Чудовище с улицы Розы - Веркин Эдуард - Страница 29

• Предыдущая
• 29/30
• Следующая

– Юморист, – усмехнулся Белобрысый. – Все время шутит.

– Позвать Коновалова? – спросил охранник. – Для сопровождения?

– Нет, не надо. С мальчишкой справлюсь как-нибудь сам. На обратном пути заеду, куплю бутербродов...

– Мне с рыбой, – напомнил охранник.

– Как всегда.

И Белобрысый открыл заднюю дверь в «уазике» и впихнул меня внутрь, в мою очередную камеру. Правда, здесь было гораздо теснее и не было телевизора. Я устроился на маленьком откидном сиденье. В окошко было видно, как охранник меня разглядывает.

– Это не человек, – сказал я ему. – Помните об этом. Когда-нибудь он вас убьет.

Охранник отвернулся. Белобрысый завел мотор и вывел автомобиль со двора.

Я смотрел в окошко. Здание, в котором я провел последнее время, не было мне знакомо. Серый бетонный куб, крашенный в зеленый цвет. В нашем городе я такого никогда не видел.

Белобрысый долго блуждал по индустриальным пригородам, потом вывел машину на дорогу и направился к западу, я определил направление по солнцу.

Мы ехали долго, я сидел, скрючившись, на скамейке и пытался на всякий случай запомнить дорогу. Но по сторонам дороги тянулся однообразный лес. То и дело мы обгоняли длинные лесовозы с хлыстами бревен, самосвалы, груженные щебнем, грузовики с сеном. Потом машины вдруг кончились. И асфальт кончился, машина протряслась по ухабам и свернула с дороги.

Я представлял себе этот момент много раз, каждый день представлял, утром, днем и вечером. И теперь я уже не боялся.

Машина остановилась. Белобрысый заглушил мотор и вышел из «уазика». Я приготовился. Белобрысый обошел вокруг автомобиля и стал открывать дверь.

Я уперся в скамейку и пнул дверь изнутри.

Я попал. Дверь врезалась во что-то твердо-мягкое.

– Браво, – сказал Белобрысый.

Он открыл дверь, просунул в камерку руку и выволок меня наружу.

– Ты упорно борешься за жизнь, это мне нравится. – Белобрысый защелкнул на моем запястье наручник, по щеке у него ползла вязкая черная капля.

Он прицепил меня к ручке дверцы автомобиля. Затем достал желтый пакет, развернул его, оказалось, что это дождевик.

– Это чтобы не запачкаться, – пояснил он. – Всяко бывает.

Я и так понял.

Белобрысый снял куртку с карманами и застежками, бережно пристроил ее на плечики, а плечики на зеркало заднего вида. Натянул дождевик.

– Так лучше. – Он погляделся в зеркало. – Не люблю, когда неаккуратно...

Вдруг мне захотелось узнать, я спросил:

– Слушайте, а что эта ваша тварь... Римма, что она такая молчаливая-то была?

– Молодая просто. К тому же все разные. Одни веселые, другие молчаливые. Я был очень расстроен, когда вы со своим псом убили ее. Твой приемный отец, у меня на него были серьезные планы... Ты все разрушил. Теперь придется начинать все заново.

Белобрысый натянул резиновые перчатки.

– Тот, кто убивает, сам должен быть готов к смерти, – изрек Белобрысый. – Готовься...

Я дернулся. Ручка держала крепко.

Белобрысый рассмеялся. И стал меня обнюхивать.

– Дрянь! – заорал я. – Не подходи!

Белобрысый нюхал, и лицо его постепенно изменялось, сдвигалось, переделываясь в морду, на которой ясно читался знак. У Белобрысого это было даже хуже, чем у Риммы, его морда менялась быстрее, зубы выдвигались вперед, черная слюна пузырилась на губах.

И вонь. От Белобрысого воняло мертвечиной. Он шагнул ко мне.

Я не мог смотреть на него и стал глядеть в небо.

Белобрысый булькал у меня над ухом. Я рванулся еще. Наручник не отпускал. Бакс, где ты?

Я орал, орал и не мог остановиться.

Белобрысый прорычал что-то, совсем уже неразборчивое, непонятное. Он взялся за цепочку наручников, дернул и с мясом вырвал ручку из двери. Затем поволок меня в глубь леса. Я упирался, упирался, но бесполезно, с таким же успехом я мог сопротивляться танку, Белобрысый даже не замечал этого моего сопротивления, от сопротивления становилось даже хуже – наручник рвал руку.

Пока мы шагали, Белобрысый все больше сутулился, из спины выпирали острые лопатки, он становился похож на зубастую лягушку, как тогда Римма. Он что-то бормотал и рыкал, дергая за наручник, распускал вокруг себя зловоние.

Лес становился все глуше, стояла жуткая тишина. Грибы, очень много почему-то грибов, хороших, не мухоморов. Норы какие-то, наверное, лисьи. Отличное место.

Вдруг лес пошел книзу, деревья стали тоньше, мох из синего перекрасился в зеленый, Белобрысый выволок меня к болоту. Нежная зеленая травка, а между нею такие неглубокие с виду лужицы, водомерки по ним бегают. Топь. Трясина. Кочки. Теперь понятно. Трясина – это то, что ему нужно. Никаких следов.

Белобрысый остановился.

Интересно, если прыгнуть в болото? Тогда...

Белобрысый неожиданно перестал ворчать и насторожился. Он завертел своей заострившейся башкой и стал смотреть вверх, на холм. Я на всякий случай снова дернулся, но Белобрысый резко уложил меня на мох, лицом в коричневую жижу.

В нос и рот мне сразу налилась гнилая вода, я стал задыхаться и биться, но Белобрысый крепко вдавливал меня в болото.

Вдруг хватка ослабла, я вывернулся вправо и набрал в грудь воздух. Продышался.

– Здорово выглядишь, – сказал странно знакомый мне голос.

Я стер с лица грязь. Надо мной стоял Леха. На плече у него дымился карабин. Леха подал мне руку, и я поднялся на ноги.

– Под конец все-таки почуял, тварь. – Леха кивнул на Белобрысого. – Сволочь поганая...

Леха был обряжен в куртку Белобрысого.

– Старый прием. – Леха стянул с себя куртку и бросил в болото. – Звери не знают своего запаха...

Белобрысый корчился на траве. Лехина пуля попала в лоб, проделала дырку и застряла внутри. В его морде уже не было совсем ничего человеческого, рыло, чем-то похожее... Черт знает на что похожее, в кино такое лишь встретишь. Челюсти продолжали щелкать, зубы крошили толстую палку, черная лужа растекалась, и трава на кочках желтела и умирала.

– Отохотился, – сказал Леха. – Тварь.

Он осторожно приблизился, приставил карабин к тому месту, где у существа находилось сердце, и выстрелил еще раз.

Белобрысый затих.

– Готов. – Леха подобрал палку и столкнул Белобрысого в трясину. – Болото – как раз для него, трясина его засосет. На, водички попей.

Леха сунул мне фляжку. Я отпил. Белобрысый медленно погружался.

Я покивал.

– Как ты тут оказался? – наконец смог спросить я. – Как?

– Немного терпения и сообразительности, – улыбнулся Леха. – И все. Про тебя, друг, во всех газетах написали, я сразу понял, что ты прибил ведьму.

– А дальше?

– Дальше я решил тебя навестить. Узнал, где ты находишься, тебя в другой город перевезли. Приехал, прихожу, смотрю, а из ворот эта тварь выходит.

Леха плюнул в сторону уходящего в трясину Белобрысого.

– Я сразу все и понял. Тут же допер, что он тебя решил кончить. И стал следить. Почти месяц напротив твоей тюряги просидел, в бинокль наблюдал. Матери сказал, что в лагерь оздоровительный поехал. А сегодня гляжу – выводят тебя. Я из кустов мотоцикл вытащил и за вами покатил. Вот и все. Стрелять я умею, да и патроны у меня то, что надо. Он так ничего и не почуял.

От Белобрысого остался лишь капюшон плаща на поверхности. Трясина вокруг желтого плаща пузырилась, мне казалось, что Белобрысый еще жив, еще шевелится под грязью.

– Он не оживет? – спросил я.

– Не... Вряд ли. С этим все. А вот другие...

– Другие? – Я вздрогнул.

– А ты что думал? – Леха поднял изгрызенную палку и швырнул ее в топь. – Их много... Я как через город проезжал, еще двух видел. А они чувствуют, если с кем-то из них что-то случается. Так что надо отсюда валить, а то скоро...

Трясина булькнула, от Белобрысого ничего не осталось.

– Время, – сказал Леха. – У нас теперь есть время. Какое-то...

• Предыдущая
• 29/30
• Следующая