Ревизор: возвращение в СССР 18 (СИ) - Шумилин Артем - Страница 12

— Поднять боевой дух, — развёл он руками. — Такая задача.

— А психологов тоже бы подтянуть неплохо, — с авторитетным видом кивнул Сковородка.

— Думали сначала, как в войну, артистов послать. Но потом подумали, какие ассоциации будут у людей? Какие слухи разойдутся по Москве? Словно снова столица на грани катастрофы, как осенью сорок первого… В горкоме сказали неправильно так людей пугать.

— Да уж, ассоциации не очень, — охотно согласился я.

— Вот именно… Поэтому, вот так, — развёл руками Ионов и протянул мне новый план на вторник.

Воскресенск… Ну, что ж, попробую как-то воодушевить людей. Воскресенск, так Воскресенск.

Москва. Кабинет второго секретаря Московского городского комитета КПСС.

Захаров никак не мог прийти в себя после очередной встречи с Бортко сегодня в ресторане. Эти молодые настолько циничны и безжалостны, что аж в дрожь бросает. Это же надо такое придумать! Человека живьём утопить. Еще и назвать эту экзекуцию «бетонные ботинки». Какая извращённая фантазия у этих комсомольцев… И как, улыбаясь, Бортко об этом спокойно говорил. Жуть! Страшный человек. Только в конце беседы рассмеялся и сказал, что пошутил, но глаза-то такие ледяные… Как же, пошутил, кто же тебе поверит… Нормальным людям, к коим Захаров относил и себя, о таком даже думать противно. Правда, что касается Ганина, его представлять себе в «бетонных ботинках» очень даже приятно.

— Заразил меня Бортко своим цинизмом, — усмехнулся Захаров. — Ираида Андреевна, — вызвал он помощницу по селектору, — Ганина ко мне!

Получив деньги, попрощался и с Ионовым, и со Сковородкой и поехал домой. Надо сразу с председателем ГСК расплатиться. А то на этой неделе если закручусь, забуду, потом только к сентябрю из Паланги вернусь. Никак нельзя такой шанс с гаражом упускать…

Георгич охотно согласился встретиться. Отдал ему деньги. Конечно, на свой страх и риск, но кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Остаётся, теперь, ждать общего собрания.

Ну и, я практически был уверен, что, если дело сорвется, эти пять сотен он мне вернет. Прожженным жуликом он не выглядит. Да и прожжённый жулик выложит деньги на стол, если ткнуть ему в нос моими корочками, что уж тут про простого председателя ГСК говорить…

Смоленская область. Колхоз «Ленинский путь».

Цыгане долго обсуждали, сколько денег дать кремлёвскому работнику.

— Ида, ты как москвичка должна знать, сколько такого человека устроит, — обратился к ней барон.

— Не знаю, — растерялась она, — может, тысячу?

— За тысячу даже я в такой ситуации обиделся бы, — важно ответил он. — А тут такой человек! Ходит по тем же коридорам, что самого Сталина помнят. Три тысячи минимум!

— Не меньше, — послышались одобрительные возгласы почтенных ромалов.

— Так что решаем? — обратился к соплеменникам барон. — Три?

— Давайте, три, — согласился кто-то.

— Не мало? — возразил другой цыган.

— За каждого нашего охламона придётся по тысяче отдать, — проворчал старый цыган. — Что не стал сажать…

— Угу, а за беспокойство самому? — послышалось со стороны. — Три мало.

— Так что, пять? — обратился к сходу барон.

— Давайте пять, — одобрил кто-то из толпы.

— Много! — возразили с другой стороны. — Четыре нормально. По тысяче за свободу каждого из наших, и тысячу за беспокойство.

— Хорошо, четыре! — решил барон и цыгане стали расходиться по домам за деньгами.

Барон при свидетелях от имени табора выдал Иде четыре тысячи рублей для передачи пострадавшему от бестолковой цыганской троицы чиновнику из Кремля.

Её решили не отправлять своим ходом в Москву с такими-то деньгами. Посадили в машину и отправили домой в сопровождении своего же цыгана, у которого был почти новый «Москвич». Но Ида всё равно, сидя на заднем сидении, очень волновалась, прижимая к себе сумку с чужими деньгами.

Несколько часов пути показались Иде вечностью. Но зато она припомнила, что как-то видела этого высокого крепкого Пашиного друга в военной форме.

Если он офицер, то вряд ли служит в Кремле, — думала Ида. — Или такое может быть? Вроде, Паша говорил, что там ещё один сосед был во время драки…

Может, он в Кремле работает? Или все же военный… А что, если все же офицер, и он Кремль охраняет? Да, у Мавзолея всегда много военных… Наверное, он один из них… Но означает ли это, что он в Кремле работает?

Сомнения охватили Иду, стало ужасно страшно, что она отдаст деньги не тому человеку. А тот, кто простил обиду, оставшись без компенсации, вдруг решит все же пожаловаться на произошедшее кому следует… И Мишу посадят, точно посадят…

Вот, причём тут, вообще, я⁉ — окончательно расстроилась женщина. — Никому ничего плохого не сделала, а теперь должна за весь табор отдуваться! Надо откровенно поговорить с Павлом, он со всеми дружит, наверняка знает, кто у нас в Кремле работает, — приняла, наконец, решение Ида и немного успокоилась.

Дома оказался раньше всех, у парней сегодня тренировка, придут поздно. Кашеварить сегодня придётся мне. Только завязал фартук и встал к раковине чистить картошку, как раздался стук в дверь.

Это оказалась Ида Данченко. Вид у неё был очень уставший и встревоженный.

— Добрый вечер. Ну, как, съездили в колхоз? — спросил я, пропуская её в квартиру. — Что там?

Она зашла, я закрыл за ней дверь, а она уставилась на телефонный аппарат и ошарашенно замерла, как будто привидение увидела.

— Паш, — судорожно сглотнув, повернулась она ко мне, — так это же ты в Кремле, получается, работаешь! У тебя у одного во всём доме телефон есть.

— Ну, вот так случилось, — улыбнулся я, разводя руками.

— Паша, как хорошо, что я сразу к тебе зашла! — вдруг бросилась она ко мне.

— Тихо, тихо! Что такое? — озадаченно отступил я в кухню.

— Общий сход нашего табора поручил мне передать тебе это, — выложила она на стол что-то завёрнутое в красный шёлковый платок с бахромой. Свёрток был подозрительно правильной прямоугольной формы.

— Это что? — поражённо уставился я на неё. — Деньги, что ли? Зачем?

— За тем, чтобы у нас и наших охламонов не было неприятностей, — сильно волнуясь, ответила Ида.

Ничего себе, Вася их напугал, — подумал я.

— Что решили-то с Мишкой и Линой? — решил сразу уточнить главный вопрос.

— Я что, решила, что ли? Знать их не хочу! — вдруг расплакалась она. — За что мне всё это? Я-то в чём виновата?

— Ну, тихо, тихо, всё хорошо, — усадил я её за стол и поспешно поставил чайник на плиту. — Мишка, конечно, сморозил огромную глупость! Сам себе перекрыл дорогу и в Москву, и, я так понимаю, теперь и к Лине. У неё такой фингал под глазом вчера расцветал. Не каждая женщина такое простит.

— Мишка хороший парень, — вдруг начала заступаться за него Ида. — Это мать его всех взбаламутила вместо того, чтобы почтовый ящик проверить! Дура!

Налил ей чаю, сделал бутерброд с копчёной колбаской.

— Не расстраивайтесь так, — уговаривал я её. — Каждый сам кузнец своего счастья…

А сам всё думал, что же делать? Отказаться от денег?

Ида спросила, работаю ли я в Кремле? Значит, Вася сослался-таки на мою работу, чтобы жути там в таборе посильнее навести. И правильно — вот как получилось хорошо.

Так, а что произойдет, если я от денег откажусь? С точки зрения табора, я замыслю недоброе, раз по нормальным для них понятиям не готов договариваться.

Решил от денег не отказываться. Пусть, лучше, я буду в глазах цыган злой, обидчивый и злопамятный, но задобренный, чем благородный, щедрый и великодушный, но не взявший денег за обиду. Пусть, смотря на Москву, поеживаются, видя над ней взирающее на них око Саурона. Целее буду, так точно. Не нужно будет, проходя мимо кустов, прикидывать, не бросится ли оттуда кто с ножом меня резать, для окончательного решения подвисшего вопроса, надумаю я их сдавать милиции и КГБ, или нет. Мне как-то в Святославле хватило острых ощущений, когда с топором бродил, в ожидании нападения уголовников.