Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 11

Ох.

Синдром Ивана Карамазова, да.

Я вернулся в дом, прошел на кухню. Свет не включал, обходился фонариком. Из холодильника достал бутылку «боржоми», налил полстаканчика, и поднялся в кабинет.

Сел за стол, и стал собираться с мыслями. Не как обезьяна орехи, а понемножку. По одной мысли за раз.

Я, конечно, материалист, марксист и диалектик. В духов не верю. Почти. Просто у меня синдром Ивана Карамазова. Диалог с самим собой, а второе «я» принимает иной облик. Для пущей наглядности. У Ивана Карамазова это чёрт, у Гамлета — его отец, у меня — Николай Васин. Кто о ком думает, тот тому и является.

Я много думал о смерти Васина. И о самой гибели, и о том, что за ней последовало. Вернее, не последовало. Единица — вздор, единица — ноль. Всё правильно. Если эта единица не ты. А некоторые и рады быть единицей. Стать шпалой дороги, ведущей в будущее. Сгореть, светя другим. А тех, кто не хочет — считать отбросом. Такая вот философия.

Нет, к психиатрам я не обращался. Своим умом дошел. Читая Достоевского.

Учебников и монографий я тоже прочёл немало. И наших, и зарубежных. Ничего утешительного, но и ничего особо пугающего. Особенности восприятия, особенности мышления.

Но, сравнивая авторов, понял, что дело это не только не разъяснено до конца, оно и до середины не разъяснено. Особенно показательны труды советских психиатров. Если читать вдумчиво, то становится ясным: эталон нормы для психиатра — это он сам. Границы нормы находятся в непосредственной от него близости. А всё что дальше — уже отклонения.

И обратись я к такому специалисту, ничего хорошего меня бы не ждало. Шизофрения, голубчик ты наш. Полностью наш, со всем потрохами. Вялотекущая шизофрения, согласно нашему корифею, академику Снежневскому Андрею Владимировичу.

Значит? Значит, лечение. Электросудорожная терапия, замечательное средство, рекомендовано лучшими психиатрами страны. Инсулиновые комы. И старый добрый аминазин. Аминазин, и его потомки. Принял лекарство, и ты как бы есть, но тебя как бы нет.

Спасибо, не хочу.

Так ведь и спрашивать не станут.

Управлять автомобилем? Ха-ха. Поездки за границу? Три ха-ха Оружие вовсе не упоминаем. Дееспособность ваша, голубчик, ограничена пределами палаты. Контроль за деньгами передается опекунам, или назначенным на то лицам.

Сидеть тебе, Чижик, в клетке, клевать тебе, Чижик, таблетки.

Увольте, нет. И потому виду не подаю, что отличаюсь от общепризнанной нормы.

Оно, конечно, и так видно: музыку сочиняю, в шахматы играю по-чемпионски — разве такое нормально? Но с этим, скрепя сердце, психиатрические корифеи смиряются. Конечно, отклонение от нормы, но отклонение дозволенное: наблюдаемый социально адаптирован, вовлечён в общественное движение, политику партии и правительства понимает правильно, активно претворяет в жизнь решения двадцать пятого съезда КПСС.

А деньги? Он свои зарубежные активы так и хранит там, за рубежом, не переводя их во Внешторгбанк.

Между нами, товарищ полковник, не для протокола: последнее как раз и свидетельствует о том, что Чижик мыслит ясно, трезво и рационально.

Я спустился в гостиную, постоял у рояля. Нет, игрой своей я никого не потревожу, в доме я совершенно один, а окна до сих пор законопачены и у меня, и у соседей. Да и соседские дачи не так уж близки.

Но не хочется. Слишком уж романтично будет.

А вот в Доме на Набережной запросто ночью не поиграешь. Хотя девочки решили — ремонт, так ремонт! — установить в квартире особую звукоизоляцию, финскую. Чтобы моё музицирование совершенно никого не беспокоило. Ну, и выстрелы тоже. То-то будет хорошо!

Вместо рояля я включил радиоприёмник. «Фестиваль», я не меняю старое на новое только потому, что оно старое. Приём хороший, звук хороший, а что не стерео — так у нас в Чернозёмске стереофоническое звучание пока только-только, два часа в неделю.

Приятно сидеть у приёмника, смотреть на подсвеченную лампочками шкалу, на зелёный глаз настройки, слушать Бухарест, Варшаву или Париж. Чувствуешь сопричастность Большому Миру, и одиночество переносится легче.

Вот так и дедушка сидел в одиночестве, после смерти бабушки. Слушал радио, размышлял, даже пробовал писать мемуары. Но помогало не очень. И он радовался, когда приезжал я, да ещё с ночевкой. Вечерами мы вместе сидели у приёмника, у этого «Фестиваля», слушали то Киев, то Кишинёв, искали эти города на карте страны, и, найдя, рисовали флажки: здесь мы были. Как бы. Я фантазировал, какой он, Кишинёв. И виделись мне девушки в цветастых платьях, весело отплясывающих молдовеняску, а на них смотрел Пушкин, во фраке, цилиндре, диагоналевых панталонах и кавалерийских сапогах со шпорами. Смотрел, смотрел, а потом и сам пускался в пляс.

А ночью я слышал иную музыку. Похожую, но иную. И, когда наутро на рояле её играл, дедушка спрашивал, откуда это. Слышал ночью, отвечал я. Ты, дедушка, наверное, опять поймал Кишинёв. А дедушка качал головой, а потом просил непременно записать её, музыку. Специально купил мне для этого нотную тетрадь.

Я её видел, тетрадь. Среди самых главных дедушкиных бумаг. Видел, но не раскрывал.

Нет, нужно поспать.

Специалисты считают, что шахматисты часто со странностями из-за того, что много и напряженно думают. А это вредно. Противно природе. Опасность — беги туда. Добыча — беги сюда. Голодный — ищи, что поесть. Наелся — лежи и переваривай.

А тут ни с того, ни с сего сидишь, и думаешь пять часов подряд. Вот мозги и перегреваются, со всеми вытекающими последствиями.

Мне же думается иначе. Шахматное ли, или другое умственное напряжение есть средство снятия излишнего напряжения мозговой активности, отвода энергии, шунтирования. По какой-то причине думать в желаемом направлении нельзя. Опасно для жизни. И человек перенаправляет умственные способности в те области, где думать можно. Ну, он так считает. Шахматы, музыка, поэзия, наука.

Но и там порой поджидают человека гиены, шакалы и крокодилы. Голодные и злые. И чем их больше кормят, тем они голоднее и злее. Такими уж созданы.

Вернулся в постель. Полежал с закрытыми глазами. Полежал с открытыми глазами. Потом опять с закрытыми.

И заснул.

20 апреля 1979 года, пятница

Проекты и планы

— Как-то это у тебя… жутко — Ольга зябко повела плечами.

— Сами просили — чтобы мурашки по спине, — скромно ответил я.

— Тут уже не мурашки, а прямо крысы, — сказал Высоцкий. — Бегают, и живьём грызут.

— Или не живьём, — добавила Надежда.

— Это уже мастерство исполнителей.

Валерий Давидович, второй режиссер, только кивнул. Я так понял — годится.

Исполнители, струнный квартет «Союз», слушал нас с чувством профессиональной гордости. В десять утра я передал партитуру первой скрипке, Зиммельштейну, а через четыре часа мы имели честь слушать музыку к кинофильму «Лунный Зверь», по мотивам повести прогрессивного негритянского писателя Джошуа Мозеса «Дело о Лунном Звере». Авторы сценария и продюсеры Надежда Бочарова и Ольга Стельбова, режиссер Владимир Высоцкий. Музыка Михаила Чижика. Ну, если музыку сочтут достойной.

Я подал знак, и квартет заиграл вторую часть. Тоже не море оптимизма, но надежда есть. Чуть-чуть. Если прислушаться.

Услышали, да.

— И как это будет в фильме? — спросила Ольга.

— Две основные темы вы слышали. Они будут звучать то обособленно, то перетекать одна в другую. Конкретное решение будет готово, когда я увижу фильм. Не волнуйтесь, это на день-два работы, да еще с такими мастерами, — я показал на квартет. — А если что — работу может сделать любой хороший музыкант.

— Я смогу, — без смущения сказал Зиммельштейн.

— Вот видите, как славно! — подвел итог я.

— Ты, Чижик, говори, да не заговаривайся. Никаких «если что» быть не должно!

— Я, Лиса, в хорошем смысле. Может, я в это время буду с Карповым играть реванш, например. Или записывать новую оперу.