Кровавое Благодаренье (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 38

Я обернулся и похолодел — к нам, качаясь на покатых наметах песка, шустро подъезжали четыре забрызганных грязью «багги», набитые «черногвардейцами». Боевики сверкали зеркальными очками, цепями на шеях и прочими онерами бандитской вольницы. Они скалились, заходясь от злобного торжества, от поганого нетерпения, картинно держа автоматы в одной руке.

А мы, как назло, скучились на самом бережку, и некому навести пулеметы «Кугуаров» — все тут, в машинах ни души! Наверное, Рута подумала о том же — она жутко покраснела, злясь на себя. Схватилась за рукоятку пистолета, торчавшую из кобуры, но полтора десятка бандосов дружно заклацали затворами.

— Death to the whites! — грянул сиплый, испитой голос, и черные глотки победно взревели.

«Это есть наш последний и решительный бой…» — промелькнуло в мыслях.

Испытать страх я не успел — с фланга загоготал пулемет. Это Монтана Рольф картинно растопырился в своем джипе, и гвоздил неприятеля из дареного ручника. Дед скалился от напряга и мрачного удовлетворения, а жилистые коричневые руки крепко удерживали трясущийся РПК.

Черное воинство с воплями разбегалось, бросая оружие или стреляя куда попало — под ноги, в воду, в небо — дергаясь, падая, корчась… Классика!

Спецназ мигом добавил изо всех стволов, и даже перестарался чуток — у пары рамчатых «багги» лопнули бензобаки, брызгаясь веселым оранжевым пламенем.

— Прекратить огонь! — крикнула Рута. — Амир, контроль.

— Да, гэвэрэт, — буркнул верзила. Сверкнул глазами — и неожиданно поманил Олега. Шимшони промолчала, а Видов с готовностью шагнул за фельдфебелем, выщелкивая автомат на одиночный. Спецназ многозначительно переглянулся.

«Олежа сдает экзамен», — мои губы повело в кривую усмешку.

Сухо треснул выстрел. Второй. Третий. Дуплетом…

Весело скалясь и отирая свободную руку о джинсу, приблизился Монтана.

— С вас патроны, хе-хе…

Дюжие «внучата» захохотали, хлопая «дедушку» по плечам, а Шимшони, все еще розовая от смущения, царским жестом указала на «Кугуары»:

— Оба твои!

Рольф крякнул, и радостно потер ладоши.

— Я этих случайно заметил! — излагал он, оживясь. — Смотрю — гонят! Ну, я свернул в лесок, пропустил черноту, а сам за ними пристроился. Узнал, понимаешь, зеленую «багги» — это на ней тогда разведчики заявились! Ну, когда я отоваривался… Ага… Ну вот, поспел, вроде…

— Был бы орден, — с чувством сказала фёрст-лейтенантка, — нацепила б тебе!

— Да ладно! — хихикнул старик. — Мне и «Кугуаров» — за глаза…

Показался Амир. Огромный спецназовец что-то втолковывал бледному Олегу, а тот кивал с готовностью первоклашки.

— Хм… Только как же я оба… — Монтана заскреб в седых лохмах, глядя на бронеавтомобили. — Не бросать же второй!

— Я поведу, — наметил улыбку Чак. — Нам по дороге.

— Краснокожий брат мой! — ухмыльнулся Рольф, топорща усы. Голубые бусинки лукаво разгорелись в прищуре. — Тут еще кое-кто до вас! Во-он там…

Все разом обернулись, словно получив команду «кругом!»

Вдалеке мокро чернела обтекаемая подлодка с высокой рубкой, а по рябящей воде торопливо шлепали днищами две надувные лодки.

— Наши! — радостно крикнула Рута, и запрыгала, как девчонка, маша руками.

Амир поначалу расплылся от умиления, а затем глянул на Видова — и насупился. Любовь зла…

Шурша песком, лодки пристали к берегу, и парочка подводников крикнула дуэтом:

— Шалом!

Понедельник, 22 апреля. Утро

Бермуды, остров Сент-Дэвид

В носовой части «Ливьятана», на верхней палубе, конструкторы устроили три каюты и три кубрика. Два кубрика выделили нам, а экипаж разбрелся по субмарине — полтора суток можно и потерпеть. Уж кому-кому, а подплаву к тесноте не привыкать, тут почти нигде не пройдешь в полный рост — или сгибайся, или бочком.

Еще бы каски выдали… А то чувствуешь себя муравьем, по своей насекомьей глупости залезшим в тикающий будильник. Всё вокруг гудит, шипит, вибрирует… Нырнешь в узкий круглый люк — и осторожненько выпрямляешься, чтобы не треснуться головой.

Подводники нас первым делом накормили от пуза, а затем показали, как пользоваться гальюном. С виду гальюн выглядел, как туалет в купейном вагоне — стенки обшиты нержавейкой, вот тебе унитаз и педаль смыва. Но! Отходы жизнедеятельности собираются в баллон, который время от времени продувается сжатым воздухом под давлением, и — «моментом в море». Вот в этом-то и закавыка… Ежели нажать на смыв, когда давление в системе выше, чем в гальюне, то вонючий гейзер окатит и тебя, растяпу, и нержавеющие переборки. Поэтому наши посещали удобства с инструктором, чтобы не запутаться в манометрах и вентилях…

Честно говоря, полдня я тупо просидел, наслаждаясь полузабытым чувством безопасности. Потом меня одолела скука, но кипа глянцевых журналов помогла отвлечься. Только пролистал я последний «Плейбой» — пошли в ход спецназовские байки. А бойцам «Кидона» было что вспомнить.

Лишь «гвардейцы» Алона подпускали порой снисходительные улыбочки — детский сад, мол. А вот у нас бывало…

Но помалкивали, ибо даже в самой дружной компании не стоило рассказывать о ликвидации Бжезинского или Хомейни. Информация как вода, дырочку найдет…

А потом был обед, и сон «по закону Архимеда», и ужин, и как бы ночь…

Субмарина шла на глубине сто двадцать метров, буравя темные воды курсом норд-ост.

* * *

Высадили нас до восхода солнца, у пустынного берега самого северного острова архипелага, богобоязненно окрещенного в честь Святого Давида. «Ливьятан» всплыл с подветренной стороны, и надувная «шлюпка» пару раз сгоняла с корабля на сушу.

Командир подлодки козырнул нам напоследок, скрываясь в люке. Минута — и срочное погружение. А наша «туристическая группа» осталась топтать розоватый песок вдоль узкой ленточки пляжа.

Когда-то Бермуды зеленели сосновыми лесами. Человек, как водится, вырубил их, но вот нам удалось постоять в тени чудом уцелевшей рощицы, вдыхая наперебой йодистый запах моря и вкрадчивый хвойный аромат.

На субмарине мы переоделись в гражданское, и нам торжественно вручили рюкзаки, а еще документы — потертые, «ношенные» паспорта с двухспальным английским лёвою. Между страниц с печатями виз выглядывали сложенные авиабилеты.

— Точно, кино про шпионов! — веселился Боярский, разглядывая свое фото в паспорте. — Майкл Браун… Ладно, согласен! Я эту паспортину сохраню на память!

— Forward march! — перебила его Рута, и упруго зашагала, показывая пример.

— Кадима! — ухмыльнулся Видов.

«Правильно, — подумал я, — пора иврит осваивать…»

Мы перевалили несерьезные горушки по набитой тропе, и вышли к синему проливу. По ту сторону разлегся остров Сент-Джордж, международный аэропорт находился как раз там, а два клочка суши связывала дамба.

Нам даже топать не пришлось — парочка микроавтобусов «Тойота», обклеенных рекламой для рыбаков и дайверов, домчали «туристов» до пункта назначения.

Неширокие проливы, мелкие лагуны… Безлесные, будто стриженные горы… Разлохмаченные пальмы… Скромный, одноэтажный терминал… И «Боинг» в строгой синей ливрее «BOAC».

Ровно через час лайнер взлетел в ясное небо. Под крылом накренилась длинная запятая Бермуд, вписанная в волнистую лазурь, и пропала.

Тот же день, позже

Лондон, Хитроу

Самолет мягко коснулся бетонной полосы, сотрясся, будто вздрогнул, и покатил, гася скорость. Громыхая, как исполинский фен, медленно подвалил к терминалу.

— Англичанки… — покривился Харатьян, глядя на щебечущих стюардесс. — Аэрофлотовские куда симпатичней.

— Эт-точно! — резко кивнул Боярский. — Слушайте, а теперь-то куда?

— Рута знает, — весомо сказал Видов, и пошагал к телетрапу. — Кадима!

Наши рюкзаки выглядели идеально — ничего лишнего. Мыльно-рыльные, одежка, обувка… Причем всё не бедное, и по нашим размерам. Выгладить — и хоть на светский прием.