Артист (СИ) - Никонов Андрей - Страница 19

Уполномоченный не торопился, отдыхающие приезжали в Пятигорск минимум на две недели, а ответ наверняка придёт в понедельник, в крайнем случае во вторник. Важной информации там не будет, а вот род занятий, происхождение и другие подробности обязательно укажут. И тогда он решит, как лучше поступить.

В это время Травин находился от уполномоченного в двухстах метрах, и о внимании к своей персоне не подозревал. Он только что вышел из гостиницы, и сперва решил позавтракать, но сначала решил проведать, как там Лиза и остальные юные путешественники.

Он вернулся в номер, детей там уже не было — как сказала дама из курортного управления, они разминулись с Травиным буквально в дверях. За Лизу Сергей не беспокоился, дождь — не то стихийное бедствие, которое может серьёзно навредить в невысоких горах, к тому же туча медленно ползла на юго-восток, потихоньку смачивая склоны Машука и увеличиваясь в размерах, Шелудивая оставалась в стороне. Ходу до неё было часа три, за это время с погодой всё что угодно могло произойти, как плохое, так и хорошее, Травин надеялся, что Вадим Александрович разбирается в ней лучше, чем он сам.

Вместо Лизы на кровати сидела Кольцова и читала газету «Терек».

— Ты неплохо получился, — сказала она вместо приветствия, показывая Сергею фотографию, где он с дурацким выражением лица держал на руках Малиновскую. — Только рожа глупая, а так очень даже ничего. «Простой труженик спасает известную артистку».

Молодой человек кивнул, уселся на стул, развернув его спинкой вперёд, так что она стала опорой для рук. В прошлый раз, когда фото с ним напечатали в газете, к нему домой заявилась женщина и пыталась застрелить из пистолета, и он надеялся, что это случайность, а не закономерность.

— Свирский упал из окна.

— Знаю, — Лена отложила газету, достала из сумочки помаду и принялась подводить губы, глядя в маленькое зеркальце, — тётка внизу растрепала. Из-за несчастной любви. Представляешь, какой идиот?

— Похоже, ему помогли.

— С чего ты взял?

— Внизу, на клумбе, куда он упал, кто-то выложил четыре кирпича крестом, дворник утверждает, что раньше их не было. Если от окна провести отвесную линию, то Свирский как раз должен был о них головой треснуться. С третьего этажа от его черепушки ничего бы не осталось, но, кажется, повезло. Тут, понимаешь ли, если человек сам упал, то окажется ближе к стене, как раз там, где камни оставили. А Свирского явно толкнули, сильно, и он отлетел метра на два, правда, всё равно о какой-то булыжник ударился, но рыхлая земля падение смягчила.

Лена вскочила с кровати, взяла второй стул, развернула его спинкой к Травину и уселась прямо перед ним, нос к носу.

— Ну его пока, никуда не денется из больницы, — сказала она, — у меня для тебя тоже есть новость, завтра к Федотову пойдёшь один.

— С чего бы это?

— У него есть невеста, значит, мне там делать нечего, только испорчу всё. Надо же, без ног, а парень не промах, такую подругу себе завёл, не хуже Малиновской выглядит.

Кольцова проследила, как коляска с телеграфистом-инвалидом заезжает в почтамт. Девушка с веснушками появилась в дверях через несколько минут, она сразу взяла стремительный темп, Лена едва за ней поспевала. В субботу утром на улицах народу было хоть отбавляй, она проталкивалась сквозь толпу, стараясь не потерять незнакомку из виду. Та шла, никуда не сворачивая, пока не завернула в арку одноэтажного дома на пересечении Университетской улицы и проспекта Калинина, по тому самому адресу, который дал Федотов. Кольцова не стала заходить вслед, она уселась на скамейке неподалёку и раскрыла книгу. Сидеть пришлось недолго, ещё через десять минут девушка появилась снова, теперь уже в другом платье — нежно-лилового цвета и модного покроя. Описание платья заняло почти минуту, Травин поморщился, цвет и покрой женской одежды его совершенно не интересовали.

— В доме всего четыре квартиры, в соседней живёт старушка, манерная такая и очень разговорчивая. Она за водой вышла на колонку, ну мы там и столкнулись. Так вот, она рассказала, что Федотов твой и его невеста встречаются уже давно. Она — какая-то машинистка то ли в окрисполкоме, то ли в кооперативной кассе, приехала в город три или четыре месяца назад, зашла на почту отправить телеграмму родственнику, и там-то всё и произошло.

— Прямо на почте? — не поверил Сергей.

— Дурак, чувства вспыхнули между ними, прямо как у нас с тобой в отделении милиции, помнишь?

Травин особой вспышки не помнил, но на всякий случай кивнул.

— Соседка говорит, воркует над ним как голубица прям, а в октябре они зарегистрируются, только съездят к родителям Федотова в Ленинград, как бы для благословения. Между нами, чушь мещанская, брак — отсталое понятие. Так что я свяжусь с Пузицким, пусть решают, что дальше делать, а ты пока сходи, разведай, что и как, лишним не будет. Представляешь, уже напридумывала, как буду телеграфиста обольщать, работа работой, но что-то не хотелось совсем, какой-то он наивный, словно ребёнка обманываю. В общем, я проголодалась, и ты должен угостить меня завтраком. А лучше сразу обедом, набегалась, очень жрать хочется.

Когда они вышли в коридор, из номера напротив появилась супружеская пара Горянских — он в белых полотняных штанах и белой же косоворотке, она — в лёгком сарафане и с розовым зонтиком. Машенька прямо-таки лучилась здоровьем и хорошим настроением, а её муж был бледен и задумчив. При виде Травина он оживился, схватил Сергея за руку и сделал большие глаза.

— Ты должен меня спасти, — заявил военкор, — я человек, измученный нарзаном.

По этой фразе можно было сделать вывод, что книжку, одолженную Травиным, он уже прочитал. Говорил Горянский вроде бы в шутку, но явно просил о какой-то услуге.

— На радоновые ванны идёте? — догадался Сергей.

— Толе они очень помогают, — безапелляционно заявила Машенька. — Правда, Анатолий? Сергей, а кто ваша подруга, представьте нас.

Кольцова тут же включилась в разговор, и буквально через минуту они с Горянской, казалось, стали лучшими подругами. Мужчины были исключены из важного разговора о новом и очень многообещающем певце Оперной студии Лемешеве и о том, какая у Кольцовой красивая сумочка.

— Во вторник в ночь, — твёрдо заявил Анатолий, когда супруга отвлеклась. — Я разговаривал с егерем, есть отличное место неподалёку от Лысой горы, здесь километров восемь всего, там река разливается, неглубокая, местность заболоченная и много островков. Можно на подводе добраться, или лодку возьмём, французский спаниель есть, так что без бекаса не останемся, а то и вальдшнепа, то бишь степного кулика, добудем. Егерь даёт отличные ружья, браунинг пятёрочка, на сто шагов бьёт, у него их несколько штук, так что и на твою долю хватит. Всего по три рубля с носа.

— Во вторник, значит во вторник, — сказал Травин. — Только сапог у меня болотных нет.

— Не вопрос, сапоги тоже добудем, — Горянский просиял, на его щёки даже румянец вернулся, — а то понимаешь, мне этот отдых уже вот где.

И он рубанул ребром ладони по горлу.

— Не может человек столько времени в ваннах купаться, скоро кожа сойдёт, зуб даю. Ты сам как выдерживаешь?

— А Сергей Олегович в фильме снимается, — отвлеклась от разговора с новой подругой Машенька, — представляешь, он артистку поймал, даже в газете напечатали.

— Так и артистку? — засомневался Горянский.

— Самую настоящую.

— Это где же ты её, братец, споймал? — подмигнул Анатолий Травину.

— Места надо знать, — подмигнул тот в ответ. — Есть тут заповедные, такие фифы водятся, куда там бекасам.

Мужчины расхохотались.

Компания распалась возле Спасского собора, прямо под балконом кабинета, где сидел Плоткин. Травин с Леной направились к Базарной площади, а супруги Горянские — к Гидропатической лечебнице, которая теперь носила название института имени Рентгена. Двухэтажное здание предоставляло процедуры горячих радоновых ванн, Анатолию врач прописал ежедневное купание. В глубине души Горянский считал всех врачей шарлатанами, на войне, когда в ногу попал осколок, раздробив сустав, ему чуть было не сделали ампутацию, и только револьвер, приставленный к голове доктора, эту ногу спас. С тех пор мужчина хромал, сначала сильно, потом не очень, но в последнее время боли в колене обострились. Тёплые ванны помогали, боль из стреляющей по малейшему поводу, превратилась в противно ноющую по ночам, но Горянский считал, что заслуги врачей в этом почти нет, природа исправляла то, что сделал человек.