Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С. - Страница 40

Мое сердце учащенно забилось от внезапного, болезненного осознания — воля отца была связана с моей смертью. Так и должно было быть.

— Что тебя гложет, Ренье? — Я смягчаю голос, потому что, как бы я ни ненавидел эту ситуацию, я должен сочувствовать своему брату.

Он потерял отца, и теперь человек, который отнял у него дядю, находится с ним в одной комнате. И, возможно, он получил указание стать палачом собственного брата. Я знаю, что не смог бы этого сделать.

— Ты не должен этого делать, — тихо говорю я ему. — Ты не должен убивать меня. Неважно, что тебе скажут.

Я побуждаю его пойти против воли короля. Я не должен этого делать, но я делаю это не ради себя. Я не умоляю о своей жизни. Я умоляю о мальчике, которого знал четыре года назад. Того, чьи сонные глаза вспыхнули от боли в сердце при виде предательства старшего брата. Реньери, которого я знал тогда, никогда не смог бы так поступить, и я не хочу, чтобы ему пришлось это сделать.

Но Ренье снова удивляет меня, когда его глаза вспыхивают холодным гневом и он говорит:

— Может, не сегодня, но ты умрешь. Это может случиться завтра или через десять лет, но ты умрешь, Николайо, и это будет от моих рук. Не ошибись, ты ответишь за свои грехи.

Мои глаза расширяются.

— Королевская в…

Он прервал меня:

— Он был твоим дядей.

— А я — твой брат.

— У меня нет брата.

Я бы простила ему его гордость,

не задень он мою.

Джейн Остин

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Настоящее

Минка злится на меня, что меня ничуть не удивляет.

С тех пор как мы переехали в безопасное место несколько недель назад, мы пришли к предварительному перемирию, но оно закончилось вчера вечером, когда я сказал ей, что она не может пойти на спектакль своей сестры. Черт, да это, наверное, закончилось еще позавчера вечером, когда я бросил ее после того, как она пришла.

Но я не мог оставаться с ней в одной комнате. Не тогда, когда она была такой чертовски соблазнительной, ее идеальное, обнаженное тело прижималось ко мне, а лицо раскраснелось от того, что она кончила так сильно, как я никогда не видел, чтобы кончала женщина.

Мне не следовало даже потакать своему влечению к ней. Мне следовало уйти, как только я вошел в убежище и увидел, как она трогает себя. Но я не мог. Она, как лучший подарок, лежала на кровати, чтобы я развернул ее и поиграл с ней.

И когда я, наконец, увидел, что она кончила, я насильно сдерживал себя, как мог, пока не смог больше оставаться с ней в одной комнате. Я выскочил в переулок, выпорол себя и, как гребаный отморозок, дрочил в пустом переулке, глядя на ее прелестную киску, раскрывшуюся передо мной. Единственным спасением было то, что от посторонних глаз меня скрывал огромный синий мусорный контейнер.

Но настоящим сюрпризом стал вчерашний день, когда она не предложила мне отдать кровный долг. Я все еще удивлен, что она не заговорила об этом, тем более что сейчас, когда я паркую машину на посыпанной гравием стоянке заброшенного миниатюрного рынка, я чувствую, как от нее волнами исходит гнев.

— Какого черта? — спрашивает она, разглаживая платье, которое я подарил ей ранее, — облегающее красное, доходящее до середины бедра. Раньше мне пришлось заставить себя не сорвать его с нее и не требовать повторения прошлого раза. — Это здесь они женятся? — Впервые со вчерашнего дня она смотрит мне в глаза. — Люси ненормальная. Совсем.

— Ничего из этого не нормально, — бормочу я, имея в виду нас, но очевидно, что я с ней согласен.

С тех пор как мы с ней познакомились, я заметил, что Люси постоянно флиртует на границе между здравомыслием и безумием, но неважно. Она счастлива, Ашер счастлив, и, полагаю, в конце концов, это все, что имеет значение.

Я протягиваю Минке руку, и она неохотно берет ее, понимая, что без моей помощи у нее нет ни единого шанса пройти на своих каблуках по этой мощеной дороге невредимой. Я подвожу ее к фасаду ветхого здания и трижды стучу в дверь — один долгий стук, затем два быстрых. Щель на двери на уровне глаз приоткрывается, и на другом конце нас встречает тишина.

— Siamo qui per il matrimonio, — говорю я на идеальном итальянском, сообщая парню, что мы пришли на свадьбу.

— Nomi? (пер. Имена)

— Николайо Андретти и Мин…

Звук захлопывающейся щели прерывает меня, и дверь тут же открывается. Должно быть, моя репутация опережает меня, потому что охранник, вероятно, помощник, но не выше солдата, отводит глаза, ведя нас по затхлым коридорам к лестнице, которая ведет только вниз.

Минка крепче вцепилась в мою руку, и я воздерживаюсь от того, чтобы ободряюще похлопать ее по руке. Она, несомненно, найдет способ обидеться на такой жест. Я замедляю шаг, чтобы она могла не отставать от меня на шатающейся лестнице на своих впечатляюще высоких каблуках. Как только мы достигаем дна, нас встречает лабиринт туннелей.

— Где мы? — шепчет Минка, но гулкое эхо туннелей громко разносит ее голос.

— Во времена запрета на продажу боссу Романо пришла в голову блестящая идея построить туннели, соединяющие его предприятия. Они проложены по всему Нью-Йорку. Они использовали их для контрабанды алкоголя, который приносил им даже больше денег, чем наркотики. Мы сейчас поедем на одну из старых контрабандных остановок, — отвечаю я, помогая Минке сесть в гольф-кар.

— И где же?

— В церкви.

Минка что-то бормочет, и, зная ее, это, скорее всего, ругательство с рейтингом PG. Мы оба молчим, пока охранник везет нас к лестнице, ведущей в церковь. Как только мы выходим из гольф-кара, охранник, не сводя с меня глаз, произносит тихое приветствие на итальянском и уходит, не сказав больше ни слова.

— К чему все эти подземные пути? — спрашивает Минка, когда мы поднимаемся по лестнице.

— Чтобы избежать папарацци. Нас назначили на этот пост, но на сегодня есть несколько назначенных маршрутов, чтобы своевременно доставить всех гостей в церковь.

Когда охранник, стоящий на верхней площадке лестницы, открывает перед нами дверь, мы видим Джона с Рыжей старшей.

Он быстро пробегает мимо нас, затем делает двойное движение и подходит к нам с покорным и неохотным выражением на лице.

— Ник. Минка, — говорит он, слегка наклоняя голову к каждому из нас. — Не думаю, что я правильно представил вам Эшли.

— Приятно познакомиться с вами обоими, — говорит Эшли, скрывая свою неуверенность за дрожащей улыбкой.

Я замечаю, что на безымянном пальце у нее кольцо.

— Поздравляю! — говорит кто-то, подходя к нашей маленькой группе и хлопая Джона по спине. Эшли выглядит благодарной за то, что ее прервали, и они втроем покидают нас, не говоря больше ни слова.

Я веду Минку по проходу к одному из рядов в центре. Обычно друзья и родственники жениха сидят по одну сторону прохода, а семья жены — по другую, но здесь рассадка свободная, поскольку Люси — приемный ребенок и у нее очень мало друзей, за исключением какой-то девчонки по имени Эйми. Говоря об Эйми, подружке невесты Люси, я мысленно отмечаю, что должен держаться от нее подальше. Я слышал о ней только плохое.

Что она забавная. Уморительная. Буйная.

Энергичная.

— Ты опять ворчишь, — замечает Минка, когда мы опускаемся на одну из скамей впереди.

— Нет, не ворчу.

Она пристально смотрит на тонкую линию моего рта.

— Ладно, — признаю я, — может, я немного ворчу. Я не люблю свадьбы.

— Почему?

— Вообще-то, мне не нравятся свадьбы Романо. Слишком много счастливых людей, которых всю жизнь учили ненавидеть кого-то с моей фамилией.

— И они так делают?

— Что?

— Они ненавидят тебя из-за твоей фамилии?

— Д… — Я прервал себя и серьезно задумался. — Нет. Не ненавидят.

Если подумать, они действительно избегают меня и отводят глаза, но это не потому, что я Андретти. А потому, что я — киллер. Такую же реакцию я видел у Ашера, и я подозреваю, что, как и Ашер, я буду получать эти взгляды еще долго после того, как уйду с этой должности.