Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С. - Страница 9

Я отвечаю:

— Я здесь ради Джона. Я с Джоном.

Не знаю, пытаюсь ли я убедить себя или его.

Наверное, и то, и другое, потому что я не хочу быть с Джоном, но и не могу быть с таким, как он.

Между нашими телами остается сантиметр пространства, но когда он наклоняется вперед, он уничтожает его. И этот первый контакт между нами заставляет мои чувства взлететь. Ожидание. Предвкушение. Его лицо наклоняется к моему. Медленно. Дразняще.

Проходят секунды, прежде чем его губы касаются моей челюсти, а затем он проводит кончиком носа по чувствительному изгибу моей шеи, его прикосновение такое легкое, но такое, такое родное.

И когда он, наконец, достигает моего уха, он открывает рот, его губы чувственно касаются моей нежной кожи, и шепчет:

— Я чувствую, как ты реагируешь на меня. Я чувствую, как твои соски напрягаются, прижимаясь к моему телу. Ты хочешь меня. Джон тебя не интересует. Я выясню, почему ты здесь на самом деле.

Сразу после этого он отступает от меня и уходит.

Несмотря на то, что он ушел, я все еще чувствую его, прижатого к себе.

А его слова?

Я понятия не имею, что они означают, но знаю, что ничего хорошего они мне не сулят.

Гнев — это всего

одна буква, которой

не хватает до слова

«опасность».

Элеонора Рузвельт

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Тьма желанна.

Это моя свобода.

Это мой друг.

Это моя семья.

Когда приближается чернота ночи, я встречаю ее с распростертыми объятиями. Уже одетый во все черное, я готов покинуть безопасные пределы своей самодельной тюрьмы. Засунув два пистолета в кобуры под толстовкой, я выхожу из своего дома.

Хотя я бегу трусцой по ступенькам, улицы молчат, не замечая моего присутствия. Мои шаги быстры и в то же время легки — это результат того, как меня учили двигаться. Как пантера, хотя я, конечно, более смертоносен.

В Нью-Йорке люди боятся имени Ашер Блэк, но на самом деле им стоит опасаться моего. Призрачное и грозное, мое имя — всего лишь миф, который редко произносится шепотом и является не более чем прелюдией к безжалостной смерти.

При свете дня я — Николас "Ник" Эндрюс. Ночью я — Николайо Андретти. Но только те, кто называет меня этим именем, либо заказывают смерть, либо приветствуют ее.

И то и другое происходит от моей руки.

Сегодняшний вечер — ночь для первого, и он неизбежно приведет ко второму.

Обычно для встречи с Винсентом Романо я беру машину, но сегодня мы почему-то встречаемся в Центральном парке. Как бы рискованно это ни было, мой разум жаждет открытого воздуха, и это как нельзя более подходящий повод.

Держась поближе к тени, я замедляю шаг, смакуя каждый глубокий вдох искаженной свободы.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Это просто воздух, который я вдыхаю, но этот воздух находится в нескольких кварталах от моего дома. И этого небольшого расстояния от моей самодельной тюрьмы достаточно, чтобы освободить ту часть моей души, которая чахнет в своей клетке при виде дома.

С каждым вдохом я расслабляюсь.

Но с каждым вдохом напрягается и другая часть меня, всегда настороженная и всегда бдительная.

Я смотрю на улицу, изучая деревья, дома, окна, машины, номерные знаки, запахи и звуки. Я впитываю все, мгновенно анализируя окружающую обстановку, потому что если я задержусь на мгновение, то могу оказаться мертвым.

С таким ударом по голове я никогда не могу быть в безопасности. Возьмем, к примеру, вчерашний вечер. Я видел ту девушку, выходящую из дома Джона, уже в третий раз меньше чем за неделю. До этого я видел ее на камерах наблюдения почти полдюжины раз с тех пор, как вернулся из Нигде.

Что-то в отношениях между ней и Джоном меня не устраивает, и это не потому, что она меня привлекает. Скорее всего, это больше связано с тем, что я уже несколько лет не получал секса, чем с ее красотой.

Да, она чертовски великолепна…

Но как и миллион других женщин.

Просто в ней есть что-то такое, что инстинктивно притягивает мой взгляд и не отпускает, и это вызывает у меня подозрения. А это, в сочетании с ударом, делает меня параноиком. Я почти хочу добавить еще один чертов уровень безопасности к системе, которую парни наконец-то закончили устанавливать, но для этого придется смириться с раздражающими нерешительными взглядами, которые они бросают на меня, когда думают, что я не смотрю, и тяжелым облаком с запахом марихуаны, которое распространяется за ними вслед. Нет, блядь, спасибо.

И самое главное, мне нужно выяснить, почему она бродит по этому району, если я хочу спать по ночам. Ни за что, блядь, Джон. Я не верю в это дерьмо. Какова бы ни была причина ее присутствия здесь, я выясню ее. Я всегда доверял своим инстинктам, а они подсказывают мне, что она что-то скрывает, и ради всего святого (в буквальном смысле) я не стану их игнорировать.

В конце концов, когда я работал в семье Андретти, наш величайший убийца Аллегра была девушкой. Парень мог быть чертовски уродлив, с еще более уродливым характером, но несколько удачно подобранных знойных взглядов и сладких слов от Аллегры, и тупые ублюдки действительно убеждались, что они ей нужны.

Я не тупой урод, и знойные взгляды и сладкие слова меня не волнуют. Но, черт возьми, девушка Джона заставляет мою кровь биться в жилах. С семизначной суммой на моей голове, похоть, которую она гонит по моим венам, достаточно подозрительна.

Как я уже говорил, никогда нельзя быть слишком осторожным.

Решив, что на улице я один, я продолжаю движение, быстро и бесшумно переходя улицу, пока мои ноги не упираются в противоположный тротуар. Как только это удается, моя темная фигура воссоединяется с тенью, скрываясь в глубине ее безвестности.

Я ускоряю шаг, когда чувствую, что за мной следят. Как только я добираюсь до проема в Центральный парк, я пользуюсь им, бесшумно сворачивая влево и ныряя в деревья. Мои ноги легки, я иду по траве, стараясь ступать осторожно.

Никаких следов.

Ни звука.

Ничего.

Меня здесь никогда не было.

Как только я вижу достаточно широкое дерево, я пригибаюсь за ним и прячусь, чтобы убедиться, что дерево защищает меня со всех сторон от любой надвигающейся угрозы. Руки тянутся под толстовку и нащупывают оружие, но я держу его в кобуре.

Иногда оружие только усложняет ситуацию.

Но как только я слышу мягкий стук ботинок по траве, слишком мягкий для походки неподготовленного человека, мое оружие выхватывается и направляется в сторону звука. Медленно я выхожу из тени, никогда не убивая за укрытием.

Люди называют меня по-разному, но трус никогда не будет одним из них.

— Опусти оружие, парень, — говорит хриплый голос в направлении звука.

Я опускаю его, как только узнаю голос Винсента, но не ослабляю хватку. Вместо этого я внимательно осматриваю местность, прежде чем снова скрыться за деревьями, приютившись в бухте, окруженной зеленью со всех сторон, кроме той, через которую я вошел.

— Черт побери, — говорит Винс с явным раздражением в голосе, пробираясь под особенно низко свисающей веткой. Он бормочет что-то похожее на "гребаный параноидальный олух", прежде чем встретиться со мной за деревьями. Он видит, как я сканирую темноту позади него, и закатывает глаза. — Все чисто. Мои люди очистили территорию.

— Никогда нельзя быть слишком осторожным, — отвечаю я, не сводя глаз с темноты позади него.

— Я доверяю своим людям.

— А я нет. — Удовлетворенный, я возвращаю свой взгляд к его глазам и изучаю его.

Хотя мы и не родственники, у Винсента Романо такие же глаза, как у меня, — темно-карие, холодные и расчетливые. Обычно они настороженные, но сейчас выглядят просто усталыми. Вообще, все в нем сейчас не так. Я не знаю, в чем именно дело, и, учитывая тип Винсента, вряд ли когда-нибудь пойму это, но в моей голове звучат всевозможные тревожные звоночки.