Пожарский 2 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 24

Обернулся — Змей уже сидел в человеческом виде на краю пропасти, спиной ко мне:

— А я сперва тебя не узнал, а потом понял, что ты, Митька. Измельчал-то как… Ой, да ладно, — продолжил он тут же усталым нудным голосом левой головы, — кто сейчас не измельчал? Всё измельчало, всё идёт к упадку… Заткнись, а⁈ — опа, и правая тут! — Тихо все! — крикнул Змей своим обычным голосом. — Дайте мне со старым другом поговорить!.. Да пусть докажет сперва, что друг!.. Ой, я вас умоляю! Друг — не друг — какая разница…

А он ведь совершенно седой, Ядрёна-Матрёна! А сгорбился как…

— Змей, ты б хоть повернулся.

— Знаешь, Митька, когда лицом к лицу, это ещё страшнее… Страшнее ему, ты посмотри!.. Ой, да успокойся…

— Так, принимай-ка обратно зооформу!

Змей перекинулся и измученно повернулся ко мне:

— Так ещё хуже. В человеческом виде они хотя бы разом орать не могут.

Боковые головы, и вправду, заорали одновременно, но каждая своё:

— Слышь ты, хлебало завалил бы!.. Можно подумать, мне самому это нравится…

— Кузя, — попросил я, — а дай-ка вон тому борзому по мордасам и заткни качественно.

Меч два раза уговаривать не пришлось. Кузьма рванул вперёд и приложил злобную бошку, да так, что она слегка обмякла. В пасть ей мы запихали кусок скалы, сверху натянули наволочку от подушки и шнурком примотали.

— Ты добровольно заткнёшься, — недобро спросил Кузьма нудную голову, — или тебя тоже приложить?

— Добровольно он не заткнётся, — сказала главная голова.

— Можно подумать, вы одни здесь воспитанные… — начала левая голова, тоже получила в зубы камень и наволочку сверху.

— Боги Египта! — вздохнул Змей. — Почему я раньше не догадался? К сожалению, я продолжаю слышать их мысли, но хотя бы снаружи тишина.

— А если кто-то будет думать очень громко, то мы ему ещё раз покажем, что такое хук справа! — пригрозил Кузя.

Лицо у Змея слегка разгладилось:

— Спасибо! Не уверен, что это блаженство надолго — всё равно спасибо, Митька! Я только не понял — ты откуда взялся?

— Да я сам, честно говоря, не понял. Есть предположение… — я окинул взглядом слегка разворошенное пиршество. — Мясо будешь?

— Давай! — Змей, радостный, словно человек, которого дикая зубная боль отпустила, уселся на ковёр и принял тарелку: — М-м-м! Мой рецепт, а?

— Конечно! И если бы ты не явился так некстати, мы бы уже на второй круг пошли. Девочка вполне была готова.

— Э-эх… девочки… розовые лепестки… — Змей грустно вздохнул. — Чё там про предположение-то, ара?

Теперь тяжко вздохнул я:

— В моём роду умерли все.

Змей перестал жевать и уставился на меня:

— Э! Ты что, брат⁈ Если бы так — нас бы уже всех накрыло большим медным тазом!

— Да не знаю, как так вышло, брат, но меня закинуло в тело последнего внука — как раз, когда он отошёл. Так что я теперь — последний Пожарский.

— Охренеть расклад… — честно сказал Змей и добавил кому-то внутри: — Заткнись там, скотина, сказали тебе, по башке получишь!

— И давно ты так мучаешься?

— Так с последней магической войны.

— Хер-р-рас-се…

— Н-но. Байдой какой-то меня накрыло — и всё. Да сперва, вроде, не так и страшно было. Просто застрял в многоглавой форме. И даже как будто прикольно — всегда есть с кем поговорить. А вот в последние годы тяжко стало. Старею, что ли. Один гундит без конца — то морали читает, то помирать собирается, и всё-то ему не так, и мир бренный…

— Пиштец.

— Не то слово. А второй — сам видел, злой как дэв, каждому в горло впиться готов. Заткнись, сука! — Горыныч тюкнул сверху агрессивную голову и немножко успокоился. — Зря я на крепкий алкоголь перешёл. Он, по-моему, только психованнее стал.

— Выпиваешь, чтобы их меньше слышать?

— П-х, выпиваю! — Змей ухмыльнулся. — Бухаю по-чёрному! Сижу потом у озера, пою…

— Хором невпопад? — попытался пошутить я.

— Если бы хором! — горько воскликнул Змей. — Каждый своё орёт, пока не отрубится.

«Отрубится» — щёлкнуло у меня в голове.

— Змей! А чё сидим-то на жопе ровно⁈ Ты помнишь, как Гидру лечили, когда у неё тени разума начали на основное сознание наползать?

— Ха! — Горыныч во вкусом отхлебнул из бокала, причмокнул. — Мы с Кошем давно эту тему мусолим…

— А вы общаетесь?

— Да-а, прилетает он, раз в месяц-два, смотрит меня. Иногда — так, на яблочко по блюдечку мне звонит, я если его не закину куда-нибудь, отвечаю. Он тоже сразу про Гидру вспомнил, пытался мне лишние рты ампутировать — не поверишь, начали множиться, до двенадцати дошли.

— Это ж твоя боевая форма?

— Ну! Мало того, что много — так ещё резкие, как понос, злобные. Еле прижгли.

— А чем прижигали?

— Как — чем? Ты помнишь, как перед уходом ему сердце Кинич Ахау отдал? Он в него всю лишнюю энергию смерти вливает — полыхает сердечко, будь здоров! Им и прижигали. Но меньше трёх — никак. Если перестараться — снова четвёртая вылазит. И такие наглые стали, хоть ляг да помирай…

— И всё-таки у Алкида же получилось.

— Так то ж Алкид был! — Змей снова налил себе в бокал и с удовольствием выпил. — Божественная кровь… К тому ж у него ж не просто особый факел, а ещё и меч легендарный имелся!..

Повисла небольшая пауза, Змей довольно поглаживал себя по животу и смотрел, как я на него таращусь. Поёрзал. Оглянулся.

— А чё ты, Мить?

— Горыныч! Чё тупим⁈

Кош, конечно же, читал лекцию. Это же естественно! Что может быть лучше в вечер воскресенья, чем лекция о здоровом образе жизни⁈ Увидел раскрывающийся неровный портал — офигел. Конечно! Змей со своей природной ловкостью поставил его прямо на центральный пятачок зала-амфитеатра, с которого вещал наш легендарный целитель. А неровный — потому что Змей с утра уже принял на грудь изрядную дозу сорокоградусной брусничной, а вином заполировал, и теперь его немножко развозило.

— Уважаемые слушатели, — тревожно объявил Кош, — я вынужден прервать доклад и просить вас покинуть помещение. Здесь у меня сложный рецидивирующий случай…

И все встали и пошли, недовольные. А ведь полный зал был!

— Ёшкин колупай, кто бы мне сказал восемьсот лет назад, что Кош лекциями про здоровье будет такие толпы собирать — не поверил бы, — пробормотал я.

Видимо, недостаточно тихо. Или Кош и вправду достиг того уровня слуха, которого когда-то хотел — когда даже мышиный шаг сможет слышать, потому что он резко бросил осматривать Горыныча и устремился ко мне.

Высокий — выше меня даже, сухой, нет — поджарый. Взгляд пронзительный. Я смотрел на него с усмешкой:

— Будешь так свирепо меня глазами сверлить — повешу твою личину в уборной, на случай запора.

Кош поднял брови домиком и как-то весь сморщился:

— Дмитрий⁈

— Вот что требовалось! Сдохнуть и восемьсот лет отсутствовать — сразу «Дмитрий»! А то всё «Дурак» да «Дурак»…

Кош, к моей неловкости, порывисто обнял меня и заплакал:

— Митька! Ты прости меня, старого дурака, недоглядел ведь я… Закрутился, заговор проморгал — а потом уж поздно… Внук-то твой… Смотрел я мальчишку, целить пытался — никаких шансов.

— Ты тело-то не узнаёшь, что ли?

Он отстранился и уставился на меня более внимательно, синевато засветившимся взглядом:

— Да к… да как же так?.. Митя?.. Это ты⁈

Пришлось рассказывать историю по второму кругу. Змей тем временем пил чай с протрезвином из ведёрной кружки и приходил в себя.

Кош начал в волнении хрустеть суставами рук, тереть подбородок и бегать по кругу:

— Удивительный феномен! Удивительный… — он остановился и снова впился в меня взглядом: — И, говоришь, проходимость каналов начала восстанавливаться?

— Измеритель говорит, что да.

— А вдруг он у тебя испортился?

— Измерители не портятся.

— А! Мой жизненный опыт говорит, что всё в мире рано или поздно может испортиться. Давай-ка моим проверим! — он бросился к большому шкафу и вытащил гранитную плитку. — Клади руку!