Крест Марии (СИ) - Фонд А. - Страница 28

Я обрадованно закивала:

– Конечно буду!

– Только твоего барахла на моё маловато, – сказал Щукарь, – что ещё есть?

– Золотой браслет и кольцо, – торопливо сказала я.

– А книги? Книги есть?

– Есть художественные и радиофизика.

– Неси художественные! – велел он, – и поторопись.

Я опять метнулась к себе, выгребла все художественные книги (жалко, но вещи первой необходимости нужнее), вытащила золото и побежала к окну, чуть не теряя калоши.

– Вот! – радостно выпалила я.

– Клади! – велел Щукарь, – только быстро – скоро конец же.

Я быстро принялась заталкивать вещи в щель для обмена. Вещей было много, пришлось дважды заталкивать и ждать, пока Щукарь не заберёт.

– Теперь моя очередь, Мария, – усмехнулся Щукарь и сунул в щель какой-то предмет, быстро толкнув лоток ко мне. Оттуда моментально повалили густой едкий дым. Я аж закашлялась.

– Привет тебе от Фавна, маленькая дрянь! – загоготал Щукарь, затыкая со своей стороны щель одеялом, – но не бойся, яд тебя не сразу убьет. Дня три поживёшь.

Он опять громко и радостно захохотал.

Дым продолжал валить и сделать я ничего не могла. Лязгнул люк и окно между нами закрылось. Я отпрянула от окна, но дым всё прибывал. Насколько я поняла, Щукарь бросил в щель какое-то вещество, которое давало дым, лоток был на моей стороне, люк захлопнулся, так что вытащить это вещество и, к примеру, выбросить его в дыру в туалете, я не могла.

А дым всё сильнее царапал мне глотку, я кашляла уже не прекращая. Отбежала в другой конец креста, но не помогло – яд распространялся по помещению молниеносно.

А ведь меня предупреждали, что Фавн этого так не оставит!

Я упала на пол, зашлась в захлёбывающемся диком кашле. Началась рвота. Пошла носом кровь.

Меня буквально выворачивало наизнанку, руки и ноги начали непроизвольно сокращаться. Я билась в припадке не знаю, сколько.

Очнулась от дикого холода.

В полной темноте.

Где я? Что со мной?

Некоторое время я лежала, пытаясь прийти в себя. Получалось плохо.

Я попробовала пошевелить рукой. Но от этого движения мышцы начали как-то неправильно сокращаться и меня выгнуло дугой. Я опять закашлялась. Во рту был острый металлический привкус. Я задыхалась.

Очевидно я снова потеряла сознание.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я пришла в себя во второй раз.

Я так и лежала на полу в ледяной темноте.

Вокруг меня была зловонная лужа, руки и ноги непроизвольно дрожали, по ним словно миллиарды злых кусючих муравьев бегало туда-сюда.

И холод. Адский проникающий до костей холод.

Я попыталась вспомнить, что случилось и почему я здесь лежу в таком состоянии.

Сперва ничего не получалось.

Потом получилось. Но лучше бы я не вспоминала.

От ужаса всей ситуации я зарыдала, рыдания перешли в кашель. Спазмы длились и длились, казалось я выплюну лёгкие. Во рту поселился горький вкус желчи.

Потом меня накрыла такая паника, что я не могла нормально вдохнуть. Я хотела сесть, чтобы прокашляться, но поняла, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я была полностью парализована, практически полностью, хотя кашлять я могла, дышать тоже.

Не знаю, сколько прошло времени, сколько я так лежала на ледяном полу, не в силах пошевелиться, захлёбываясь в кашле.

В какой-то момент, когда я в очередной раз пришла в себя, я поняла, что могу шевелить руками. Ногами ещё не могла. А руками – шевелю понемногу.

И я поползла. Ломая ногти об неровность каменного пола, разрезая подушечки пальцев, я ползла и ползла, с усилием цепляясь за каждый выступ, каждую выемку. Моя цель – рычаг. Чёртов рычаг. Это из-за него я сейчас в ледяной темноте, стучу зубами от адского холода.

Нужно дёрнуть рычаг.

Тогда всё будет хорошо.

Всё наладится.

Главное – доползти.

И я ползла.

Кажется, прошла целая вечность.

Но я всё равно ползла.

Говорят, дорогу осилит идущий. Я осилила. Я теперь возле рычага.

Я вижу его, тьма хоть и плотная, но еле уловимые очертания рядом от него условно рассмотреть можно. Я трогаю его рукой. А вот дёрнуть не могу.

Сил нету.

Чёрт!

От безумности ситуации я рассмеялась. Мой хриплый каркающий смех опять перешел в захлёбывающийся кашель.

Каково это – находиться рядом с рычагом, от которого у тебя будет и тепло, и свет, а сделать ничего нельзя.

Кажется, я опять провалилась в забытье.

Я качалась на волнах прострации: туда-сюда, туда, сюда…

Ну и чёрт с ним. Значит – умру.

Наверное, так всем будет лучше.

И пусть серый бюргер из кнайпы «Пляска смерти» порадуется – Мария не выжила. Не смогла.

Не знаю, сколько я так пролежала. В себя пришла от того, что дико захотелось в туалет. Внутри резало так, словно раскалённым гвоздём кто-то вкручивал. Возможно на холодном полу я простудила мочевой. Скорей всего так и есть. Боль была адская. Ничего не соображая от дикой режущей боли, сама не знаю как, я резко подхватилась, дёрнула за рычаг и поплелась на заплетающихся ногах к трубе с водой.

Хоть мне и было так плохо, а всё же я ещё соображала. И понимала, что только что я откатилась обратно к нулевой точке. А, значит, интервалы между дёрганьем рычага будут минутные. И я не успею дойти до туалета и потом вернуться обратно.

Поэтому и побрела к водостоку.

Мочеиспускание стало для меня пыткой. Адской, болезненной пыткой. Резь была такая, что хотелось орать. Я сцепила зубы, терпела.

Это отняло у меня последние силы. Я свалилась прямо тут, у водостока. Дала себе пару секунд прийти в себя. Минута пройдёт быстро, а дёргать рычаг за меня никто не будет. Немного посидела. Ну что ж, будем считать, что я отдохнула. Мощным рывком я поднялась на дрожащие ноги. Сходила, дёрнула. Вернулась.

Затем я вымыла руки и лицо, прополоскала рот и принялась пить. Если это отравление, то яд попал внутрь. А, значит, нужно много воды. Только обильное питье сможет меня хоть немного очистить. Да, потом приспичит опять в туалет. И опять будет адская боль. Но нужно хоть немного вывести токсины. У меня нет ни активированного угля, ни молока, ничего. Но есть вода. И я буду её пить.

И я пила, пила, когда, казалось, больше воды в меня не поместится, я сунула два пальца в рот. И так я повторяла раз пять: пила, блевала, бегала дёргать за рычаг. Опять пила, опять блевала, опять рычаг…

Не знаю, сколько прошло времени. Я понимала, что спать мне нельзя – интервалы сократились обратно, чуть больше минуты. А я так ослабела, что стоит мне уснуть и всё – проснусь обратно в темноте и холоде.

Мне страшно подумать, сколько урона сегодня было для моего здоровья. Если не считать общего отравления (я не знаю, что это за яд, но то, что он сильный – однозначно), то я получила ещё и сильнейший цистит, возможно простуду, возможно какие-нибудь артрозы. Да всё что угодно может быть.

И самое паршивое, что лекарств у меня практически нету. Да ничего нету.

Я заплакала.

Мне было плохо, больно, страшно, одиноко.

Вот что за жизнь? Если это такой ад, то я теперь понимаю, почему люди ходят в церковь. Почему молятся, почему просят бога спасти от этого. Я вот не ходила. И теперь у меня свой персональный ад.

И поделом мне! Вот что у меня была за жизнь? Я могла поступить в аспирантуру, я подавала надежды, и старенький профессор с кафедры культурологии и библиографии предлагал мне идти заниматься наукой под его руководством. А я? А я решила, что для меня любовь, семья – главное. А потом наплевала на семью и на любовь, бросила мужа и сыновей, и сбежала к Бенджамину в Цюрих.

Ну вот и результат.

Теперь сижу, скорчившись от боли на холодном каменном полу в тюремной келье и боюсь уснуть, потому что ежеминутно нужно дёргать рычаг, иначе околею от холода в темноте.

Боженька меня наказал.

Я ещё посидела и немного поплакала.

Было так жалко себя.

А потом я подумала: ну ладно, он меня наказал за мои плохие дела. А почему же он не наказывает ни Фавна, ни Щукаря? Почему я сейчас трясусь от холода и боли, а они сидят в тёплых кельях и с наслаждением едят медовый кекс?