Кровавое Благодаренье (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 32

Никого из «новеньких» не допрашивали, никаких документов не требовали. Полковник ткнул толстым пальцем мне в грудь, и страшным голосом спросил:

— Черножопых боевиков стрелял?

— Сэр! — рявкнул я по уставу. — Так точно, сэр!

Моррис Бершилл сразу подобрел.

— Молодец, мой мальчик! Наркотой балуешься?

— Сэр! Никак нет, сэр!

— Марш в столовую, через два часа вылетаем в Кэмп-Леджен!

— Сэр! Есть, сэр!

Нас всех прогнали через огромный, приземистый «блок питания», где я в одиночку схомячил целую прорву всяких вкусностей, хоть и далеких от понятия «здоровая пища», а затем убрел в тихий закуток, подальше от начальственных глаз — пищеварить.

Следом подсели актеры — стало заметней, что они стараются держаться ко мне поближе. Надо полагать, Рустам казался им таким же чужаком, как и Призрак Медведя.

— Хорошо, что особистов тут нет! — хохотнул Боярский, присаживаясь на снарядные ящики.

Форма морпеха ему шла, но выглядел он в ней странно — таких ролей у «Альварадо» еще не было. Вот Диму я привык видеть в образе партизана-герильеро. Ему даже стричься не пришлось, как Михаилу — того обкорнали под общий стандарт морской пехоты. Называется «туго и упруго».

— Кэмп-Леджен… — заговорил Харатьян. — Это база?

— В Северной Каролине, — кивнул я. — Нью-Йорк совсем рядом.

— Сбежим? — приглушил голос Боярский.

— «На рывок»! — фыркнул я. — А чего нам бояться? Мы не дезертиры, а вовсе даже руссо туристо!

— Могут привлечь, как шпионов… — раздумчиво потянул Дмитрий.

— Могут, — согласился я. — Вывод какой? А вывод простой — попадаться не надо!

Михаил негромко рассмеялся, щеря зубы.

— Вот, не поверишь! Но мне вся эта суета даже нравится! Я будто в сказку попал — нерусскую народную…

— С элементами боевика! — выдавил Харатьян, сдерживая хихиканье.

Мы смолкли, глядя в выцветшее голубое небо, думая о своем, о молодеческом, да так и задремали.

Час провалялись точно, а потом явился коварный Рустам, и скомандовал:

— Подъем! Полковник объявил посадку!

Тот же день, позже

Кентукки, Камберленд

С-130 «Геркулес» напомнил мне «Антей» — тоже прямые крылья и четыре винта. Только «Ан-22» выглядел помощней, посолидней и, как ни странно, постройней, вроде накачанного Аполлона. А этот — Геракл Гераклом, толстомясый и несуразный.

Мы все поднялись на борт по задней откидной аппарели. Человек шестьдесят морпехов в полном боевом, нагруженные, как мулы. Я со своими садился последним, тулясь в самом хвосте.

Ко взлету готовились еще пять «Геркулесов» и один «Глобмастер», но мы первыми набрали высоту.

Полковник Бершилл в полевой форме устроился наискосок от нас. Бывалый, он сразу откинулся на борт и смежил веки — солдат спит, служба идет.

Тусклые лампы освещали всю грузовую кабину — мы расселись будто в трубе, и по ней гуляло эхо, донося монотонное басистое гудение.

Я и сам задремал. Не помню даже, сколько времени прошло, час или два, но побудка вышла пугающей.

Самолет неожиданно накренился, моторы взвыли, и тут же за бортом грохнул взрыв. Нашу «трубу» наполнили крики падавших и кувыркавшихся солдат — я рефлекторно вцепился в швартовочную сетку, что висела за спиной. «Геркулес» сотрясся, по фюзеляжу продолбили осколки.

— Сэр! — взвился шугливый голос. — Нас подбили!

— Доклад! — рявкнул Бершилл, вставая и хватаясь за сеть. — Живо!

— Кажется, мы падаем, — тихо, по-русски, сказал Рахимов. — Один… или два мотора заклинило. Слышите, звук какой?

Ровный гул двигунов сместился в какой-то громоподобный визг, а уши заложило. Валясь с боку на бок, самолет снижался.

Сердце у меня заколотилось, отдаваясь в горло, мертвящий страх подкрался, готовясь атаковать — и лишить человечьего облика.

С усилием вдохнув, я медленно вытолкнул воздух из легких.

— Мы не падаем, — в моем голосе слышалась хрипотца, — и не горим. Если бы ракета перебила крыло… нас бы так закрутило…

— Сэр! — из кабины пилотов вывалился Лонг Шэддок. — Мы атакованы с земли! Летуны предполагают ракету «Хок». Два мотора отказали, третий работает с перебоями. Гидросистеме кранты, шасси не выпустить. Будем садиться на брюхо!

— Ага! — каркнул полковник. — Где мы?

— Восточная часть Кентукки, сэр! Где-то над плато Камберленд, сэр!

В грузовую кабину выбрался пилот. Правую половину его лица покрывала бурая кровяная корка.

— Садимся на дорогу! — сообщил он, шепелявя. — На 75-й интерстейт! Держитесь изо всех сил!

Подумав, я привстал, вцепившись в сеть и напрягая ноги.

— Когда… посадка? — осведомился Бершилл, разлаписто хватаясь за швартовочные кольца.

— Скоро! Сейчас!

Пошла открываться аппарель, и забортный рев разом усилился. Солнце уже село, и широкая четырехрядная дорога тряслась и качалась в неверном свете. Плясали деревья по сторонам, а вдалеке шатались пологие горы.

Летчик едва успел схватиться за поручень, как самолет с маху сел, с грохотом впечатавшись всем днищем. Я еле удержался, повиснув на одной руке, и тут же раскорячился снова. «Геркулес» подскочил, зависая, задирая нос. Аппарель не выдержала, и оторвалась, но роль тормоза успела-таки выполнить — транспортник неуклюже приложился к асфальту, со страшным скрежетом раздирая фюзеляж.

Уже позже я разглядел плавный поворот, и понял, отчего самолет снесло с интерстейта. Нам повезло — за обочиной и неглубоким кюветом лежала заброшенная табачная плантация.

«Геркулес» бешено затрясло, а меня повело вперед — кряхтя, я вывернул голову, глядя, как за рамой кормового грузового люка вьется глубокая борозда. Самолет накренился, цепляя крылом рыхлую землю, и развернулся. Консоль с крестами замерших лопастей отвалилась — и все в мире замерло, медленно восстанавливая понятия верха и низа.

— На выход! — заревел полковник. — Живо!

Мои выпрыгнули первыми. Отбежали, спотыкаясь на кочках, и лишь теперь полыхнул керосин, набежавший из лопнувших баков. Огонь лизал и глодал консоль крыла, не дотягиваясь до изуродованного фюзеляжа.

Морпехи, обалделые до крайности, тупо пялились на пламя, изредка взглядывая на небо, где только что парили. Может, благодарили бога. Или радовались милостивому извороту судьбы.

А Боярский вдруг закатился от смеха, хлопая себя по бокам. Бершилл моментально разъярился:

— Что тебя так развеселило, солдат? — резко спросил он.

— Сэр… — всхлипнул Михаил, не забывая связывать английские слова: — Не долетели… Маленько!

Полковник смотрел на него с прежним гневом, но что-то в его лице начинало меняться — дрогнули губы, сморщился нос… И вот командир экспедиционного отряда гулко, грубо загоготал, словно извергая смешинки. Пять ударов сердца — и всё спасшееся воинство, надсаживаясь, реготало, колотило касками по вспоротой земле и отплясывало неуклюжую джигу.

Прав был товарищ Бонд:

Жизнь дается лишь дважды:

Когда мать рожает тебя

И когда смотришь смерти в глаза.

Тот же день, позже

Багамы, Нассау

«Боинг-747» компании «Эль-Ал» начал снижаться над темнеющим океаном. Чудилось, авиалайнер обессилел, неся в себе пассажиров через всю Атлантику, и вот-вот канет в ее обливные валы. Но нет, впереди завиднелись плоские пятна суши, и самолет скатился по глиссаде в аэропорт Нассау.

— Дамы и господа! — защебетала чернявая, быстроглазая стюардесса. — Наш самолет совершил посадку…

Не слушая, Рута отстегнула ремень и встала, следом поднялись ее парни — Амир, Леви, Моше, Рафи, Дава и Шауль. Четверо «гвардейцев» рабби Рехавама покинули свои места с наигранной ленцой, как будто не желали смешиваться с остальной группой.

Шимшони неслышно фыркнула, и зашагала к телетрапу. Больше всего ее злила безоружность, но на борт самолета «Эль-Ал» не пронесешь даже перочинный ножик — порядки в авиакомпании драконовские.