Красная карма - Гранже Жан-Кристоф - Страница 5

– Давай сюда!

У Тривара всегда лежал наготове, в кармане, план Парижа. Никто из троицы не знал этого округа – даже Эрве, а ведь ему частенько приходилось бродить по Большим бульварам в поисках фильма ужасов. С улицы Пти-Шан они свернули налево, но скоро пошли назад: Тривар передумал. Да, их революция выглядела по меньшей мере странно… Тут попахивало скорее Граучо Марксом, чем его однофамильцем Карлом[14].

Однако Эрве здесь нравилось: этот квартал с его крытыми галереями и старинными кабачками дышал былыми веками.

Призвав на помощь фантазию, можно было представить себя в эпохе Флобера, Мопассана, милых театров и цилиндров… Сейчас от этого остался только еле уловимый аромат, но даже и в нем было нечто теплое, успокаивающее. Не угодно ли вам сесть в фиакр? Улица Вивьен. Ни одной живой души. Ни одного огонька. А ведь пару недель назад все торчали у окон, выходили из домов, чтобы раздать студентам бутерброды. Теперь с этим покончено. Горожанам уже надоела вся эта сумятица; даже более чем надоела: самая хорошая шутка – короткая шутка.

– Ну вот, пришли!

Над замершими улицами разносился новый гул. И парни опять ускорили шаг, почувствовав в жилах прилив адреналина. Они вышли на улицу Четвертого Сентября и получили убедительное подтверждение своего чутья: этим вечером мощное дыхание толпы студентов грозило смести с лица земли Большой Капитал. Тысячи манифестантов взяли в клещи парижскую Биржу с ее величественной колоннадой, уподоблявшей это здание греческому храму. Эрве вспомнились буйные древние язычники, готовые низвергнуть статуи своих прежних идолов.

Но даже сейчас, вот прямо сейчас, он не верил, что эти способны на такое кощунство. Разумеется, он был молод и на его век выпало еще мало испытаний. Однако он достаточно хорошо изучил историю, чтобы понимать: все это – обман, липа! Человек никогда не борется за других людей и уж тем более за какие-то идеалы: он попросту хочет отщипнуть кусок от общего пирога. И тщетно юноши мечтали о том, чтобы изменить мир, – они не могли изменить даже самих себя; в глубине души они были капиталистами: урвать побольше для себя, оставив другим жалкие крохи.

И все это знали. Но тогда к чему это левацкое лицемерие?!

Эрве замешался в толпу вместе с Триваром и Демортье. Голоса из мегафонов терялись в общем гомоне; толпа, словно могучий морской прилив, то наступала, то откатывалась назад. Люди не спускали глаз с этого проклятого здания, озлоблявшего их своим величием, своей мощью, своим престижем.

Работая локтями, приятели пробрались сквозь толпу к решетчатой ограде Биржи. Перед ними сомкнутыми рядами стояли дюжие молодцы – силы правопорядка то ли UNEF, то ли PSU[15]. Схватка началась внезапно. Эрве испугался так, что едва не намочил штаны. Выбраться из толпы было невозможно. Сейчас его притиснут к решетке и попросту раздавят. Их отшвырнули вправо, потом влево, потом бросили прямо на железные прутья. Цепь полицейских разорвана. Люди карабкаются вверх по решетке. Им аплодируют. Эрве шатается, но все же кое-как держится на ногах. Решетки сдаются. Осаждающие взбегают по ступеням храма. Наверху дюжие парни в касках бьют в запертые двери деревянной балкой, словно тараном. На сей раз им сопутствует удача. Теперь это даже не война, а средневековая осада или взятие античной крепости.

Гул голосов сливается с треском вырванных дверных петель. Эрве чудится, будто его куда-то уносит то ли землетрясение, то ли извержение вулкана. И вдруг он попадает во дворец Броньяра[16].

Люди разбегаются по зданию. Их топот отдается в холле громким эхом. Толпа мечется под сводами здания, вопит, кишит, распадается, громит все на своем пути… Эрве давно потерял из виду Тривара и Демортье; наверно, они уже пробрались в самое сердце этого реактора – в зал сейфов, куда отдаются распоряжения, где каждодневно бьет денежный гейзер. В воздухе порхают листы бумаги, летают стулья. Разгром. Святотатство. Вандализм. Храм должен быть повержен! Бог денег будет уничтожен!

Эрве стоит неподвижно, как зачарованный. Он думает о величественных шедеврах Жак-Луи Давида, Никола Пуссена, Жан-Леона Жерома, Франка Фразетты. Тот же хаос, та же мешанина, та же красота…

Толпа опрокидывает столы, срывает панно со стен, сваливает в кучу стулья, пюпитры, бумаги… Огонь. Телефонные кабины справа от Эрве начинают трещать в языках пламени.

Эрве в ужасе отступает. Выйти отсюда… сбежать подальше от этой слепой ярости. На стене дома в Пятом округе он прочитал лозунг: «Революция должна быть праздником!» Но вот что скверно: праздник-то закончился. И теперь воздух насыщен ненавистью, жаждой смертоубийства. Юноша бросается бежать и мчится прочь, сквозь гул этой роковой ночи.

– А это еще что?

– Это бензопилы.

– Для чего?

– Чтоб деревья спиливать.

– Зачем?

– Что значит «зачем»? Чтоб снести как можно больше платанов на Бульмише, усёк?

Жан-Луи, тридцати четырех лет, главный громила, искал подходящих партнеров для своего проекта «радикальной дестабилизации власти». Сперва он обратился к силам порядка Национального союза французских студентов. Но те оказались чересчур осторожными. Тогда он сунулся к африканцам – выходцам из Катанги; эти дебилы готовы были круглые сутки охранять Сорбонну, но лишь для того, чтобы заниматься рэкетом тамошних парней. Слишком глупы… И вот теперь он обратился к кабилам[17]. Эти согласились сотрудничать, хвастаясь тем, что их «главный» воевал в Алжире[18] (что очень удивило Мерша, который как раз и участвовал в той войне, притом вполне активно). Впрочем, нынешние кабилы всего лишь торговали гашишем и прочей дурью в кулуарах Сорбонны.

Жан-Луи сразу понял, что может использовать этих парней для своих планов в обмен на скромное вознаграждение. И поэтому купил у них пару бутылок сухого медока, которые они украли в «народной» аптеке Сорбонны.

– Пора покончить со Старым Режимом! – провозгласил он. – И не только с его идеями, но и с его основами, с его символами. Чтобы построить новый мир, нужно сперва разрушить все старое.

Кабилы ухмылялись, слушая его. Один из них сплюнул на землю. Второй закурил сигарету. Третий прищелкнул пальцами. Им было глубоко плевать на политику. Они стояли в темном закоулке на улице Фоссе-Сен-Жак, где Мерш укрыл фургончик «Ситроен 2 CV», угнанный накануне. Затея, конечно, рискованная, но каждая пила весила не меньше двенадцати кило. Так что тащить эти пилы на себе через весь Пятый округ нечего было и думать!

Он вытащил с платформы «ситроена» одну пилу и показал ее им при свете уличного фонаря.

– Вот она – поперечная пила Stihl Contra. Мощность – шесть лошадиных сил. Семь тысяч оборотов в минуту. Зубчатая цепь с острыми лезвиями. Эта штука может спилить столетний дуб за каких-нибудь семь минут!

Кабилы нагнулись, чтобы лучше рассмотреть это чудо-юдо.

– Что нам нужно, – бросил один из них, – так это оружие… настоящее. Мы тебе не лесорубы.

– Потерпите, я над этим работаю, – солгал Жан-Луи.

Он чувствовал на себе сзади, за брючным ремнем, ствол «кольта-45». Запах пороха щекотал ему ноздри. Обонятельная галлюцинация. Он уже привык к таким фокусам – и принятые амфетамины ничуть не облегчали дела.

– Так ты сможешь нам его раздобыть? – настойчиво спросил один из кабилов.

– Говорю же тебе: я над этим работаю. Но учтите: если мы договоримся, отыграть назад уже не получится.

– Назад – это для гомиков, – бросил один из них, и остальные заржали.

Жан-Луи со вздохом отдал первую бензопилу одному из парней. Затем вторую – следующему. Всего их было пять. Счет сходился.

– А теперь, – скомандовал он, – вы пройдете по улице Сен-Жак, доберетесь до бульвара Сен-Мишель и будете спиливать все, что попадется под руку. Только поаккуратней, чтоб дерево не свалилось вам на башку.