повествование. — Распродала мать кое-что, стала меня возить в другие города, по санаториям, лечебницам… Одно время я почувствовал облегчение.

— Почему же не долечился? — нетерпеливо спросил майор, когда тот замолчал.

— Ну… во-первых, умерла моя мама вскоре, и все лечение прахом пошло. Сам-то — в одиночку, не больно походишь по врачебным инстанциям, когда тело, включая опухшую рожу, покрыто струпьями, гниет, воняет и кровоточит. Когда кондукторы кроют матом и гонят из транспорта; пацаны кидают камнями, и каждый легавый норовит пнуть ногой в живот…

— Разве нельзя было обратится к нашим? Почему не разыскал Бритого, Клаву, Юльку?..

— А!.. — махнул Старчук свободной рукой. — Там такое завертелось — я и опомниться не успел — мать на сороковой день помянул и… оказался на улице. Мы квартиру собирались менять на меньшую, с тем, значит, чтоб на лечение разницу потратить. Вот меня риэлторская фирма-то и кинула. Суки… Без жилья, без копейки денег, в домашних тапочках посреди зимы! Ну и началось: подвалы, котельная, канализация… Пару раз я пытался наших-то отыскать. Но Бритый с Клавой тогда в серьезных разборках увязли — конкурентов отстреливали и шифровались; Юлька в шлюхи подалась — даже мать ее месяцами не видела; Валерон просто исчез с горизонта. В общем, не сложилось. А во-вторых, понимаешь ли…

Они остановились, не дойдя пяти шагов до черной жирной лужи. Ганджубас посторонился, словно предлагая Палермо пройти по грязи первым…

— Так что, во-вторых? — переспросил майор.

— Таких, как я не лечат, Палермо. Нас изолируют. В лепрозориях. Мне в самом начале один из умных докторов намекнул: еще пару лет и форма твоей болезни станет опасной для окружающих — готовься, дескать, остаток жизни за колючей проволокой провести. Вот я и поселился в здешних норах — все посвободней, чем там. Так вот…

Два одноклассника молча стояли на краю черной лужи, покуда один из них не очнулся.

— Нам к тому перекрестку, где сходятся две магистрали, — проскрежетал Ганджубас, — а от перекрестка направо. Она жива, я ее не трогал…

— Ну, так пошли, — предложил спецназовец.

— Подожди. Ответь мне честно: ты всем расскажешь и… назовешь мое имя?

Павел закурил, затянулся дымом, выдохнул:

— Ты, Ваня, хорошо помнишь нашу клятву?

— Ну, так… частично. Иногда вспоминал. Не предавать своих товарищей и… что-то в этом роде.

— В этом роде!.. — покривился Белозеров и продиктовал на память продолжение: — «Клянусь, что ни взглядом, ни словом, ни поступком не причиню друзьям своим вреда или подлости. Клянусь всегда служить им надежной опорой и верным союзником». Так диктовала нам Юлька. А мы за ней хором повторяли. Теперь вспомнил?

Иван молчал, потупив голову…

— Не переживай — я данного когда-то обещанья не нарушу, — твердо произнес майор.

— А в конце?.. — вдруг встрепенулся Ганджубас, и Павлу показалось, будто в глазах его блеснули слезы. — Что в конце клятвы говорила Юлька, не помнишь? Перед тем как потушила в ладони окурок.

— Если же я нарушу эту священную клятву, пусть меня сожрут крысы в таком же подземелье и останки мои никто никогда не отыщет, — проговорил он и шагнул к луже.

— Постой, — окликнул его хозяин лабиринтов. — Я хочу предупредить… Тот люк, через который вы сюда проникли, закрыт. Вернее, нет лестницы — теперь там не выбраться.

— Как нет лестницы? — насторожился спецназовец. — А тот… парень, что дежурил у люка?

— Внизу он лежит. Мертвый…

Палермо снова изо всех сил сжал рукоять пистолета.

— Лучше поискать выход там, где находится эта женщина, — продолжал скрипучим голосом Иван. — Это очень далеко… Все время прямо и как будто вниз, под горку. Там и найдете выход. Бог вам в помощь…

Бочком он оттеснил товарища от жижи, повернулся, и первым пошел своей странной, шаркающей походкой к перекрестку.

Подняв пистолет, Павел осветил затылок Старчука фонарем и стал плавно давить на спусковой крючок…

Но за мгновение до выстрела произошло невероятное: тело приятеля вдруг ухнуло куда-то вниз; густая жижа издала чавкающий звук и с головой его поглотила.

Лишь секунду молодой мужчина потрясенно взирал на ровную гладь лужи, которую ошибочно считал тонким слоем невысыхающей грязи. Затем ринулся вперед, нащупал ногами край этой непонятной бездны, запустил в нее руку, стал быстро шарить в тягучем липком месиве…

Есть! Ладонь почти сразу же натолкнулась на тело.

Он ухватил его за одежду и с трудом выволок из беспощадной пучины.

Принялся спешно очищать рот, нос от жижи и… остановился, понимая: этого человека уже никогда не оживить.

Перед ним лежал труп Японаматери…

• Предыдущая
• 56/58
• Следующая