Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 21

— После планёрки у Настина будем проводить обход, держитесь рядом, глядите, запоминайте, — сказал Штейнберг. — Ах да, чуть не забыл, вчера же ещё приготовил.

С этими словами он выдвинул ящик стола и извлёк оттуда тонометр с резиновой грушей.

— Терапевт без тонометра — как охотник без ружья. Не потеряйте.

Да уж, раритет… Но я-то помнил, как им пользоваться, а потому принял прибор с благодарной улыбкой.

Затем мы всем отделением двинулись в конференц-зал, куда набились все врачи больницы. Пётр тоже тут был.

— Как, осваиваешься? — подмигнул он мне. — А у меня сегодня две плановые операции. Но вроде бы сложностей возникнуть не должно.

Мы всем отделением заняли второй ряд. Андрей Иванович выслушал отчёты заведующих отделениями, дежурные врачи отчитались о состоянии оставленных под наблюдение пациентов, о состоянии вновь поступивших больных, в том чисел тех, которые в тяжёлом состоянии и требуют особого внимания. Главврач задал несколько уточняющих вопросов, обсудил с завотделениями некоторые текущие моменты, поставил в известность, что на следующей неделе ожидается прибытие нового рентген-аппарата взамен старого, морально устаревшего.

Заведующий отделением патологии попросил слова и выступил на предмет расхождения диагноза при лечении больного и при вскрытии. Конкретно фигурировала фамилия нашего врача Офицеровой. Та в долгу не осталась, заявив, что мальротацию кишечника не так-то легко определить в силу крайней редкости заболевания, и вполне логично, что она предположила у девушки расстройство пищевого поведения. Пришлось вмешаться Настину, сообщившему присутствующим, что он уже в курсе этой ситуации, документ ещё вчера отправлен в облздравотдел, там и будут выносить вердикт.

Далее зам по АХЧ выступил с просьбой более бережно относиться к имуществу, а то вчера в инфекционном умудрились сломать дверцу шкафа с лекарствами, и ему лично пришлось чинить, а кто это сделал — не признаются. Затем Андрей Иванович напомнил комсомольцам и партийным, чтобы не забывали платить взносы, иначе к ним будут приняты меры, и под самый конец планёрки представил коллективу меня.

— Прошу не обижать и всячески содействовать нашему молодому коллеге, — подытожил он. — На этом всё, расходимся по рабочим местам.

И мы отправились обратно, на обход. Двенадцать палат в мужском отделении, столько же в женском. Сколько их в моей жизни было, этих утренних обходов… Пока же пришлось примерить личину простого наблюдателя, который увиденное и услышанное должен мотать на ус, набираться, так сказать, опыта, и не лезть вперёд батьки в пекло. Хотя несколько раз очень уж хотелось дать совет тому или иному лечащему врачу, но я себя сдерживал. Сам утром Машковского читал, а тут, мол, умничает. Тем более жизни пациентов особо-то ничего и не угрожало.

Шепелявая бабулька, как и обещала, высказала завотделением, что ей срочно нужно выписываться, а то куры передохнут. Аркадий Вадимович ответил примерно то же, что и я, мол, лежать, старая, будешь столько — сколько понадобится. А то машина «скорой» в твою Тмутаракань не наездится. Кстати, она оказалась как раз из той палаты, которую мне предстояло вести. М-да, чувствую, намучаюсь я с ней.

Не успели закончить обход, как Штейбергу сообщили, что в приёмник поступил мужчина с язвой 12-перстной кишки. Больного на каталку и по CITO[3] направили на гастроскопию, чтобы определить, куда дальше — в хирургию или к нам, в терапию. Оказалось, к нам, так что нашего полку прибыло.

До обеда ещё поступила местная жительница с бронхиальной астмой, причём в палату, которую я вёл, а после обеда из какой-то глухой деревни деда привезли со стенокардией. И каждый раз Штейнберг бросал меня в бой, не говоря уже о других, казалось бы, проходных, но на самом деле не менее ответственных поручениях. Ну а что, логично, так сказать, оказывает доверие, хотя и знаю, что без контроля не обходится, так как этих же больных до меня вёл более опытный кардиолог Евгений Сергеевич Богослов, и на первых порах, понятно, он будет за мной присматривать.

После обхода я отправился более подробно беседовать со своими подопечными, которых мне выпало вести. Инфаркт, атеросклероз, гипертония, ишемическая болезнь сердца, хроническая и острая коронарная недостаточность… Диагнозы были на любой вкус. Да и шепелявая бабуля, которую звали Ангелина Петровна Сухорядова, всю плешь мне проела, пока с ней общался и осматривал.

По ходу дела я выспросил у Богослова всё, что можно. Конечно, методы лечения тут были далеко не новаторские. Оно местным эскулапам, как мне показалось, и не нужно было. Например, Евгений Сергеевич читал в журнале «Кардиология», что два года назад академик Чазов с коллегами, предварительно изучив состояние фибринолитической системы крови при остром нарушении коронарного кровообращения, впервые ввёл фибринолитик больному ОИМ[4] в «инфарктзависимую» коронарную артерию, но считал, что до внедрения этого метода пройдёт ещё не один год.

— Такие операции даже в областной больнице не проводятся, — сказал он мне. — И начнут проводить, думаю, лет через пять, а то и десять, не раньше. Так чего нам-то дёргаться?

Аортокоронарное шунтирование здесь тоже не практиковалось, больных с показаниями на такую плановую операцию отправляли в областной центр. Ну да, тут помимо умения кардиохирурга и слаженности его команды ещё и оборудование специальное требуется. К примеру, аппарат искусственного кровообращения, о котором в любой районной больнице СССР могут только мечтать. Собственно, даже десятилетия спустя то же самое шунтирование будут проводить почти исключительно в клиниках, аналогичных областным больницам, а вообще желательно в кардиологических центрах. В Пензе такой появится в 2008 году, туда даже Путин наведается. Не в качестве пациента, а как высокий гость, посмотреть, что такое понастроили на федеральные миллионы. Хотя, в этой истории сроки могут и измениться как в меньшую, так и в большую сторону. А может и вообще ничего не построят.

Мой рабочий день официально заканчивался в 16.00, однако ушёл я из больницы позже. Пришлось повозиться, делая записи в историях болезни, проконтролировать назначения, а выписывавшемуся завтра пациенту подготовить выписной эпикриз. Перед уходом заглянул к Аркадию Вадимовичу в кабинет, так сказать, отчитаться о проделанной работе.

— Что ж, Арсений Ильич, ваш первый рабочий день в качестве интерна закончен и, хочу отметить, вы провели его ударно, — констатировал Штейнберг. — Иногда у меня даже создавалось ощущение, будто вы проработали терапевтом не один год. Доложу Настину… Но вы раньше времени не задирайте нос, потому что рано или поздно жизнь вас щёлкнет по этому самому носу, и может щёлкнуть весьма сильно.

Это уж точно, в прежней реальности и впрямь щёлкала, вплоть до кровавой юшки, и не только в фигуральном смысле. Одна бабуля померла в моём отделения, так её подвыпивший сынок лет сорока пяти на следующий день мне нос расквасил. Удар я пропустил от неожиданности, потом врезал в ответ по челюсти, и ему хватило — сел на пол. Но халат был безнадёжно испорчен.

Этот же халат я повесил в шкаф в ординаторской, шапочку предварительно запихав в карман. Сменную обувь тоже там оставил, не с собой же таскать. Попрощался с коллегами и не спеша, с чувством выполненного долга, отправился домой, не забыв прихватить двухтомник «Лекарственные средства» 1970 года выпуска. По пути домой запоздало подумал, что, быть может, стоило проставиться перед коллегами? Но как бы на это посмотрел Штейнберг? Вряд ли одобрил бы. Да и вообще такие дела делаются с первой зарплаты, а она в начале следующего месяца.

Тут меня как обухом по голове ударило… Чёрт! Я же совершенно забыл про Паршина! А ведь собирался заглянуть в реанимацию… Правда, непонятно, под каким предлогом. Ну да ладно, завтра что-нибудь придумаем, утро, как говорится, вечера мудренее.

Наталья, увидев, как я возвращаюсь, распахнула окно и высунулась наружу.

— Арсений, ну как? Не укатали сивку крутые горки?