Другие грабли (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 42

— А зачем? — спросил я.

— Хороший вопрос, — сказал Сашка. — Может быть, идейный сторонник Освальда решил малыша Ли Харви подстраховать, а такого никто не ожидал. Живым его, насколько мне известно, взять не удалось, так что мотивы остались загадкой примерно навсегда.

— Если американцы знали о нападении, что ж они своего президента хотя бы в закрытый лимузин не пересадили? — поинтересовался я. Если уж не сумели сам визит под каким-нибудь благовидным предлогом хотя бы на другой день перенести, а то и вовсе отменить.

— Кто ж знает, — сказал Сашка. — Может, решили, что они круче всех, а может быть, он их просто не послушал. Он ведь тоже не простой парень был, простые парни президентами США не становятся.

— Я думал, суть демократии как раз в том, что становятся, — заметил я.

— Ну, тебе-то об этом больше, чем мне известно, — хмыкнул Сашка. — Говорят, там даже негр как-то отличиться сумел… Сарай или как там его… Архитектурное имя какое-то.

— Барак, — сказал я. — И в мое время их принято было называть афроамериканцами. Точнее, будет принято.

— А чем им негры-то не угодили?

— Слово неблагозвучное, типа.

— Нормальное слово, — сказал Сашка. — Негр и негр, чего такого, к хренам?

— В будущем появятся некоторые нюансы, — сказал я.

— Да и хрен с ними, — сказал Сашка. — Так о чем это я?

— О Михаиле Семеновиче, заслуженном пенсионере Советского союза.

— А что с ним?

— Не знаю, — сказал я. — Похоже, все нормально у него.

— Да и хрен бы с ним, — сказал Сашка.

— Ты говоришь, вы его заметили после того, как он Сталину писать начал, — сказал я. — И вряд ли он сделал это на следующий день после перехода, а значит, его появление в том времени ваш отдел прошляпил, так? Или у вас оборудование выборочно работает, или вы технологии, при помощи которых мне на хвост сели, уже позже изобрели?

— У нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем, — Сашка глотнул пива. — Это вообще-то секретная информация, Чапай.

— А теорию про убийство Кеннеди у вас тут в школах преподают?

— Не «у вас», а «у нас», — поправил меня майор. — Ты теперь тоже часть этого времени, Чапай, и соскочить уже не выйдет. Случаи обратного хронопереноса мы за всю историю наблюдений еще ни разу не фиксировали. Попавший в историю остается в этой истории навсегда.

Что ж, откровенно говоря, я уже и сам не надеялся соскочить. Время было… ну, интересное, наверное. Непривычное, но жить-то, по идее, можно, да и девяностые впереди, эпоха больших рисков и таких же больших возможностей. Не то, чтобы мне сильно хотелось во все это окунаться, но выбора у меня не было.

Единственное, что меня смущало… Нет, не так.

Что меня больше всего смущало, так это повышенное внимание со стороны комитета и опасение, что в покое они меня так и не оставят. Не думаю я, что пресловутый отдел Х каждому провальню визиты на дачи в Переделкино организовывает, на шашлыки вывозит и в лице майора пиво с ним пьет.

— А когда я получу хотя бы намек на обещанные объяснения, частично проливающие свет? — поинтересовался я.

Сашка театрально огляделся по сторонам, якобы желая убедиться, что нас не подслушивают.

— Уже совсем скоро, — пообещал он. — А ты пока подумай над тем, что я тебе уже разгласил, к хренам.

— Угу.

Интересно, какую часть разглашенного он имел в виду? Провалень убил Кеннеди вместо Освальда, чтобы что?

Какой-то другой провалень продолжает убивать жертв по списку Чикатило, чтобы что? Может быть, они просто прибывшие из будущего психопаты, в конце концов, психопатов во все времена хватало. А если нет? Если все сложнее?

Гомеостатическое мироздание, стремящееся к сохранению своей целостности и отрицающее любые попытки что-то глобально изменить? Михаила Семеновича мне именно для этого продемонстрировали, как живое доказательство сопротивляющейся хроновмешательствам вселенной?

Система, бороться с которой решительно невозможно? Это уже не сурикат против бронепоезда, это — муравей против астероида. А зачем тогда отдел Х, если все и так предрешено и будет идти, как идет?

И почему это показывают именно мне? Я вроде бы ничего менять не собирался, ни внутренней потребности у меня не было, ни соответствующих познаний для уверенности, что вмешательство мое не пойдет во вред.

— Вот за что я люблю пиво, так это за то, что оно, в отличие от крепкого, сука, алкоголя, позволяет точнее дозировать количество попадающей в твой организм благодати, — глубокомысленно сказал Сашка. — Мир безумен и летит в тартарары и к хренам, но легкая степень подпития помогает примириться с данной в ощущениях реальностью. Жаль только, что мое начальство этого, сука, ни хрена не понимает. Как у тебя со степенью подпития, Чапай?

— Нормально, — сказал я.

Ты убиваешь Чикатило, и на его место приходит другой маньяк? Ты «ломаешь ногу» Чубайсу, и в систему приходит другой молодой эффективный менеджер, который сделает все то же самое, если не хуже? Значит, ломать ноги — недостаточно? В самой системе что-то не так?

И если ты хочешь что-то изменить, ну, чисто теоретически, то действовать надо изнутри? Но как, если учесть, что мы уже внутри этого гомеостаза? Куда нутрее-то?

— И ты, наверное, хочешь знать, к чему это все, сука, идет?

— Было бы неплохо. Хотя бы в части, меня касающейся.

— Мы хотим предложить тебе сотрудничество, — сказал Сашка.

— Вербуете, значит? — само предложение, конечно же, не стало для меня сюрпризом. Но о мотивах все еще оставалось только догадываться.

— Терминология не важна, — сказал Сашка. — Важно то, что наш отдел озабочен вопросами безопасности не только нашей страны, но и всего мира, если ты понимаешь, о чем я.

— Я все еще не понимаю, что угрожает всему миру, — сказал я. — То есть, я, может быть, и понимаю, что ему угрожает, но какова во всем этом роль вашего отдела охранников бабочек, если в истории в принципе ничего нельзя изменить?

— Я ни разу не говорил, что ничего нельзя изменить, — сказал Сашка. — Я лишь говорил, что история противится этим переменам. И это, между нами, девочками, только одна из версий, пусть и признанная официальной.

— Понятнее не стало, — сказал я.

— Но ты вообще мог бы рассмотреть для себя такой вариант? — поинтересовался Сашка. — Разумеется, я не говорю об официальной работе, ксиву и пистолет тебе не выдадут, да оно тебе и не надо. Ты по-прежнему останешься физруком, будешь снимать детишек с канатов и закидывать их на «козла», хотя я и не совсем понимаю, чего ради ты этим занимаешься, и, если ты пообещаешь, что больше не будешь отстреливать гопников в товарных количествах, мы даже следить за тобой перестанем.

— А делать-то мне что надо будет?

— Сообщать нам о всяких… странностях.

— Какого рода странностях?

— Любого. Вот что тебе покажется странным, о том ты и сообщай. Вроде пропавшего седьмого трупа, например. Ну или если кто-то на контакт с тобой выйти решит.

— ЦРУ? — видимо, я был еще не в той степени подпития, чтобы принимать происходящее со мной, как должное.

— Да хоть бы и ЦРУ, — сказал он. — Или если вдруг ты какие-то несоответствия увидишь и когнитивный диссонанс испытаешь. Типа, оно должно быть так, а оно, сука, вот эдак.

— Это все еще чертовски похоже на попытку разыграть меня «в темную», — сказал я.

— То есть, аргумент типа «партия сказала „надо“», с тобой не сработает? — уточнил Сашка.

— Я в своем времени был довольно аполитичен, — сказал я.

— Черт знает во что офицерский состав превратился, — заявил Сашка. — Ладно, вот тебе страшная правда. Знаешь, кто основал наш отдел?

— Черчилль? В восемнадцатом году?

— Какой Черчилль в восемнадцатом году? Причем тут Черчилль вообще? К хренам Черчилля, — сказал Сашка. — Фамилию я тебе, конечно, не назову, но прямо сейчас могу сказать, что сделал это один из ваших.

— Из наших? — не совсем понял я.

— Из провальней, — сказал он. — Не тупи, Чапай.