Измена. Не могу простить (СИ) - Ланц Лика - Страница 2

Сотников не хотел. Молчал всю дорогу. Барабанил пальцами по дверце. Смотрел в окно и немного хмурился.

Я не стала лезть к нему с разговорами. В таком состоянии его лучше не трогать — ушёл в себя, замкнулся и ключ выкинул. Можно не стараться — не услышит, а то и огрызнётся.

Больше всего на свете я не хотела цапаться с Сотниковым. Не сейчас. Не сегодня. Не то настроение от встречи.

Я, наверное, ждала чего угодно, только не то, что случилось на перроне.

Его глаза. Его поцелуй. Его удивление. Спрятала внутри, как скряга. Сердце грозилось выскочить наружу, а в душе цвели розы — яркие, разноцветные, живые.

Это было лучшее, что случилось со мной за семь лет. Я могла бы этого никогда не дождаться, но радовалась тому, что случай подарил именно вот такую встречу с Андреем. Хотя, наверное, безопаснее было бы принять его равнодушие. Тогда бы не рождалось ложных надежд.

А так… они грозились воскреснуть и поверить. Но взрослая часть меня помнила: он не мой, он чужой, у него невеста. Часть меня, раненой и уязвлённой, знала, почему я семь лет назад уехала в никуда, оставив позади разбитое сердце.

— Приехали, — снова подарила я Сотникову улыбку, — пойдём, буду тебя развлекать.

— Да-да, конечно, — сверкнул он глазами. И что-то такое хищно-опасное промелькнуло в них, но я слишком была погружена в себя, чтобы заметить, понять, насторожиться.

— Ну, вот здесь я живу, — открыла дверь ключом, — проходи, — посторонилась, чтобы впустить Андрея внутрь.

Он втолкнул меня в коридор, а затем переступил порог.

Поймал меня в объятия и снова поцеловал.

Это был другой поцелуй — голодный, жадный, засасывающий меня куда-то глубоко-глубоко.

«Не вынырну», — подумалось. Но как-то отдалённо, будто не я. Потому что я больше не существовала — дышала в унисон с мужчиной, который однажды меня предал, обидел и почти уничтожил.

Но сейчас… я не могла да и не хотела об этом помнить. Позже.

Семь лет всё же слишком большой срок, чтобы в это мгновение лелеять свои обиды. Поцелуй оказался важнее. Я позволила себе плыть по течению, что очень быстро превратилось в водоворот.

В голове горячо. В груди вспышки. Внизу живота — пожар. Колени в кисель. Эмоции в хлам. Я бы оттолкнула его, если б могла. Но куда там…

Крышу сорвало окончательно. И у него, и у меня. То, что происходит, совсем не похоже на поцелуй на перроне. Сейчас он кажется целомудренным и очень мягким. Почти безликим и таким далёким.

Напор. Ярость. Взрыв. Как это знакомо. Когда нет возможности себя контролировать. Есть желание только подчиняться, плыть, уплывать, терять связь с реальностью.

Андрей не оставляет мне выбора — делает его и за себя, и за меня. Не спрашивает, не сомневается, не колеблется — берёт, как завоеватель. Рушит стены моего замка беспощадно.

Он буквально размазывает меня по стенке. Пальцы путаются в волосах. Ладони держат лицо, не давая увернуться. Как будто я хочу… Единственное моё желание — чтобы этот поцелуй длился вечно.

Я чувствую его всего — так мы близко. Не просто соприкасаемся, а вжимаемся друг в друга с такой силой, что даже верхняя одежда не помеха почувствовать его возбуждение.

— Я скучал по тебе, леди Осень, — шепчет Андрей мне на ухо, и я дрожу в его руках, дышу шумно, со всхлипами и почти стонами. — К чёрту всё! — снова разливается по венам его шёпот — решительный и яростный.

Это значит, что он принял решение. Может, и не хотел заходить дальше — лишь наказать меня поцелуем, дать понять, что ни мой побег, ни моя гордость, ни мои принципы не властны надо мной. Только он. Стоит ему лишь захотеть.

И вот он уже рвёт с себя пальто, а потом с меня — куртку.

— Даже чаю не попьём? — хватает сил немножечко съязвить.

— Попьём. Потом, — окидывает Андрей меня таким взглядом, что становится жарко, и снова катится волна, сбивающая с ног, рвущая тормоза, заставляющая забыть обо всём.

Он сейчас только мой. Я имею право раз в семь лет быть немножечко счастливой. И я не уговариваю себя — принимаю всё, как данность, как подарок, как передышку.

Я тянусь к нему, как к солнцу. Внутри — вулкан: клокочущий, готовый выйти из каменных стен, ожить, брызнуть раскалённой лавой. Но не я, а он тянет меня за руку дальше, в комнату.

Не напиться им, не надышаться, не наглядеться вдоволь. Но лучше иметь хоть что-то, чем ничего. Пусть только сейчас, в этот самый миг, в это безвременье, в которое мы погружаемся вдвоём.

Я помню его тело. Я знаю его руки, умеющие любить и высекать искры. Я отдаюсь ему без остатка и без оглядки. Моя кожа пылает, и от этого прикосновения так сладки, так прекрасны.

Какая-то невероятная гиперчувствительность, которую способен вызвать во мне только этот мужчина. Зависимость, от которой так и не удалось избавиться, найти заменитель, хоть какой-нибудь, пусть слабенький суррогат.

Мне никто не нужен, только Андрей, — вот о чём я думаю, когда он входит в меня.

Остро. Пряно. До судорог. До сладкой истомы, что охватывает меня изнутри. Всего несколько его движений — и я чувствую, как лава моя вырывается наружу, выходит из меня толчками, стонами, всхлипами.

— Это только начало, — шепчет Андрей мне на ухо. — Держись, леди Осень.

Но куда там… Это невозможно. Безудержная страсть, когда вскачь, в полёте, в унисон, слаженно, потому что этот болтик идеально подходит моему винтику. Всё, как надо: без тормозов, на высокой скорости, в крутом вираже.

Взрывы, фейерверки, крики восторга. Волны вожделения и экстаза, что раз за разом набегают на мой берег, отступают, чтобы снова прихлынуть и накрыть с головой.

— Машка, — гладит Андрей меня по волосам.

Мы лежим рядом — расслабленные, разгорячённые. Шевелиться не хочется. Я полна им. Главное — ничего сейчас не испортить, но Андрей считает иначе.

— Я звонил тебе.

Сразу становится грустно. Да. Звонил. Я не отвечала. Но он мог хотя бы приехать. Помчаться за мной вслед. Не сделал этого, даже не попытался. Какой смысл столько лет спустя пытаться выяснять отношения.

— Не дозвонился? — вздёргиваю я бровь и усиленно изображаю небрежную улыбочку. Уж не знаю, как она выглядит со стороны. — Видимо, оператор подвёл. Какая досада!

— И ты ничего не хочешь сказать, Маш?

Сотников иногда бывает таким занудой!

— Нет, — целую я его в губы.

Это как порох — достаточно одной искры, чтобы взорваться.

Он снова опрокидывает меня на спину, нависает надо мной. Но по лицу его я вижу: он ещё колеблется. Он ещё хочет выяснять отношения, запоздавшие навеки.

Это я бы, наверное, должна. Расспрашивать, задавать вопросы, но не хочу. Снова сыпать соль на едва зажившие раны?

Да кому я вру? Они так и не затянулись. Так и не превратились в боевые шрамы на поле любви.

Для меня всё иначе. Всё по-другому. Но я сейчас беру то, до чего могу дотянуться. Пока не думаю, что он чужой, чей-то жених. Это глупо и неправильно думать: у меня тоже отобрали однажды, но я всё же думаю об этом где-то там, очень далеко, в глубине души, куда докопаться не каждому дано.

— Иди сюда, — тяну я Андрея к себе. Раскрываюсь пошире, чтобы выбить из его головы все мысли и разговоры. Чтобы животное начало взяло верх. И я побеждаю.

Но он больше не спешит. Целует меня медленно, везде. Губы у него нежные, хоть слегка и обветренные — чуть царапают шершавой кожей, но это так остро, что я выгибаюсь навстречу каждому прикосновению, каждой лёгкой отметине-ласке.

К губам добавляются кончики пальцев. Он решил меня помучить, но мне нравится. И эта томительная нега, и это предвкушение, и эта неторопливость. И то, как он ко мне прижимается, тоже нравится. Горячий. Твёрдый. Сильный.

— Держись, Маш, — шепчет он горячо и входит в меня.

Это такое правильное единение. Нам не нужно знакомиться заново — мы всегда совпадали. Ни притираться, ни подстраиваться нет нужды.

Он и я — единое целое. Одно дыхание, слаженные движения, которые ведут нас на очень высокую вершину.