Справедливость силы - Власов Юрий Петрович - Страница 34

В жиме я дрогнул. На разминке штанга утратила зна-комость. Сказались болезнь, переживания из-за вынужденного одиночества и все та же неуверенность. Эта неуверенность смяла, но лишь на время, дабы уже никогда не возвращаться. Однако последний подход я все же замарал. Нет, не сробел, а на какое-то время себе стал чужой. На миг почужели сердце, кровь, ладони. Неужто обманулся? Неужто клеймен трусостью и бессилием?

"Быть выше сомнений" – просто пишется, часто пишется, привычно… А вот оказаться выше их на самом деле, когда один на один с соперниками да еще обставлен неудачами… Ведь до сих пор были только срывы. Ни одного чистого выступления. Удастся ли?..

Началось с разминки. Горел я от возбуждения, сомнений, и жар от бедра под 38 градусов. Грызет: правильны ли прикидочные килограммы Большого Вашингтонца? Не придержал ли силу? И каков маэстро Шемански?..

Странная закономерность. В Мельбурне, когда схватились Сельветти с Эндерсоном, центральным судьей, от которого зависит очень многое, был американец. В Варшаве, когда самая почетная золотая медаль снова на кону между опытными американцами и мной (новичком),– снова центральный арбитр американец. В Риме, на Играх, центральный судья в тяжелом весе опять-таки американец. Какой уж тут закон чисел!

И уж почувствовал выжеванность от дней болезни, усталь от травли и одиночества, всю сумасшедшую натянутость ожидания.

Это подавал голос старый знакомый – слабодушие.

Веса на разминке я выжимал нескладно и без срыва. Не из-за желания перестраховаться от судей. Снова упустил контроль над собой.

Богдасаров просит: "Не спеши! Пусть даст команду, а ты по-своему! Без суеты!" Это он о Тэрпаке. В общем же работаем без лишних слов. Как-никак уже четыре года в поединках и тренировках.

В жиме все не так, как рассчитывали. Насколько я был сильнее в тренировках! И легче, управляемое…

Я в оторопи: неужто не донес силу, неужто и здесь позор чемпионата Европы? Позор! А ведь мысли тут же утесняются в строй мышц, вяжут силу. Эх, лепить бы подходы без перерывов – с ходу бы отшиб сомнения! А тут после жима около полутора часов до рывка. После возбуждения и мощнейших физических напряжений – ожидание. Пустое ожидание! Сомнениям простор! Лежи и размышляй о провале в жиме, прикидывай будущее. Времени – вагон!.. Сотрут… проиграю… сотрут в Москве!..

В жиме недобрал свои килограммы. Очень недобрал. Значит, снова позор миланского выступления?..

Сомнения парализуют убеждением, а убеждение – это взятые веса. Но где они, когда ждешь?.. В эти часы и проигрываются соревнования. Порой самые верные победы. Там, на помосте, лишь отмечается то, что утверждает себя раньше, когда один на один с собой. Не борьба стирает силу – мысли.

Между жимом и рывком я пережил постылые минуты. И температура обрадовалась, калит. Пытка!

Каков же он – мой мир?! Где я – настоящий?..

Воды в раздевалке – залейся, ящики с бутылками от лучших фирм, а пить нельзя до последней минуты выступления. Я спалил в ту ночь около шести килограммов веса. И температура – нога пульсировала от паха до колена. Однако нарывы не в счет. Массажист вовсю обрабатывает бедра. По нарывам прет. Какая тут стерильность! Мышцы подавай в тонусе. Все в топку для результата.

Молотит сердце, молотит. Сбивчиво на ритм…

Дышать? На улице, поди, посвежело к ночи, а "Палац-цетто" за день вобрал солнца, да и от людей черно. Задыхаюсь. Вспомнил о несчастье на велосипедном марафоне. 25 августа на стокилометровой шоссейной гонке стало дурно датчанину Курту Енсену. Перегрев при сумасшедшей работе – сердце вразнос. Международный олимпийский комитет присудил ему посмертно золотую медаль в знак сочувствия и почтения. Да, но лучше медаль живым…

А работать надо. Отработали же мои товарищи по команде: четыре золотые медали, одна серебряная. Я что, другой? Работали в 40-градусном пекле. И я как-нибудь проскребусь.

Рот отказываюсь полоскать. Знаю: не удержусь, наглотаюсь. Нет, обязан прорваться. Не дам топтать себя!

В рывке, однако, нащупал движения. Не в лучшем состоянии – это факт, но силу не растрепал, драться можно. И этими мыслями себя все ближе, ближе подвожу к идеальному сочетанию. И расковываюсь, уже слышу мышцы. Не затянуто однообразен, а в переливах напряжений. Это надо уметь: из одних мышц изымать всю силу, а другие держать в те же мгновения совершенно расслабленными. И расширять это распадение жесткости. Мышцы отработали – сразу распустить, иначе приморят размашистость. И вот эту партию играю без фальши, во всяком случае, мышцы слышу на всех участках вымаха штанги…

В общем-то, ждать нового результата не следовало. Главные соревнования – для победы! Рекорды достают на других соревнованиях, а тут важна победа! Учен-учен, а изменил учености спустя четыре года в Токио. Сохранить в себе способность к рекордам в гнете ожиданий и самой борьбы сложновато. В последние годы я избегал сочетаний высшей борьбы с высшими результатами, хотя на первый взгляд эти явления нераздельны.

Между вызовами к штанге прохаживаюсь у прохода на платформу с помостом. Душно. А тут Брэдфорд кутается в шерстяной плед, и в глазах: когда кончится эта молотилка? Может быть, я их выражение на свой лад толковал? Но такая тоска в них! О таких минутах пишут: "радость покорения тяжести", "торжество воли"… Что и толковать, встряска подходящая. Это ж надо придумать такой спорт! После каждого упражнения перерыв. Жди, раскисай, теряй возбуждение, тонус, жди! По коридору удушье растирок. Ребята разгоняют усталость – сколько же часов работа на главных весах! Где-то за стенами в зале ухает штанга. Кофе дразнит – запах! Им в основном руководители взбадриваются. Тоже ведь пашут. Притомились, друзья побед…

Бочком, незаметно, на цыпочках вернулся Смирнов. Рассказывает: между подходами первой тройки в жиме, рывке и толчке зрители спят. Самым натуральным образом спят. Выкликают первого из тройки – и зал впросып: закуривают, выпивают, галдят. Как тройка отсоревнуется – в дрему. Тогда в залах не возбранялось курить – дымина! Затяжка сразу в тысячи сигарет. Воздух на диво…

Это игра в качели. На исходе шестой час игры, а еще впереди разминка к толчку и само выступление. Все доказательства впереди… Выдержать эти качели, а с последним упражнением и все семичасовые, даже при надежной спортивной форме, надсадно. Какие тут удовольствия от борьбы? Давишься ими… Три раза вставать, разминаться, приводить себя в высшую нервную и физическую готовность, затем выкладываться на помосте и снова ждать… Впереди последняя встряска – к толчку. А в толчковом упражнении берут самые большие веса. Недурен "посошок".

Радости покорения тяжести…

Сколько ж можно вздергивать себя, прокаливать воодушевлением, а затем проваливаться в бездействие?! Со всеми неудачами – прокисай, жди. Уже ночь на исходе!

Распластанно-тяжелым отрывал себя для разминок. Уже ни желаний, ни сил… Какое счастье ничего не делать! Глазеть, сидеть, дремать…

Столь долго это было и в действительности – не только в моем воображении. После, когда вышли из "Палаццетто", я вздрогнул: светало. От зари до зари!.. Поклон тебе, новый день! Умой, прими меня, новый день!

К половине третьего ночи подоспел и мой черед.

В разминке к толчку "железо" опять живое, мое. Все на высшей приспособленности. Гриф обтекаю – паразитные рычаги сведены к наименьшим. Ухожу под вес мягко. И посыл с груди – на замыканье лопаток. Из такого штангу не роняют. Клинит вес над головой.

Богдасаров даже счернел, щеки запали, но деятелен и точен, понимаем друг друга по взгляду, жесту. В обоюдной воле и вере.

Наш мир!

Большой Вашингтонец с головы до пят омыт потом. Упарился. В молитве руки проворны.

Маэстро Шемански нервно подвижен, схлестнулся с Брэдфордом, схлестнулся, а позвоночник не дает работать на полную.

Зал! При таком отношении зрителей грех срываться и не цеплять рекорды! Им же о бойкоте неизвестно.

К первому подходу, однако, еще в опасливой чуткости. Этот зачет, это чувство зачета! Как заработаешь его – сразу другой. Во всех ощущениях – преображение. И сила, сила!