Ответная угроза (СИ) - "Генрих" - Страница 15

Напиток втягивается в рот, омывает нёбо, шибая в нос изумительным духом. Зер гут!

Счастливый от всеобщего внимания Вальтер неустанно подливает и подливает радостным камрадам. Это у нас Зигфрид Хайдеманн постарался. Знаком с пивоварением, но не решался начать, не знал всех тонкостей. Но выяснилось, что чех Густав, — у нас несколько человек из числа западных славян, — тоже пивовар. И вот тогда они пошли к оберхаупту, который обещал подумать.

Пообещал и, забыл. Так все подумали. И вдруг полтора месяца назад всё завертелось. Сбор урожая к тому времени закончился, так что пивоварню они соорудили быстро. Русские, что удивительно, без промедления привезли требуемую тару, пару десятков бочек, снабдили солодом и хмелем. Густав помял хмель в руках, понюхал, скептически скривившись, но принял.

— Густав говорит, что такого же, как у него в Вельке-Поповищь, не получается. Но пить можно, — рассказывает Вальтер. — А Зигфриду нравится. Говорит, что похоже на баварское.

— Я, я, — раздаётся со всех сторон одобрительные возгласы.

Допиваю предложенную кружку, отдаю и откидываюсь головой к стенке. Удивительно, но мне нравится в плену всё больше и больше. Хотя чему тут удивляться? Даже скудная мирная жизнь лучше войны. Но их рацион совсем не назовёшь скудным. Заработала маслобойка, которую тоже их рота поставила. Там же работает несколько камрадов, и теперь все они имеют на завтрак пятнадцать грамм свежайшего сливочного масла. Каждый день! Зер гут!

Оберхаупт к нам со всем уважением и если бы не герр майор, грозящий экзаменом по основам марксизма-ленинизма ближе к Новому году, жизнь стала бы совсем зер гут.

На крыльце закуриваю вместе с Фридрихом. Русские папиросы… как их? Каз-бек! Конвой утверждает, что наш батальон, как и всех пленных, снабжают так же, как русские части, находящиеся в тылу. Только водки не дают, консерв и чего-то по мелочи. Своих консерв у русских нет, зато наших полно. Отвратительно весёлый русский конвой радостно утверждает, что их армия частично перешла на снабжение из Дойчланда. Не хочется верить, но сам вижу, как они иногда курят наши сигареты, пользуясь нашими походными спичками.

23 октября, четверг, время 13:05.

п. Гусиная Пристань, школа.

Борис.

Добрались до меня всё-таки местные. Притащили в школу. Ну, как же! Какой-никакой, а фронтовик, с ранением и при медали. Они в своём захолустье и такого не видели. Приходится соответствовать. Гимнастёрка выстирана и отглажена, пуговицы, бляха и медаль начищены, весь такой блестящий, как новенькая монетка, стою под прицелом полутора сотен пар глаз. С взрослыми, впрочем, под двести человек набирается. Актового зала отдельного нет, спортзал его функцию на себя берёт.

Школа-семилетка, малокомплектная, сельский вариант.

Кратко рассказываю, как пробился в ополчение. Про работу воздушного КП умалчиваю. Не уточнял у отца, просто на воду дую, вдруг это секретные сведения. Яшка точно засекречен. Отец как-то упоминал, что эффективность яшкиной работы можно приравнять хорошо обученной и обстрелянной дивизии. Если так, то он лакомая цель для абвера. Одним выстрелом лишить армию целой дивизии очень соблазнительно. Поэтому про него точно ни слова. Всё остальное уместилось в несколько предложений.

— Дорогие друзья! — обращение «товарищи» к детям не подходит. — Как обстоят дела на фронте, вы из сводок Совинформбюро знаете. Там только про какие-то подробности не рассказывают. Поэтому вы задавайте вопросы. На какие-то из них я смогу ответить.

Из гула голосов выкрик:

— Почему не на все⁈

— Потому что есть такое понятие, как военная тайна.

— За что вам медаль дали⁈ А сколько фрицев вы убили⁈ Как вас ранило⁈ — вопросы посыпались, как горох из ведра. Учителя принялись наводить порядок среди возбудившейся детворы. А я принимаюсь отвечать по порядку.

— За что медаль дали, написано на ней: «За боевые заслуги». Моя военная специальность — корректировщик артиллерийского огня. По штату на каждую батарею положен один корректировщик. Я управлял огнём трёх миномётных батарей. Часто накрывал цель с первого же залпа. Это считается у нас высшим пилотажем. Вот за это медаль и дали.

— Сколько я убил врагов, этого я знать не могу. Как считать? Кому приписывать? Мне, командиру батареи или тому парню, который стреляет или мину в миномёт закидывает? Современная война это коллективная работа. Мне только один раз удалось пострелять из личного оружия, но опять не могу сказать, попал или нет. Двое после моих выстрелов упали, но я не один стрелял. Может, не я попал, а другой красноармеец. Или немец сам залёг и никто в него не попал. Может, не убит был, а ранен. Как тут определишь?

Улавливаю некое разочарование в зале. Вроде, мы-то думали ты — герой, а ты вон, сам ничего не знаешь.

— Могу вас утешить, — улыбаюсь, — или похвастаться. Мне приходилось принимать участие в контрбатарейной борьбе. Знаете, что это такое? Это когда наши артиллеристы стараются поразить немецкие артиллерийские батареи, а они — наши. Ну, так вот, за всё время боевых действий мне удалось накрыть, — мы это так называем, — двадцать батарей противника. Это десятки пушек и миномётов и десятки убитых и раненых немецких артиллеристов.

Мгновенно настроение зала меняется, ха-ха! Теперь я снова герой. Аж неудобно.

Интересный момент наступает, когда обращается одна из учительниц.

— Борис Дмитриевич, некоторые мои ученики отказываются учить немецкий. Я — учительница немецкого языка. Что вы им можете сказать?

— Варум?

— Warum willst du die deutsche Sprache nicht wissen? (почему вы не хотите знать немецкий?), — залепляю вопрос школьникам.

— Я знаю немецкий, почти все наши командиры от взводного до командарма знают немецкий. Конечно, кто хорошо, кто не очень, но знают. Мой отец, генерал Павлов знает немецкий, все наши разведчики и диверсанты знают. Почти как русский. А как иначе? Как они будут допрашивать немцев, которых постоянно в плен берут?

— И не только язык. Я знаю, как устроены немецкие миномёты, при случае могу из них пальнуть. Любой рядовой боец знает, как устроены немецкие танки, может стрелять из немецких пулемётов или автоматов. В учебном центре для новобранцев стоит немецкая бронетехника и другие вооружения. Каждому объясняют, где уязвимые места, как можно поразить танк или САУ. Им даже внутрь позволяют забираться, чтобы они могли оценить вживую возможности немецких танкистов.

— А вы знаете, что наши лётчики учатся летать на юнкерсах и мессершмиттах? Не знали? Так вот знайте!

Зал затихает так, что слышны лёгкие скрипы скамеек, стульев и дыхание.

— Чем лучше знаешь и понимаешь врага, тем успешнее его бьёшь, — пожимаю плечами. — Такой вот закон. Только саботажники и дезертиры во время войны с немцами могут отказываться учить немецкий язык.

Мой отец вообще утверждает, что это главный русский военный секрет, который озвучили уже давным-давно русские православные иерархи. Возлюби врага своего, как самого себя. Шутит, конечно. Они вроде про ближнего говорили, а не врага.

Но отцовские откровения оставляю при себе. Мало ли.

Учительница немецкого неподдельно сияет, а некоторые мальчишки мрачно насупились. На них насмешливо смотрят девочки, про которых сходу можно сказать, что они старательные отличницы.

И откуда во мне проснулась эдакая назидательность? Следствие военного опыта? Сам не представлял, насколько много я знаю сравнительно с обычными гражданскими.

Возвращаюсь домой вместе с подпрыгивающей от гордости и восторга Адой. Рядом стеснительно улыбается Полинка. Мама с дедом идут за нами, им тоже хотелось погордиться сыном и внуком.

26 октября, воскресенье, время 19:05

Бронепоезд «Геката» на стоянке близ Каунаса.

— Не успел я этого сделать, — сокрушается генерал Анисимов. — У меня в Ионаве было только лёгкое вооружение. Тяжёлое, включая танки, застряло на подходе.