Проект "Веспасий" (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 6

Глеб, по легенде сменивший имя на похожее английское, выглядел солиднее и чуть старше. Длинная борода, берущая начало на впалых щеках, и яркие голубые глаза делали его похожим на религиозного аскета, что довёл себя до анорексии умерщвлением плоти.

Правда, разговоры они вели отнюдь не благочестивого характера, нимало не опасаясь, что кто-то поймёт русский язык, каким он станет лет через триста.

И про двойников зубоскалили, просто чтоб занять время. Осокин объяснил, что невозможно их соорудить в настоящем. А покупка нового тела, но в прошлом, когда связан ограничениями — не дай Бог запустишь эффект бабочки, вряд ли привлекательна для многих. Хотя… Поменять больное, старое, умирающее тело на молодое, пусть живущее в шестидесятые годы, и тихо-мирно коптить ещё несколько десятилетий — вполне себе вариант.

Когда солнце миновало зенит, майор жестом приказал остановиться.

— Что-то слышишь?

— Нет… Но вроде запах дыма… Ветер оттуда. Идём! На вторую ночь в лесу я не подписывался.

Скоро и Генрих учуял. Наверно, топилась баня.

Через четверть часа вышли к хутору. Баня действительно готовилась к употреблению — из низкого бревенчатого домика на отшибе валил дым. Курилась труба и в центральном усадебном доме. К аромату дыма добавился целый букет: навоза, какой-то кислятины, через них пробивался дух чего-то готовящегося съестного, отчего журчание в чреве зазвучало с новой силой. Специалисты по выживанию, но всё же люди XXI века, Глеб и Генрих привыкли к трёхразовому питанию, в средневековой Речи Посполитой необязательному.

По мере приближения залаял пёс. Предупреждённый им, к путникам обернулся хозяин в зимнем кафтане и бесформенной мягкой шапке, что-то мастеривший во дворе. Выглядел мужик-мужиком, но носил саблю в ножнах, наверно — здорово мешающую в повседневных делах.

— Шляхтич, — догадался Генрих. — Худородный.

— Не самый тяжёлый случай. Какую-то недвижимость да лошадёнку имеет. Почтительнее с ним. Любой голодранец тут шашкой умеет махать. Слово поперёк, и будешь смотреть на себя снизу вверх со снега, симпатичный, но безголовый.

А если напасть первыми?

Начальник отдела спецподготовки майор Евстафьев предупреждал: опасно. Мироздание не допустит существенного вмешательства в историю. Вдруг род хуторянина не угаснет, кому-то из его потомков дано свершить нечто заметное. Тогда есть шанс, что на стороне местного окажется невероятное везение, он сумеет уклониться от любых неотразимых ударов, атакующие, наоборот, начнут путаться в собственных ногах.

Правда, все доводы Евстафьева больше основаны на теоретических выкладках, опыт путешествий в прошлое исчезающее мал, а советы майора не спасли Кирилла.

Лейтенант, кстати, получил несколько более солидную внешность и не такое субтильное телосложение. Всё же материализация одного темпонавта менее затратна, чем пары. Фото предшественника в местном обличии Глеб и Генрих выучили до последней мелкой чёрточки.

— Витаю пана! Благослови тебя Господи.

— Кто вы есть?

— Брат Генрих и брат Глен, — принялся отвечать майор.

— Ангельцы? — строго переспросил абориген.

— Так! С заокеанской ангельской колонии.

— Богоотступники? Еретики?

— Добрые католики, пан.

Старобелорусский язык литвинского шляхтича оба едва понимали. Наверно, и он их — с трудом. Возможно, помогла бы латынь, вот только два россиянина успели заучить лишь «Отче наш» до In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Оставалось уповать, что местный землевладелец сделает вывод в духе Михаила Задорнова: американцы — они тупые, и примет обоих как есть.

Правда, сомневаться в благоразумии собеседников шляхтича заставило другое — избранный маршрут. Братья во Христе прибыли в Литву якобы морем, а из Ковно отправились в Полоцк не через Вильню, а приняли на Городен (Гродно). И, естественно, заблудились.

— Так… Городен близко.

Приглашения отдохнуть, согреться и разделить трапезу не последовало, на что намекнул Генрих, пообещав, что они с братьями будут возносить молитвы за здоровье пана и его семьи. Расставаться с деньгами не хотелось. Да и были наслышаны, что в средневековые времена монахи путешествовали, получая кров и питание на халяву, Христа ради.

Шляхтич, а звали его на польский манер паном Станиславом, без охоты повёл непрошенных гостей в дом, сам вернулся во двор.

Это была обширная изба, вместившая многочисленную семью, жарко протопленная. «Пилигримы» поклонились образам, перекрестившись на католический манер. Вряд ли здесь слышали про кальвинистов, в любом случае не стоило рисковать и призывать себе на голову обвинения в протестантской ереси. В центре «Веспасий» убеждали, что мелкая бедная шляхта и крестьянство, а на востоке — и середняки, чаще исповедуют униатство, относясь лояльно к католикам. С другой стороны, хуторяне вряд ли знают все тонкости католического обряда. Тем более, в заокеанском толковании.

По крайней мере, на это надеялись путешественники и не угадали. Суровый дед, как оказалось — отец пана Станислава, учинил настоящий допрос о догматах веры и ритуалах, незнание тонкостей местного языка считал не оправданием, а уловкой, и уже через четверть часа сердито стучал палкой по доскам пола, требуя изгнать «нехристей».

— Был тут один такой, понимаешь… Аккурат после Рождества. Тоже не мычал, не телился. Вот повадилось диавольское отродье по нашу душу!

— Значит, Кирилл миновал хутор, — шепнул Глеб по-английски. Генрих кивнул.

Услышав иностранную речь, старик, не потерявший остроту слуха, окончательно слетел с резьбы, уверовав, что перед ним — колдуны, накладывающие чары и проклятья.

Ситуацию попробовала разрядить супруга шляхтича, призывавшая его утихомирить свёкра. Странники, да ещё божьи люди, как их не покормить-согреть?

Станислав, вернувшийся с холода, решил вопрос компромиссно. За общий стол не усадил, но и не вытурил взашей, чем опрокинул на себя отцовский гнев.

Путники, сидящие вдоль длинной лавки, получили по глиняной миске с супом-ботвиньей на квасе, на запивку — тот же квас. Плюс ломоть жёсткого, но душистого ржаного хлеба. Прочли кусок из «Отче наш» на латыни и, стараясь не давиться большими кусками, с аппетитом поели.

Ботвинья, суп из корнеплодов, показался несолёным, но вполне съедобным. Квас — свежим и бодрящим.

Рядом подкреплялся парень лет двадцати, по первому впечатлению — холоп и не родня семье Станислава, оказавшийся управляющим, ибо шляхтичу в теории неуместно самому заниматься хозяйством. В общем — чистая фикция, видимо, распространённая. Коль шляхта — до пятнадцати процентов Литвы, а сколько-то процентов горожане-мещане, духовенство, иудеи и прочие, страна просто не просуществовала бы, коль в мирное время десятки тысяч крепких мужиков вот так просто гордо расхаживали бы с саблей на боку, не утруждаясь ничем полезным. Это не XXI век, когда всего лишь треть населения, занятая в реальной экономике, способна прокормить и обеспечить остальных.

После трапезы Глеб извлёк Евангелие и прочитал кусок от Матвея, оба перекрестились. Дед сменил гнев с десятибалльного балла на четыре, однако Станислав прямо намекнул: мир в семье ему дороже законов гостеприимства, кивнув на дверь.

«Монахи» поблагодарили хозяйку и хозяина, Глеб отдельно пожелал всего доброго желчному дедку, добавив, что «тот не ведает что творит, но милосердный Бог всё видит и простит грехи», после чего откланялись.

— Помню, в ноль-восьмом году у нас в УАЗике мотор забарахлил, — поделился майор, когда хутор скрылся за спиной. — Осетия, горы, вечереет. Дотащились до ближайшего села. Так не поверишь! Мало того, что нас, трёх здоровых мужиков, пригласили в дом, вдобавок обогрели, накормили от пуза — не встать из-за стола. На отдых отвели — в лучшую комнату! Душ, махровое полотенце, чистые простыни… Наутро выхожу: наш УАЗ по дворе, капот поднят, два осетина меж собой «гыр-гыр» по-своему. Починили! Завтраком угостили, с собой свёрток дали и бутыль домашнего вина!