Карело-финские мифы - Петрухин Владимир Яковлевич - Страница 5

^{Жертвоприношение идолу. Сибирская летопись, краткая Кунгурская Семёна Ремезова (1880).}

^{Краткая сибирская летопись (Кунгурская) со 154 рисунками / Под ред. А. Зоста. — СПб.: Тип. Ф. Г. Елеонского и Ко, 1880}

«Черными» люди, засыпавшие на зиму, именовались не потому, что были негроидами, а потому, что Крайний Север считался землей мрака. В русских средневековых энциклопедиях — азбуковниках — «сонливые» люди именовались орионами или оргианами, оригенианами и о них рассказывали, будто они засыпали там, где их заставала зима. При этом, как говорится в древнерусском сочинении «О человецех незнаемых в восточной стране», из носа у них потоком шла вода, которая застывала в виде сосульки и приковывала спящего к земле. Если кто-нибудь из иноземцев задевал такого примерзшего аборигена и отламывал сосульку, несчастный пробуждался и немедленно умирал. Орионы и оргенианы — это не имя северного народа, а прозвание последователей одного из первых христианских философов — богослова III века н. э. Оригена. Он считал, что души людей созданы были Творцом для небесной жизни: охлаждение любви к Богу привело их на землю, где они и «застыли» в виде косной материи.

Однако легенды о «сонливых» народах Севера гораздо древнее Средневековья и даже сочинений Оригена: они уходят в античную эпоху и относятся к «Истории» Геродота (IV, 23, 25). Отец истории рассказывал, что к северу от скифов, у подножия высоких — Рифейских — гор, живет народ, у которого и мужчины, и женщины плешивы от рождения. Дальше же — за недоступными горами — не бывал никто. По словам же плешивцев, в горах живут козлоногие мужи, а за ними — народ, который спит полгода, — но этим сюжетам Геродот не верит.

Более поздние авторы часто оказывались доверчивее к древним рассказам о краях ойкумены и добавляли к ним еще более чудные повествования: в одном из них, якобы записанном на Новой Земле у ненцев-самоедов, говорится о счастливом крае, где нет вражды и злобы. Начало напоминает сведения того же Геродота о гипербореях, но дальше речь идет о людях, которые пребывают в вечной любви, ходят парами и не могут расстаться ни на мгновение. Такая привязанность имеет, впрочем, вполне анатомическое объяснение: дело в том, что эти люди одноноги и могут передвигаться, лишь держась друг за друга. Поодиночке они падают и умирают.

Вера в таких духов-«половинников» действительно существовала у самодийцев. Одноногие, однорукие и одноглазые духи баруси в мифах нганасан помогали людям и даже возвращали к жизни умерших. Более агрессивными считались безголовые людоеды, жившие за горным хребтом и не пускавшие к себе нганасан. Сходные поверья существовали и у финнов: марийцы наделяли своих половинников, ходивших парами, песьими носами, а удмурты верили в лесных духов палэсмуртов, похожих на леших шурале у тюркских народов. О взаимной любви половинников в фольклоре народов Поволжья ничего не известно, зато рассказывают, что они сами очень смешливы и любят щекоткой доводить до смерти своих жертв.

Рассказы о Золотой бабе также не относились просто к книжной баснословной традиции, хотя у Герберштейна она и изображена в виде античной богини с копьем и в короне, а у других европейских авторов — с рогом изобилия и подобными античными символами.

Авторы, которые описывали Крайний Север, сообщали, что Золотой бабе приносят жертвоприношения, прежде всего шкурки пушных зверей. Итальянец Гваньини же писал, что сам идол сделан из камня, а в жертву ему приносят не только меха, но и оленей, кровью которых мажут глаза, губы и другие части тела кумира — так действительно было принято «кормить» идолов у язычников тайги. Англичанин Джайлс Флетчер в конце XVI века не верил рассказам о Золотой бабе, которая ассоциировалась у него с Бабой-ягой, якобы прорицавшей будущее. Он писал, что самоеды (самодийцы) в устье Оби не знают единого Бога, но поклоняются солнцу, лосю, оленю и т. п. Золотая баба, согласно Флетчеру, — это не идол, а скала в устье Оби, которая по очертаниям напоминает женщину с ребенком. Возможно, этот «идол» был скалой на Урале с причудливыми очертаниями, а возможно, кумир Золотой бабы действительно считался воплощением столпа — мировой горы.

Интересно, что Флетчер, знаток русской культуры, отождествлял Золотую бабу со сказочной русской волшебницей — Бабой-ягой. В финно-угорских традициях высшие богини, которые оказывались сброшенными на землю, становились злобными волшебницами, напоминающими Бабу-ягу: такова Йома в мифах коми.

В последующем авторы описывали всё больше подробностей о фантастических богатствах Севера, и швед Петрей в начале XVII века сообщал уже о том, что Золотой бабе приносят в жертву не только отборных соболей и куниц. Иноземцы должны отдавать ей часть денег, серебра, золота, жемчуга и драгоценных камней, иначе она собьет их с дороги, поднимет бурю, которая не прекратится, пока не совершится жертвоприношение. Жрецы обращались к ней, как к дельфийскому оракулу, ожидая предсказания.

Наконец, с завоеванием Ермаком Сибири появились новые русские свидетельства о Золотой бабе: лазутчик казачьего войска видел моление этой богине в одном из обско-угорских городков. Поклонявшиеся ей пили воду из серебряной чаши, в которой стояла литая из золота статуэтка богини. Когда на Обь пришли казаки, богиня объявила, что покидает эти места, и велела бежать своим поклонникам. Ходили слухи, что ее унесли дальше, за реку Конду.

Рассказы о бегстве богини с приходом русских казаков напоминают легенды Русского Севера о малом народе чудь, который исчез с приходом русских христиан. Важнее, что в мифологии обских угров сохранились представления о «золотом» семействе верховного небесного бога Нуми-Торума, жена которого Калтащ-эква именовалась также Сорни-сис (или Шорни-сис) — «Золотая». Их сыном был упомянутый ранее золотой всадник — Шорни-Торум, Мир-сусне-хум. Местом ее обитания и культа считалась Нижняя Обь. Ее косы были такой длины, что по одной из них поднимался соболь, по другой спускался бобр.

«Золотую Калтащ», или Йоли-Торум («Нижнюю богиню»), сравнивают с иранской богиней Ардвисурой Анахитой, которая также воплощала утреннюю зарю, плодородие и целебную влагу мировых рек (Ардви — «Божественный источник»), стекающих с мировой горы. Она сходна и с русской Матерью — Сырой Землей, покровительницей пахарей, богатырей и рожениц. Анахита давала истоки всем мировым рекам, в том числе и Волге — Ранхе, реке, текущей у края мира. Ее атрибутами были золото (златопрядный плащ, диадема, серьги и даже обувь) и меха: Анахита имела шубу из трехсот бобров, ослеплявших золотым и серебряным блеском. Бобровые меха были неслучайным атрибутом богини, ведь она была воплощением влаги и мировой реки, а бобр — речное животное. Ей приносили в жертву тысячи голов скота.

Миф о происхождении бобра записан у обских угров на реке Конда. В бобра превратилась некая пряха, которую обижали собственные дети. Они не давали пряхе пить, и та решила уйти от непослушных созданий в воду. Платье ее сделалось шкурой, а прядильная доска превратилась в хвост. Казалось бы, этот миф не имеет отношения ни к Калтащ-экве, ни к Ардвисуре Анахите, но мифологи хорошо знают, что покровительницы рожениц и новорожденных во многих мифологиях были пряхами — пряли судьбу, сидя возле чудесного источника. По другому мифу хантов, целый народ должен был превратиться в бобров, чтобы спастись от врагов или в наказание за грех.

Александр Македонский у Уральских гор

Русская Начальная летопись — «Повесть временных лет», составленная в Киеве на рубеже XI и XII веков, — передает рассказ некоего новгородца: он добрался до племени печера (на реке Печора) и дальше до народа югры, который соседствовал с самоядью (так русские называли угров и самодийцев) «в полунощных странах». У югры ему и рассказали о «дивном чуде», которое происходило в горах, уходящих в лукоморье (то есть в изгиб морского берега) и вершинами достигающих небес. В горах этих появился «клич велик и говор» (напоминает нам о звуках, издаваемых чудесным «органом» Золотой бабы), и слышно, как «рассекают гору», желая «высечься» из нее. В горе оказалось высеченным «оконце мало», и людей, говоривших из оконца, нельзя было понять — лишь жестами они указывали на нужные им вещи из железа и в обмен на нож или секиру давали меха (о подобной торговле рассказывали русские и во времена Флетчера и Герберштейна). До этих северных гор трудно было добраться из-за непроходимых снегов и лесов.