Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С. - Страница 53

И мне неприятно это признавать, но я хочу, чтобы она перестала прятаться за своим гневом. Я хочу, чтобы она перестала принимать такие неверные решения. Я хочу, чтобы она жила своей жизнью. И я хочу быть тем, кто поможет ей сделать все это.

Это худшее время, чтобы прийти к такому пониманию, но, возможно, после самоотверженной жертвы Винса сейчас именно то время, когда я могу это осознать.

Черт возьми, я люблю Минку Рейнольдс.

Когда телефон, наконец, у меня, я ожидаю увидеть гнев от Ашера и Бастиано. Возможно, даже от Люси. Но чего я не ожидаю, так это сочувствия. Дружбу. Семью. И хотя я понятия не имею, что сказал им Винс, я знаю, что за этим стоит он.

Он всегда заботился обо мне? Как я этого не понимал?

Как бы я хотел не быть таким злым тогда. Я бы хотел, чтобы я не был таким злым и простил все обиды своего прошлого. Чтобы я мог двигаться дальше. Может быть, тогда бы я наслаждался обществом Винса и Ашера и оценил, что нашел здесь семью.

И я нашел.

Именно такими для меня являются Романо.

Я мысленно даю себе зарок никогда не воспринимать Минку как должное.

На экране Винс все еще сидит за обеденным столом. Справа от него сидит Ренье, слева — Луиджи, напоминая мне, что Ренье все еще не выполнил волю короля.

— Николайо, мой мальчик, — приветствует Винс. — Ты винишь себя, не так ли?

— А кого еще винить?

— Никого, кроме судьбы, сынок.

Я смеюсь, несмотря на ситуацию.

— Это полная чушь, если я когда-либо слышал такую.

Винс улыбается вместе со мной.

— Возможно, но это заставило меня звучать мудро, не так ли?

Я соглашаюсь.

— Ты самый мудрый человек из всех, кого я знаю. — Я вздыхаю. — Как я никогда этого не замечал? У меня здесь была семья, а я даже не подозревал об этом. Я даже не ценил ее, пока мог.

— Но ты все еще можешь это оценить. Ашер, Люси, Бастиано — они будут рядом, когда меня не станет. Ты пробирался через свои собственные трудности. В конце концов, ты бы все понял, как только исцелился.

— Я просто… Ты все равно заставил меня сканироваться на наличие жучков!

— Потому что ты хотел этого. Тебе нужна была эта дистанция.

Стыд переполняет меня.

— И теперь я жалею об этом.

— Ну, не надо. Никогда не оглядывайся на меня и не жалей. Это не то, с чем я хочу, чтобы ассоциировалась моя память. Ты слышишь меня?

— Но ты умираешь из-за меня.

— Все мы рано или поздно умираем, Николайо. Я все равно собирался умереть.

Он прав. Он сам так сказал, когда мы виделись в последний раз… но я не думал, что он уйдет вот так. Из-за меня.

— Тебе не нужно жертвовать собой ради меня.

— Но в этом и заключается красота жизни с прощением в сердце. Освободить свою жизнь от гнева и жить с состраданием. Я хочу этого, сынок. Я счастлив. Если мой последний поступок на Земле будет ради того, кого я люблю, значит, я прожил привилегированную жизнь. — Я открываю рот, чтобы возразить, но он прерывает меня: — Когда ты сделал тот выбор все эти годы назад, чтобы спасти своего брата, а не дядю, ты сожалел об этом? И жалеешь ли ты об этом с тех пор?

Я открываю рот, чтобы сказать, что нет, но не успеваю.

— Хватит, — говорит Ренье, прерывая нас. Его глаза фокусируются на мне, но в них появляется неуверенность, прежде чем он овладевает собой и говорит: — Твой долг крови оплачен.

Затем, прежде чем я успеваю осмыслить его слова, он поднимает пистолет и стреляет Винсенту прямо в его слишком большое сердце.

И с этим Винсент Романо, величайший человек, которого я когда-либо знал, мертв.

Я всегда думал, что момент, когда я перестану быть на побегушках, будет счастливым, но это не так. Вместо этого я заставляю слезы не катиться по лицу. И я не единственный, кто пострадал. Остальные тоже услышали выстрел — Ашер вздрогнул, Бастиано пробил кулаком стену, а Люси сжала руку Ашера смертельной хваткой. Но никто, ни один из них не произнес ни слова, чтобы обвинить меня.

Даже в своей смерти Винс здесь.

Минка подходит ко мне.

— Он умер достойной смертью, — говорит она. — Он нашел удовлетворение.

И сейчас это, а также тот факт, что мне больше не нужно беспокоиться о том, что удар поставит под угрозу жизнь Минки, — единственные спасительные вещи в этом моменте.

Я поворачиваюсь к Ренье на экране, который даже выглядит мрачным в этот момент, что только укрепляет мою веру в то, что Винсент Романо был удивительным человеком. Человек, оставивший след в душе каждого, кого он коснулся.

— Ты вернешь нам его тело? — спрашиваю я, умоляя его глазами сделать это.

Ренье выглядит уставшим от нашей борьбы и, возможно, от борьбы вообще. Он кивает.

— Вы получите его к концу ночи. Мои люди доставят его на самолете. Я… — он колеблется. — Что он имел в виду, говоря о выборе между моей жизнью и жизнью дяди Луки?

Наконец-то я, не обремененный гневом и предательством, возникшим между нами, получил возможность рассказать брату о том, что произошло все эти годы назад, но уже слишком поздно, чтобы что-то изменить.

— В ту ночь у меня был выбор: спасти тебя или дядю Луку. Я не мог спасти вас обоих… но я мог спасти дядю Луку от мучительной смерти. Поэтому, прежде чем Ашер успел убить его, я выстрелил в дядю Луку. Это было быстро. Он умер мгновенно и не мучился, — заверяю я.

— Все эти письма… — его голос прерывается. — Ты рассказывал мне об этом в них?

Я киваю и издаю горький смешок.

— Это и еще куча "пошел ты".

Его кулак сжимается.

— Если бы я прочитал хотя бы одно из них…

— Я прощаю тебя, — говорю я, потому что знаю: Винс хотел бы именно этого.

Чтобы я жил с прощением в сердце.

И я надеюсь, что Ренье сможет сделать то же самое.

— Я отменил твое убийство. У тебя больше не будет проблем с Андретти. — Он колеблется. — И если ты хочешь, ты можешь вернуться домой, брат.

— Но на то воля короля, — протестую я.

Ренье горько смеется.

— Воля короля отца была не в том, чтобы убить тебя, Николайо. Я должен был простить тебя. Я просто… я был слишком чертовски зол, чтобы сделать это.

И я понимаю, что Луиджи больше не сидит за столом. Наконец-то, после семи лет долгой службы, бывший консильери может спокойно уйти на покой. Воля короля отца действительно заключалась в том, чтобы простить меня.

— Все это время… Я думал, что отец возненавидел меня, когда умер, но он, должно быть, прочитал мое письмо.

— Мне очень жаль, Николайо. Мне правда жаль. — Его глаза умоляют меня: — Возвращайся домой. Мы все исправим.

— Я дома, Ренье. — И я дома. С Ашером, Бастиано, Люси. С Минкой. — Я встретил девушку, Ренье.

И впервые за долгое время Ренье улыбается мне.

— Расскажи мне о ней.

И я рассказываю. Всю оставшуюся ночь я рассказываю Ренье о Минке и о том, как он, странным, хреновым образом, свел нас вместе. Всю оставшуюся ночь мы с Ренье учимся прощать друг друга. И самих себя.

И все это время Минка рядом со мной, ее рука в моей руке, а на кончике ее языка всегда находится быстрый и остроумный ответ для Ренье.

Простить не значит забыть. Это значит

перестать душить другого человека.

Уильям Пол Янг

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Июль 2013 г.

Дорогой папа,

Наверное, мне не стоит говорить тебе об этом, но теперь меня зовут Ник. Ник. Просто Ник. Фамилию я тоже убрал, и это кажется грязным. Как будто все, что я о себе думаю, — лишь плод моего воображения. Преданный. Сильный. Храбрый. Как я мог так ошибаться? И неужели, несмотря на отлучение от семьи, я хотел бы по-прежнему оставаться Николайо Андретти?

Я уже говорил тебе об этом в предыдущих письмах (с гораздо большим количеством ругательств), но на случай, если ты их не получил, или сжег, или еще что, я повторю это снова. Я убил дядю Луку. Это терзает меня по ночам. Я прокручиваю в голове решение, повторяю "Ренье или Лука, Ренье или Лука, Ренье или Лука, Ренье или Лука" до тех пор, пока это не станут единственные три слова, которые я, кажется, знаю. И Боже, я вижу все те времена, когда он заботился обо мне и передавал свои мудрые слова, когда я закрываю глаза ночью…