Серые братья - Шервуд Том - Страница 4

• Предыдущая
• 4/19
• Следующая

Мы же с Давидом, верхом на двух лошадях, въехали в центральные ворота маленького старинного замка.

– Странно, – сказал Давид, – а где сторожа? Ведь несколько сторожей от префектуры должны охранять замок до исхода торгов! И, смотри-ка – нет никого.

– Всё к лучшему, – рассмеялся я, привставая на стременах. – Осмотрим владения без посторонних зевак!

Медленным шагом мы ехали по широкой мощёной булыжником улице. Я вертел головой во все стороны. Слева и справа высились стены каких-то древних зданий – массивные, с добротной, крупной каменной кладкой. Несколько раз встречались отводы от главной улицы в стороны, изредка – тёмные дверные проёмы без дверей, но мы никуда не сворачивали.

Въездной путь закончился толстой башней с распахнутыми настежь красными от ржавчины огромными воротами. Здесь лежал белый, отмытый дождями скелет то ли козы, то ли собаки.

Потянулись складские постройки – классические длинные, с узкими окнами под самой крышей цейхгаузы; конюшни, трёхстенная кузня, в глубине которой были видны наковальня и – вот странность! – два, друг супротив друга, горна.

– Надо же! Никто не спёр наковальню!

– Станина, вероятно, так глубоко вкопана в землю, что четвёркой лошадей не своротишь!

Начались жилые постройки – многоярусные, с лабиринтами ходов, балконов, лестниц и лесенок. Вдруг Давид придержал лошадь:

– Смотри, Томас! Что это там?

– Кажется, мост.

– Если есть мост, значит, там родник или ручей. Хорошо бы местную воду испробовать!

Мы свернули, и через минуту копыта лошадей зацокали о каменную, выгнутую изящной аркой спину небольшого моста. Миновав его, справа мы увидели маленькое одноэтажное здание, из недр которого, с шумом и клёкотом выбегал искристый, прозрачный ручей.

– Сильный родник, – уважительно заявил Давид, слезая с лошади.

Он передал мне поводья, подобрался к ручью, кряхтя наклонился и отведал воды.

– Хрусталь! – поднявшись, Давид повернул ко мне мокрое, с довольной улыбкой лицо. – Лёд и хрусталь!

А слева от моста стояло громадное здание – не с дверями, а высокими дубовыми воротами, которые сохранились, видимо, лишь потому, что снять их было не всем под силу. Мы въехали на лошадях – по ступенькам и внутрь.

– Ну что, – сказал Давид, – вполне приличное помещение.

Мало сказать – приличное. Квадрат, шагов сорок на сорок, с дюжиной окон, заколоченных рогожей и досками. На полу – не плахи, а тёсанные в брус брёвна. Камин, в который можно въехать на лошади. В нём – вертел, на котором можно зажарить быка. Вдоль одной из стен – на сорок же шагов лавка, такая широкая, что на ней можно было, откинувшись, лечь, а перед ней – такой же длины стол. Многочисленные ноги его уходили вниз, сквозь брёвна, и, очевидно, это также было причиной того, что стол не унесли; – хотя один край был изрядно выщеплен топором: какой-нибудь заблудившийся странник не нашёл другого топлива для костра.

Встав на седло ногами, я дотянулся и содрал с одного окна полусгнившие доски с рогожей. Будет хоть немного света, когда закроется дверь.

Мы отвели к ручью и напоили лошадей и, вернувшись, сняли с них сбрую и привязали в углу, насыпав в торбы овса.

– Камин затопить нечем, – посетовал Давид, устраиваясь на боку на длинной лавке. – В Англии и без того дерева мало. А тут – всё, что можно – пожгли.

– Подожди-ка, – сказал я в ответ и, натянув снятый было сапог, вышел из «каминного» зала.

Вернувшись к мосту, я взялся и крепко потряс одно из перил. Подгнившие концы его легко вывернулись из удерживающих их железных колец. «Всё равно новые ставить!» Обратно я вернулся с тяжёлой охапкой длинных, потемневших от времени деревянных жёрдок. С грохотом сбросив эту ношу возле камина, я потянул за висящий сбоку него шест, который вверху, почти под потолком был кольцом соединён с рычагом шибера. Потянул – и шибер, проскрипев, отворился.

Через полчаса в камине пылал огонь, Давид негромко похрапывал на лавке, а я сидел за огромным столом и, разложив перед собой новенькие, хрустящие, с гербами бумаги, перебирал их, выхватывая взглядом случайные строчки: «собственность на строения… собственность на угодья… на лес… на ущелье с участком реки… итоговая собственность…» И везде владельцем этого необъятного имущества был вписан некий «Сопливый Счастливчик» Том Локк.

Давид перестал храпеть, поднял голову, бросил взгляд на бумаги.

– Скоро всё надо будет менять, – сказал он с некоторым пренебрежением.

– Почему? – удивлённо поинтересовался я.

– Ты теперь не Локк, – сказал равнодушно Давид. – Ты теперь Шервуд. Все бумаги надо будет переписывать на новую фамилию, с учётом титула. Мистер барон.

– Да-а, – мечтательно сказал я, – «барон Шервуд» – это звучит. Конечно, было бы лучше «граф Шервуд», но это как-нибудь после. Главное – как благородно звучит «баронесса Эвелин Шервуд»!

Надвинулась тёмная ночь. Слабо трещал, догорая, огонь в необъятном камине. Мирно хрупали овёс лошади. Посапывал Давид. Где-то в замке прокричал поселившийся под одной из крыш филин. Невесомое, сладкое ощущение торжественности и удовольствия не давало мне спать. «Вы знаете, кто я такой? – мысленно говорил я всем знакомым мне людям. – Я – барон Шервуд!»

За стенами поднялся ветер, и в чёрный проём окна стали залетать редкие снежинки. Очень странно, ведь ещё не зима…

Так и не уснув, я развёл, – едва только стало светать, – новый огонь в остывшем камине. Встал озябший Давид, охая, прошлёпал к ручью, умылся.

– Нет, – бормотал он, вытирая покрасневшее от ледяной воды лицо, – не по моим годам уже сны на жёстком дереве, да на холоде…

Его прервал дробный топот копыт. Спустя минуту к нам подъехал молчаливый, долговязый Робертсон. Он слез с лошади, снял пару тяжёлых мешков.

– Хорошо, – проговорил, взглянув вверх, – что идёт дым. Быстро вас нашёл.

И развязал мешок.

Мы заглянули. Чёрные, маслянисто поблёскивающие камни. «Уголь!»

– В ущелье не просто жила, мистер Том, – сказал Робертсон. – Там целый пласт – длинный и толстый. Уходит вглубь скалы. Вот, набрал из-под ног.

Мы быстро перенесли уголь к камину и, разбив его на куски помельче, набросали в огонь. Заалело и вскинулось жаркое пламя. Остро запахло непривычным «кислым» дымом. Я принёс и бросил в огонь оловянную ложку, и мы минуту смотрели, как она, плавясь, стекает сквозь побелевшие угли вниз, к поду камина.

– Уголь – шептал Давид, – это и кузни, и керамический цех, и стекольная мануфактура. Это большие деньги. На всю жизнь. И детям, и внукам.

Предчувствия посещали меня редко, но никогда не обманывали. Никогда. Вот и сейчас, торопясь домой с невероятной, ослепительной радостью, переполненный счастьем и ликованием от созерцания собственного замка и от свалившегося с неба дворянского титула, воображая трепетную радость Эвелин, я вдруг почувствовал, как сквозь меня пролетело невидимое холодное облачко, заставившее мою кровь на мгновенье сделаться ледяной.

– Давид, – сказал я едущему рядом старому другу, когда ко мне вернулась способность нормально дышать. – Кажется, дома нас ждёт что-то ужасное.

– Что ты говоришь, Томас! – воскликнул Давид, перегибаясь в седле и хлопая меня по плечу. – Сейчас в твоей жизни – этап везения и удач! Что может ждать тебя дома? Только радость! Ты, может быть, не замечаешь, а со стороны хорошо видно, как радуются все, все! – когда ты приезжаешь. Эвелин сейчас покраснеет, как девочка. Анна-Луиза будет смотреть на тебя с обожанием. Знаешь, как она до сих пор зовёт тебя? Не знаешь? «Милорд». Миссис Бигль бросится хлопотать по поводу чего-нибудь «вкусненького», а непоседа Алис будет ей мешать и таскать кусочки из-под руки. И знаешь, почему это ей будет позволено? Потому, что ты – дома. Луис и Генри – знаешь ли ты, сколько вечеров они о тебе говорили? И у одного и у второго ты изменил судьбу, – минутным безумным поступком. А мои Эдд и Корвин! Ты знаешь, что кумир у них – не морской волк Энди Стоун, и не просоленный боцман Бариль, и даже не их старый отец, а вчерашний мальчишка и новоявленный дворянин Том Шервуд! Что может ждать тебя впереди, кроме радости?

• Предыдущая
• 4/19
• Следующая