Ответная угроза (СИ) - "Генрих" - Страница 24

— Пришла телефонограмма, — продолжает Саша. — Вам, товарищ маршал, предлагается прибыть в Москву не позднее вечера 6 ноября. На поздравление, награждение и участие в московском параде в честь Великой Октябрьской революции в качестве принимающего парад.

У, бля! В душе короткая и бесперспективная борьба. Кирилл Арсеньевич ненавидит помпезные трубадурные, как он говорит, мероприятия. Вопли его игнорирую, хочу, не хочу, в таких случаях не учитывается. Приказано сверху.

— Хорошо, Саш! — приходится перекрывать голосом начавшееся гудение в кабинете. — Займись моим парадным кителем, хотя чего это я? Сам всё знаешь. И это… пощёлкал пальцами и выразительным взглядом дал понять адъютанту, что нужно ещё.

— К обеду, Саш, — совещание надо проводить на трезвую голову.

— Поздравляем, товарищ маршал… Дмитрий Григорич… — шумят собравшиеся.

— Товарищи, давайте о деле. Александр Яковлевич (Фоминых, корпусной комиссар, главный по политработе), что у нас по консервному заводу? Когда-нибудь мы увидим на наших кухнях их продукцию.

— Производство наращивается, товарищ маршал, — Фоминых встаёт и докладывает. — Ждём результатов испытаний. На данный момент можем гарантировать хранение до двух с половиной месяцев при положительной температуре…

— Хватит тянуть. Начинайте массовый выпуск. На банках крупными буквами пишите дату, до которой надо употребить и желательный режим хранения. Зима надвигается, с прохладными помещениями трудностей не будет. И вот ещё что… какой вес у консервов? Нетто, само собой.

— Четыреста грамм.

— Сделайте вариант в два — два с половиной килограмм и в войска. Банок четырёх хватит на обед для роты. Очень удобно, не надо мясо рубить, отваривать. Быстро, сердито и хранить проще. Сделайте официальный срок хранения в два месяца, им за глаза хватит даже месяца. Испытания продолжать. Контрольный срок исполнения даю в десять дней.

Сто пятьдесят грамм мяса и пятьдесят грамм жира полагается красноармейцу в сутки. Так что большой банки двум-трём десяткам человек на один обед точно хватит. Нам надо спешить, чтобы консервный завод от работы дымился. Масса скота, что мы пригнали с Украины, нуждается в кормах, которых на них даже в планах не было. Есть трофейные корма, включая пару эшелонов, которые мы хищнически притормозили перед войной и нагло присвоили. Но их тоже не хватит. Поэтому в колхозах идёт интенсивная отбраковка, под нож и в путь. Большая часть поставляется в армию тушами, это сейчас, в холода. До этого скотину пасли.

В технологию консервирования не лезу, во все эти стерилизации и пастеризации. Раз послушал профессионалов и отстал от них. Сами всё знают. А с приходом пленных специалистов знают ещё больше.

— Так как меня вызывают в Москву, принимать парад в Минске будешь ты, Александр Яковлевич, — скидываю аналогичные обязательства в нашем городе на главного комиссара.

Парад мы тоже готовим. Скромненько, по-домашнему, силами гарнизона и комиссаров всех уровней. Политотдел хотел вызвать самых героических ребят с передовой, но я запретил. Лишние расходы, риск, — немецкая разведка не дремлет, — множество неудобств, короче. Командовать парадом будет Курдюмов, здесь изменений нет, а принимающий парад хоть и выше статусом, но делать ему почти ничего не надо. Только покрасоваться.

Мерецков выделил три вагона трофейных продуктов в центральные магазины Минска. Выкачаем из личного состава и кошельков гражданских лишние деньги. НКВД при помощи гарнизона оцепит центр города на время парада. Короче, работа кипит, мои комиссары бегают, как ошпаренные, с горящими глазами.

И отличившихся фронтовиков из одной армии, 24-й ударной, они всё-таки привлекли на парад. В количестве сводной роты, все командного состава из 31-го моторизованного корпуса. Тут уж препятствовать им не мог. Во-первых, армия передислоцируется на юг через Минск, всё время какие-то её части здесь. Во-вторых, это политический корпус, почти все командиры набраны из политруков. Короче, свои они для них. И для политотдела огромное значение имеет показать, что коммунисты воюют лучше всех. Хм-м, как тут поспоришь, когда я сам член ЦК ВКП(б).

— Пойдём дальше, товарищи. Пётр Михайлович, вы же с чем-то прибыли в Минск? — обращаюсь к генералу Васильеву, инженерных дел мастеру.

— Да, товарищ маршал, — Васильев встаёт, а я с непривычки дёргаюсь от нового обращения, — мы сделали первый банно-прачечный поезд. Пока не снабдили его зенитно-артиллерийскими платформами, но в ближайшее время они будут.

— Хорошо. Обкатайте комплекс на гарнизоне, примите к сведению замечания. Если будут, устранить. После доформирования зенитными броневагонами — в распоряжение штаба фронта. И приступить к изготовлению следующих. Сделайте пять штук. Один поезд отправим на юг, ещё один на север, остальные у нас будут.

— Выходит, ещё четыре?

— Да.

Обрадовал он меня. Исключительно быстро выполнил приказ. Поэтому:

— Владимир Ефимович, благодарность в личное дело генералу Васильеву за оперативное исполнение важного задания. И что там с переброской 24-ой ударной?

— Чуть больше половины армии передислоцирована, товарищ маршал, — кратко излагает Климовских и тут же садится.

Кажется мне или нет, что после объявления меня маршалом мои генералы мгновенно стали относиться ко мне заметно почтительнее? Если так, то и ладно. Лишним не будет.

Совещание завершается обедом, за которым мы выпиваем за моё маршальство. Немного, по сто грамм. Остальное после Победы допьём.

5 ноября, среда, время 20:50.

Минск, вокзал.

— Встретишь моих, Саш, — инструктирую адъютанта, — вот тебе ключи от квартиры. Наверняка, позже их вернусь.

Стоим на перроне изрядной группой. На этот раз не стал выёживаться и еду в обычном пассажирском поезде. В мягком вагоне, разумеется. На выезды в Москву роль адъютанта стал исполнять Дима Самойлов, капитан и заместитель моей стражи. Так удобнее, он всё время рядом, ему сподручнее. Дома он заведует ближним кругом охраны.

Не знаю точно, когда мои прибудут. Знаю, что со дня на день. Поезд может из графика выбиться, могут решить задержаться в Москве, мало ли что.

— Ну, всё, пока, товарищи, — под гомон провожающей свиты ухожу в вагон. В руках у меня один саквояж. Диме его не отдаю, у него, как главного охранника, руки всегда должны быть свободны.

Через десять минут машинист даёт предупреждающий гудок, по составу проносится железный лязг, и сопровождающий его толчок. Поезд трогается. За окном темень, девять часов вечера в это время года — глубокая ночь. Мои провожающие уже ушли, на перроне до конца остаётся только моя охрана, основной состав которой денька три может расслабиться. Никто им бездельничать не позволит, конечно. Займутся физподготовкой и боевой учёбой. Но по распорядку, никаких выездов, оцеплений и прочих «радостей» службы.

— Примем по паре стопочек, Дим, — вытаскиваю из саквояжа бутылку трофейного коньяка.

Мой капитан смотрит с лёгким осуждением, де, нехорошо охрану прямо на боевом посту спаивать.

— Пьяным, больным, раненым или даже при смерти ты должен быть способен исполнять свою боевую задачу, — лишаю его остатков сомнений и разливаю коньяк. Капитан достаёт бутерброды и шоколад из моих запасов, которыми он и заведует.

— Можно и расслабиться хоть иногда. Поезд, считай, гражданский, войну мы отодвинули далеко, немцам сейчас не до наглых авантюр. За это и выпьем.

Пьём и закусываем.

— Как тебе служба, капитан? Нравится?

— Не знаю, товарищ маршал. Службу надо нести, а не жениться на ней…

Посмеялся. Хорошо сказано.

— А всё-таки?

— Завидую друзьям, которые на передовой. Кто-то в званиях перерос, ордена у многих, — вздыхает капитан.

Узкое место, это правда. Веду такую политику, что боевые ордена получают только те, кто бьётся с немцами лицом к лицу. Так на то они и боевые награды. Конечно, медаль за бой, медаль за труд, из одного металла льют, но всё-таки.