Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 33

А сейчас, пока вся редакция отправилась выполнять задания, мне нужно кое-куда съездить. Проведать одного нехорошего человека.

Пока я ехал к своему первому заместителю, настроение гуляло, как рыбацкая шхуна во время шторма. Во мне боролись одновременно злость и сочувствие по отношению к человеку, который меня не раз выручал, поддерживал все мои начинания, порой даже не требуя объяснений, но который снова меня подвел. На сей раз катастрофически.

— Сева, что там с записью передач? — спросил я у водителя, чтобы хоть немного отвлечься. Проблемы проблемами, а работать надо.

— Задачка, Евгений Семенович, та еще, — засмеялся он. — Скажу честно, ребята удивились… Но готовы попробовать. Вот только…

— Да говори уже, — поморщился я, понимая, почему мнется Сева. — Сколько?

— Кассету запишут рублей за тридцать, — ответил водитель. — Сама коробочка уже входит в эту сумму. Причем они нормальные используют, немецкие BASF. Качество отменное.

— Не так уж и дорого, — я покачал головой. — С чего вдруг такая щедрость?

Я представил, что неизвестный мне парень, а может и девушка, из приграничного района СССР будет днями или даже неделями сидеть у телевизора, готовясь записать нужную мне передачу. И это правда так дешево?

— Это без перевода и озвучки, — развеял мои сомнения Сева. — Там уже надо будет договариваться отдельно. Сами понимаете, финский язык — не самый распространенный. А уж норвежский тем более.

— О как, — только и смог выдать я.

Действительно, я ведь не до конца продумал этот момент. СССР сейчас граничит в основном с союзниками по Варшавскому договору, если говорить о Европе. А из «тлетворного Запада» и впрямь только Финляндия и Норвегия. Да уж, действительно, не слишком популярные направления для переводов. Может, все-таки поискать у союзников? Польша и Чехословакия — вполне себе продвинутые страны соцлагеря. А с другой стороны, языки тоже не самые распространенные.

— Так что, отменять? — в голосе водителя проскользнула едва заметная грусть. И неудивительно, у него ведь наверняка своя доля есть в этом всем.

— Не надо, — я решительно покачал головой. — Пусть ищут. И узнай насчет перевода с озвучкой.

— Еще аванс нужен, — словно бы оправдываясь, добавил Сева.

— Сколько?

— Четвертак.

— Неплохо, — я усмехнулся, — с учетом кассеты за тридцать.

— Такие правила, Евгений Семенович, — водитель виновато пожал плечами. — Всякое ведь бывает. Мне как объяснили — если бы вот кино с Ван Даммом, то без проблем. Даже если заказчик откажется, они всегда кассету загнать смогут. А то, что вы просите… Это же штучный продукт, им гарантии нужны.

— Справедливо, — теперь я, пожалуй, согласен. Не хочется представлять себя на месте подпольных видеомейкеров или не знаю, как там они называются в Союзе, но понять их можно. — Деньги через тебя можно передать?

Дождавшись подтверждающего кивка, я достал из конторских денег, выданных мне Поликарповым, фиолетовую купюру с Лениным и протянул Севе. Водитель схватил ее не глядя и ловко засунул в карман, не отвлекаясь от управления «Волгой». В этот момент мы как раз подъехали по нужному адресу.

Блочная девятиэтажная «брежневка», в просторном дворе всего три машины — ярко-красный «Запорожец», синий «Москвич-2140» и белая «шестерка». В моей прошлой жизни их было бы раз в десять больше, причем не только вдоль дороги, но и у подъездов, и на площадке… Сейчас и личных автомобилей меньше, и жители гораздо порядочнее. Хотя тоже контингент всякий бывает, но того, кто плюет на соседей, быстро ставят на место. Причем без рукоприкладства. Общественного порицания и визита участкового пока что боятся. И конфликты рассасываются сами собой.

Открыл скрипнувшую подъездную дверь, зашел в светлый подъезд. Лифты тоже еще не загажены, но кнопки пластмассовые — это плохо. Их уже начали жечь, а на железные поменяют еще не скоро. Помню, в соседних домах, когда я еще учился в школе, жженые слипшиеся кнопки были в порядке вещей даже в девяностых. Настоящий бич переходного времени…

В гостях у Виталия Николаевича я еще не был, как-то не довелось. Даже когда он в прошлый раз запил, я отчитывал его по телефону, а потом он уже поджидал нас возле подъезда. Но сегодня его ждет сюрприз.

Шестой этаж. Освещение в коридоре дышало на ладан — одна из длинных ртутных ламп дневного света медленно умирала, мерцая и щелкая, звуком напоминая капающую воду. На двери нужной мне квартиры застарелый дерматин, высохший и потрескавшийся. Саморезы из ромбовидной номерной таблички вылезли и готовились вывалиться. Круглая ручка захватана сальными пальцами. Звонок низкий, хриплый, тревожный.

— Кто там? — спросил пожилой женский голос.

Точно, Бульбаш ведь живет с матерью. Переехал обратно после развода — жена не выдержала его пьянок. С сыном он видится редко, возможно, поэтому старается не говорить о нем. Все это мне подкинула местная память. Надо же… Раньше такая информация, видимо, казалась лишней, и я знал только о наших рабочих отношениях. Теперь вот о личной жизни своего зама я тоже в курсе.

— Это Кашеваров, — ответил я. — Евгений Семенович, коллега Виталия Николаевича.

Намеренно не стал говорить, что я на самом деле начальник, а он подчиненный. Не стоит пожилой женщине нервничать, а то она и так уже начала накручивать себя, рисуя в голове последствия подобной встречи.

— Он болеет, — в голосе старенькой матери слышалась горечь и вместе с ней страх, а еще желание выгородить Бульбаша.

— Я знаю, — терпеливо и мягко ответил я. — У меня иммунитет, не тревожьтесь.

За дверью помедлили. Меня явно не хотели пускать, тут подал голос сам бедокур. Слышно его было еле-еле, разобрать и вовсе не получалось. Зато после этого застучал механизм замка, и в следующую секунду дверь отворилась. В нос шибануло мощным перегаром и одновременно потянуло морозным воздухом — Бульбаш запоздало открыл форточку, чтобы проветрить. А на меня смотрела очень пожилая женщина, уже старушка, которая опиралась на палочку. На плечах пуховый платок, на ногах резиновые галоши. Глаза тусклые и почти безжизненные.

— Здравствуйте, — я улыбнулся, хотя картина была тяжелая.

— Здравствуйте, — эхом ответила женщина.

Из комнаты выглянул осунувшийся небритый Бульбаш с огромными набрякшими мешками под глазами. Пьяным он при этом не выглядел, но руки у него тряслись, ноги заметно подгибались, а по красноте глаз он мог соперничать со светофором. Жесточайшее похмелье, с которым Виталий Николаевич, судя по всему, борется уже без алкоголя.

— Женя… — Бульбаш попытался улыбнуться. — Может, чаю?

— Тебе бы не помешало, — кивнул я, и старушка, стуча палочкой, бросилась на кухню. — Постойте…

Память вновь подсказала: Клавдия Никифоровна.

— Постойте, Клавдия Никифоровна, мы сами справимся. Я помогу, не беспокойтесь.

— Так как же?.. — бессильно спросила она. — Я же быстренько вам вскипячу, заварю… Варенья наложу.

— Позвольте мне поухаживать за другом, — я мягко, но настойчиво приобнял старушку за плечи и развернул ее в сторону от кухни.

Потом спохватился, принялся раздеваться. Полы были грязными, но я посчитал верхом неуважения пройти в ботинках. Мама Бульбаша, смирившись, что на кухню ее не пустят, торопливо поставила передо мной тапочки. Я поблагодарил и шагнул в крохотную — метров пять, кажется? — клетушку, большую часть которой занимал накрытый клеенкой стол. Газовая плита, видно, что периодически ее чистят, но жир уже чуть ли не впитался в белую эмаль. На одной из конфорок закопченный железный чайник со свистком. Кривой излив в раковине, давно требующий замены.

Я принялся хозяйничать на чужой кухне. Налил воды, чиркнул спичкой, зажигая синее пламя. Поставил на огонь чайник, достал чашки, еще раз хорошенько помыл их. Заглянул в обклеенный той же клеенкой, что и на столе, шкафчик, достал маленький заварочник с металлическим ситечком. Тоже промыл его, сыпанул «Грузинского». Зеленая бумажная упаковка, надорванная сверху. Второй сорт — оказывается, и такой был, а я не помню. Зато помню поговорку, что это не брак. Или это про третий?