Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 47

— Теперь поговорим о дряни!.. — процитировала Маяковского Марта Мирбах.

— Именно, — успокоившись, подтвердил я. — О дряни тоже надо говорить. Чтобы звезды героев горели еще ярче. У вас все, Пантелеймон Ермолаевич? — Шикин покачал головой. — Людмила Григорьевна? Евлампия Тимофеевна? Может, добавите?

Обе старушки молчали. Похоже, они не ожидали от меня такой откровенности. Что ж, она еще не закончилась. Я хотел сделать местному обществу прививку, подготовить их к новым вызовам? Кажется, вот настоящий момент истины.

— Вы не хотите работать, — резюмировал я. — Что ж, это весьма удобная позиция. А еще это позиция меньшевиков. Тех, кто способен работать лишь в тепличных условиях. Есть политика партии, привычные лозунги, дежурные темы. Но время идет вперед, дорогие товарищи. На дворе 1987-й! Не хрущевская оттепель и не брежневская эпоха! Нельзя в конце века писать так, как писали после войны и тем более сразу после революции! Советские люди изменились, стали умнее и требовательнее. Их не убедить лозунгами, мы с вами прекрасно в этом убедились благодаря бюллетеням в газетах. И не только Варсонофий с бабушкой Кандибобер хотят выступить, но еще их — представьте себе! — хотят выслушать! И вам придется, если вы считаете себя журналистами, работать в любых условиях! Впахивать, чтобы быть лучшими! И «Правдоруб» со своей иной позицией будет для вас постоянным раздражителем! Чтобы не расслаблялись, не халтурили!

— А если мы не справимся? — впервые за долгое время подала голос Люда, Катина подружка-хохотушка. — Вдруг получится так, что «Правдоруб» станут читать больше, чем нас?

— А в этом и смысл, — я показал ей большой палец. — Вы должны этого бояться. Это называется конкуренция. Почему наша страна стала первой в космосе? Потому что нам наступали на пятки американцы! Это было соревнование сильных! Битва гигантов! И мы в этой битве победили с большим отрывом. А представьте, если бы было иначе! Никто бы не занимался космосом, кроме нас. Да я уверен, что мы бы до сих пор дальше искусственного спутника не дошли! Зачем? Ведь можно работать потихонечку, не напрягаясь!.. А там, глядишь, и к двадцать первому веку космонавта запустим…

По рядам пробежался легкий смешок.

— Я бы дополнила, — я настолько увлекся, что забыл о стоящей рядом Зое Шабановой. — «Правдоруб» далеко не единственный конкурент. Вот уже несколько дней в нашей стране можно свободно послушать радиостанцию «Би-Би-Си».

— Все так, — подтвердил со своего места радийщик Хлыстов.

— И вы знаете, это весьма захватывающе! — девушка, благодарно кивнув Дорофею Псоевичу, продолжила, а я с еще большим интересом посмотрел на нее. — Да, захватывающе! Слушать тамошних дикторов — русских людей, между прочим! — это как встать на свежем морском ветру! Они говорят свободно, и пусть их позиция нам, журналистам СССР, чужда, но то, как они ее преподносят, поверьте, достойно внимания и уважения.

— Есть обычай на Руси, — усмехнулся Бродов, — ночью слушать «Би-Би-Си».

— И ты туда же, девочка? — Шикин в отличие от стушевавшихся пожилых журналисток не сдавался, и одним этим вызывал восхищение.

— Куда же? — дерзко переспросила Зоя, и я мягко, но настойчиво дернул ее за рукав блузки.

— Позвольте, я объясню, — я примирительно выставил вперед раскрытые ладони. — Если я правильно понимаю Зою Дмитриевну, то речь о том, что вражеские голоса звучат привлекательно. Они дают то, чего не хватает нашим гражданам и что попытался дать «Правдоруб». Тот самый альтернативный взгляд. Мы с вами понимаем, что их передачи весьма сомнительны, это фактически вражеская пропаганда. Но сделана-то она при этом неплохо! Чем-то же она привлекает, цепляет! А секрет прост. Журналисты британской «Би-Би-Си» и «Голоса Америки» делают свое дело, понимая, чего им нужно добиться. Чтобы их слушали и чтобы им — самое главное! — верили. И для этого они постоянно учатся, совершенствуются, становятся лучше и лучше. Они как минимум гибче нас. Вражеские голоса не боятся нового, не стесняются экспериментов. А мы, когда топчемся на месте, цепляясь за привычное, катастрофически отстаем от них. И в итоге, если ничего не изменить, наступит момент, когда им будут верить, а нам — нет. Вы хотите, Пантелеймон Ермолаевич, чтобы новости гражданам СССР сообщали британцы с американцами? Пусть даже они говорят на великом могучем!

— Нет, — выдавил Шикин.

— А так будет, если вы и подобные вам профессионалы с советской стороны будете вести себя, будто упрямые ослы! — грубо, но по-другому уже никак. — Пока вы, товарищи, спорите со мной и тормозите развитие советской журналистики, «Би-Би-Си» и «Голос Америки» станут настоящими рупорами перестройки. Но говорить они будут так, как нужно Лондону и Вашингтону! А я хочу, чтобы наши люди читали и слушали нас! Если не нравится Кашеваров со своими «Андроповскими известиями», пусть тогда это будет Котенок с «Любгородским правдорубом». Вот только оба мы с ним — свои, советские! Чувствуете разницу?

Шикин все еще стоял, стиснув зубы. Несколько раз сжал и разжал кулаки. А потом выдохнул.

— Чувствую. Я все понял, Евгений Семенович. Простите меня.

— Ура! — завопил Леня Фельдман. — Зададим жару капиталистам!

Аудитория окончательно повеселела, даже сам воздух словно бы стал гораздо легче. Раздался гул — люди оживленно обсуждали происходящее. А я сделал несколько шагов вперед и протянул Шикину раскрытую ладонь. Он ответил на мой жест, крепко пожал мне руку, заодно пристально посмотрел в глаза и кивнул.

— Евгений Семенович, — не успел я вернуться к трибуне, ко мне подошли обе старушки. — Евгений Семенович, и нас вы простите, пожалуйста.

Говорила Метелина, а Горина ей поддакивала. И, кажется, на лицах одной и второй я видел искреннее смущение.

— Я думала, вы… перестроились, — выдохнула Людмила Григорьевна. — В плохом смысле. Мне еще отчего обидно было… Вы так хорошо на меня повлияли, помогли найти собственный стиль, раскрыться…

— Ни слова больше, — я покачал головой. — Я рад, что вы высказались, и между нами больше не осталось недоразумений. Ведь так?

— Никаких! — на сей раз меня заверила Горина.

— А теперь, товарищи, приступим к планированию номеров, — едва все заново расселись, я вернул планерку в рабочее русло. — Все, кроме журналистов, свободны. Если будут вопросы, товарищи, обращайтесь. Но после собрания.

Разумеется, пришлось подождать еще минут пять, пока все разойдутся. И только когда в ленинской комнате остались одни пишущие, я перешел к делу. Зоя так и стояла рядом, и я почему-то стал испытывать странное неудобство. Как будто нас связывает что-то кроме работы…

— Итак, у нас масса тем, которые связаны непосредственно с перестройкой, — продолжил я. — И вместе с тем остаются незакрытые кейсы… То есть вопросы. Напоминаю о старом кладбище и строительстве нового микрорайона. Готовим выборку по обратной связи от наших читателей, делаем общий вывод и ждем решения райкома на этот счет. То же самое делаем и с мнимыми угрозами заражения. У нас готовится короткометражка от детского киноклуба, это вопрос времени. И уже есть записи аудиогазеты, договоренность с трестом ресторанов и столовых достигнута. Дорофей Псоевич, займитесь, пожалуйста.

Хлыстов кивнул, а я перешел к основной теме.

— Готовим итоги январского Пленума на человеческом языке, — я позволил себе легкую улыбку. — Уже завтра сдаем вечерку, поэтому все — абсолютно все, и я в том числе! — занимаемся исключительно подготовкой ближайшего выпуска. Потом переходим к «Андроповским известиям». Себе я беру аналитический разворот, Зоя Дмитриевна, с вами мы после планерки обсудим колонку редактора. Вам нужно будет обязательно дать свой авторский взгляд.

Зоя тряхнула головой, почти как Аглая… Так, Женя, переключайся.

— Никита, с тебя перспективы культуры, тезисы я тебе надиктую, — Добрынин, услышав свое имя, неловко улыбнулся. — Анфиса — спорт, поднимите проблематику в ракурсе перестройки. Пантелеймон Ермолаевич, без вашего экономического таланта не обойтись. Пройдитесь по слабым точкам городской промышленности.