Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 55

— А я вот как знал, что тебе помощь нужна, — я мягко перехватил у девушки выбивалку и от души отхлестал ковер, представляя, что это Синягин, Хватов и все остальные, кто портил мирную жизнь своим существованием.

Пылища поднялась такая, что я сам закашлялся и зажмурил глаза, а Аглая благоразумно отошла в сторону. Хорошо хоть свой спортивный костюм надела и какую-то старую куртку, а не вышла при всем параде. Она может. Зато волосы из-под шапки выбиваются так, будто она только что вышла из парикмахерской. Или?..

— Красивая прическа, — я попытался улыбнуться, хотя по щекам текли слезы, вызванные пылью. — А вот одежда, пожалуй, подобрана слишком смело. Или ты планируешь показать Инне Альбертовне старые кварталы нашего города?

— А ты откуда знаешь?.. — начала было Аглая, но потом весело рассмеялась. — Понятно. Это мама тебе рассказала, когда и куда мы пойдем?

— А ты намеревалась от меня это скрыть? — я иронично поднял бровь, но проклятая пыль опять все испортила, и пришлось заморгать.

Теперь мы уже оба рассмеялись, и как-то сразу стало понятно, что напряжение между нами ослабевает. Не знаю, конечно, что чувствовала Аглая, но почему-то я был уверен — примерно так же.

— Ты знаешь, — когда мы успокоились, я наконец-то решился сказать, перед этим промыв глаза талым снегом. — Столько всего случилось за эти дни… Но у меня все равно было время подумать.

Девушка внимательно смотрела на меня, чуть прищурившись.

— Так вот, — я продолжил. — Сейчас кто-то из типографских наклеивает на стенд сегодняшний выпуск вечерки. Вокруг собираются люди, читают… У них глаза лезут на лоб, они не верят, читают заново, переспрашивают друг у друга, спорят. Это лучший номер и самый жесткий, какой мы только выпускали.

— Не сомневаюсь, — Аглая улыбнулась едва заметно, лишь уголками губ. — Догадываюсь, что о перестройке. Или о победе лыжницы Ординой?

«И ты знаешь!» — с удивлением подумал я. Но вслух сказал другое.

— О перестройке, — я кивнул. — И еще кое-что интересное напечатали. Такое, что весь январский Пленум на задний план отодвинуло. Но главное даже не это…

— А что? — в голосе девушки звучали одновременно тревога и надежда.

— Главное, что я сейчас не у дома номер шесть по улице Профсоюзов, — я набрал в грудь побольше воздуха. — Я понял, что в жизни есть не только работа. Что можно многое поручить другим, не браться за все самому, не пытаться охватить бесконечность и всюду успеть.

— Я тоже кое-что поняла, — наконец, Аглая улыбнулась в полную силу. — Дело не в том, что лезешь в самое пекло, не жалея себя и наплевав на волнующихся за тебя людей… Мы все не идеальны. Мы сотканы из противоречий. Главное — это понимать свою несовершенность, принимать ее и идти дальше. Пытаться найти гармонию. Я не хочу, чтобы ты отказывался от своей работы. Ты просто не сможешь быть просто кабинетным начальником. И ведь что самое смешное… — она приблизилась ко мне, продолжая смотреть в глаза. — Я бы никогда и не смогла полюбить такого. Человека в футляре. Поэтому я просто хочу, чтобы ты был осторожен и рисковал только тогда, когда это действительно необходимо. Когда по-другому никак.

— А знаешь… — я обнял ее за плечи и притянул к себе, мы прижались друг к другу лбами. — Все эти риски, все эти замечательные истории не имеют смысла, когда нет того, кому можно обо всем этом рассказать.

Момент был просто восхитительно идеальный. Пока в него не вмешалась непобедимая сила.

— Стоят тут, жмутся! Постыдились бы перед окнами! — в нашу сторону потрясала клюкой бабулька, закутанная с головы до ног.

— Это баба Шура, — Аглая с сожалением отстранилась. — Ее из деревни перевезли, тяжело старушке. Далеко не уходит, потому что дорогу назад не найдет, такое было уже. Вот и гуляет вокруг дома часами.

— Не будем смущать бабу Шуру, — улыбнулся я. — Тем более что я с работы, не ел ничего с обеда.

Я решительно стянул побитый ковер с перекладины, Аглая помогла мне скрутить его и закинуть на плечо. Потом я протянул девушке свободную руку, она вложила свою ладонь в мою, и мы двинулись к такому знакомому и родному подъезду.

Краевед Якименко шел по заснеженной улице. Кто-то однажды пошутил, что он знает в Андроповске каждый двор, и ему понравилось. Якименко любил этот город и его уходящую в небытие историю воспринимал как личную трагедию. До тех самых пор, пока Леша Котенок не позвал его в дискуссионный клуб. Якименко не относил себя к диссидентам, хотя большинство его знакомых придерживались иной точки зрения. Кто-то даже называл ретроградом, потому что он защищал старину. И тут оказалось, что есть люди во власти, кто его понимает.

Формально Евгений Кашеваров не был городским управленцем. Только членом райкома — по той простой причине, что возглавлял официальную газету, и по-другому было никак. Но он был человеком власти, ее рупором и проводником. И потому Якименко не сразу поверил, что клуб «Вече» — это не провокация КГБ. Просто ему нечего было бояться. Кто такой краевед? Безобидный любитель старины, копающийся в архивах в свободное от работы музейным смотрителем время. Вот он и пошел туда из чистого любопытства. А оказалось, что Кашеваров — человек прогрессивный, мыслящий широко и при этом ценящий прошлое. Он дал Якименко высказаться перед аудиторией, затем еще и печатную площадь дал. И искренне, как считал краевед, пытался заставить слышать друг друга людей разных взглядов. Даже когда вскрылось то, что собрания прослушивал комитет, Якименко не обозлился на Кашеварова. Понял, что это не инициатива редактора. Просто поверил в порядочность этого человека.

Это же надо! Поднять врачей, первых лиц района, целую толпу самых разных людей, чтобы помочь ему защитить старое кладбище, когда сам он, Якименко, уже отчаялся и мысленно простился с еще одним погибающим клочком старины. И настолько он насолил кому-то, этот Кашеваров, своими взглядами, что его чуть не отправили на тот свет. Его и еще полтора десятка человек.

Сегодня Якименко выписали из больницы, как и всех остальных, кроме Леши Котенка. Но и того уже перевели в обычную палату из реанимации.

— Смотрел телевизор? — спросил его Якименко, когда врач разрешил заглянуть к приятелю на пару минут.

— Когда? — усмехнулся Котенок. — Хотя я понимаю, к чему ты клонишь… Перестройка?

Якименко кивнул.

— Ты сам-то веришь, что они перестроятся? — Лешка еще не мог долго говорить, он начал задыхаться и прилег на ворсистое зеленое одеяло.

— Там наш город упоминали, — сказал краевед. — И ваш с Кашеваровым клуб. Наш клуб.

— Наивный ты, Сашка, — Котенок в изнеможении прикрыл глаза, но нашел силы улыбнуться. — Кашеваров неплохой мужик, но он все равно с властью.

— И что? — искренне удивился Якименко. — Если он с властью, но при этом порядочный и делает правильные вещи, разве это плохо? Почему у тебя всегда только черное или белое? Все, что от КПСС — автоматом плохо! И наоборот! Но ведь это же не так! Посмотри — Антон был с нами, а в итоге… Ты слышал, что он сотрудничал с «Правдорубом»?

Котенок ничего не ответил. То ли уже не мог говорить от усталости, то ли ему уже просто нечем было возразить в ответ. Якименко извинился перед приятелем, пожелал ему скорейшего выздоровления и заторопился на выход. Как раз уже в тот момент в палату заглянула недовольная медсестра. Краевед улыбнулся ей и поспешил прочь.

А сейчас он шел на улицу Профсоюзов. Бывшую Ямскую, машинально поправил он мысленно сам себя. Шел к редакции Кашеварова, потому что знал — сегодня должна выйти вечерняя газета, которую тут же разместят на стенде. Можно было и в киоске купить, и Якименко не было жалко денег. Просто хотелось посмотреть на реакцию непременно собравшихся читателей. Послушать, поспорить, получить удовольствие. А там и сам Евгений Семенович наверняка будет — он же не мог пропустить выход вечерней газеты. Хотя там формально командует девушка Васи Котикова… как ее там? Точно, Зоя — она ведь тоже выступала в дискуссионном клубе. И тоже попала в больницу вместе со своим парнем, а еще вместе с остальными.