Йеллоуфейс - Куанг Ребекка - Страница 13

— Как я вас понимаю, — вытесняю я. — Мои родные относятся к моей работе точно так же.

— В самом деле?

Конечно, нет; я лгу. Непонятно даже, что заставило меня это брякнуть. Моим родителям было наплевать на то, что я пишу. Дед всю дорогу ворчал насчет нужды оплачивать стоимость моего бессмысленного диплома по английскому все четыре года, что я училась в Йеле, а мать до сих пор раз в месяц звонит с вопросом, не надумала ли я заняться чем-то более серьезным и денежным — например, окончить юридические или консалтинговые курсы. Рори, та хотя бы прочла мой дебютный роман, хотя и не поняла его от слова «совсем» (задала в конце вопрос, почему сестры были такими противными, чем поставила меня в тупик: я-то думала, до нее дошло, что сестры — это мы).

Но миссис Лю, как видно, сейчас желает только компании и сочувствия. Ей хочется слышать правильные слова. А слова — это именно то, в чем я хороша.

— Они чувствуют свою чрезмерную близость к теме, — говорю я. — В своих романах я тоже многое перерисовываю из своей собственной жизни.

Это, во всяком случае, правда; мой дебютный роман был почти автобиографичным.

— У меня у самой детство было не сказать чтобы гладким, так что им тяжело… Я имею в виду, они не любят, когда им напоминают об их ошибках. Им не нравится смотреть на вещи моими глазами.

Миссис Лю энергично кивает.

— О, я могу это понять.

Я вижу, куда мне внедриться. Это настолько очевидно, что кажется даже слишком простым.

— Я отчасти потому и хотела прийти к вам сегодня поговорить. — Я делаю вдох. — Буду честна как ни с кем, миссис Лю. Я не думаю, что выставлять тетради Афины на всеобщее обозрение — хорошая идея.

Брови миссис Лю хмурятся.

— Почему же?

— Я не знаю, насколько близко вы знакомы с творческим процессом вашей дочери…

— Да почти никак, — признается она. — Очень слабо. Она терпеть не могла говорить о своей работе, пока та не была закончена. Становилась такой ершистой, если я вообще затрагивала эту тему.

— Вот-вот, в этом все и дело, — поддакиваю я. — Афина так сокровенно оберегала свои истории, пока собирала их воедино. Они произрастают из такой болезненной, израненной почвы — мы однажды говорили с ней об этом; она описывала это как нащупыванье шрамов в своем прошлом и вскрытие их, чтобы они вновь закровоточили.

Настолько интимно мы с ней о писательстве не говорили никогда; насчет «вскрытия шрамов» я прочла в одном из интервью. Но в этом отчасти правда: именно так Афина отзывалась о своих незавершенных работах. Эту боль она не могла показать никому другому, пока не доведено до совершенства то, каким образом она хотела ее выразить; пока у нее не появится полный контроль над ходом повествования. Пока все не отшлифовано до изложения и аргументации, которые ее устраивали. Но эти тетради — ее оригинальные, исходные мысли, необработанные и неотстоявшиеся. И нельзя вот так просто… Не знаю, но мне кажется, что передача их в архив была бы чем-то недостойным. Все равно что выставить на обозрение ее препарированный труп.

Может, я слегка перегибаю с этой образностью. Но вид у нее примерно такой.

— Боже мой. — Миссис Лю подносит руку ко рту. — Боже мой, поверить не могу…

— Разумеется, все зависит от вас, — спешно заверяю я. — Это полностью ваше право — поступать с ними, как вам заблагорассудится. Просто, как подруга Афины, я чувствую себя обязанной вам это сказать. Я не думаю, что это то, чего хотела бы Афина.

— Понимаю. — Глаза миссис Лю покраснели и полны слез. — Спасибо вам, Джун. Я даже не думала… — На секунду она замолкает, уставясь в свою чашку. А затем, с усилием моргнув, поднимает взгляд на меня: — Тогда, может, они нужны вам?

Я в ответ якобы вздрагиваю:

— Мне?

— Мне больно, когда они вот так рядом. — Она как-то вся осела. И глядела снизу вверх с покорной ласковостью. — А поскольку вы так хорошо ее знали… — Она медленно покачивает головой. — О боже, что я такое говорю? Такое навязывание… Не надо, забудьте об этом.

— Да нет, что вы! Просто…

Может, сказать ей «да»? И полный контроль над записями Афины по «Последнему фронту» и бог весть чему еще будет у меня на руках. Идеи будущих романов… Может, даже полные черновики…

Нет, лучше не жадничать. Того, что нужно, я уже добилась. Но еще немного, и я рискую оставить след. Миссис Лю будет осмотрительна, но что будет, если Yale Daily News, пусть и без злого умысла, озвучит, что все эти блокноты теперь принадлежат мне?

Я же, грешным делом, не собираюсь строить всю свою карьеру на переделывании работ Афины. «Последний фронт» — это особая, счастливая случайность; слияние двух разноплановых гениев. А любые работы, которые я буду создавать впредь, — это уже мои собственные. Искушения под боком мне не нужно.

— Я не могу, — с мягким участием говорю я. — Ведь я тоже буду чувствовать себя не в своей тарелке. Может, их лучше оставить в кругу семьи?

Чего бы мне хотелось, так это чтобы она их сожгла, а пепел развеяла вместе с прахом Афины, чтобы никто, ни один любопытный родич через десятилетия не мог сунуть в них нос с целью вытащить то, что следует оставить в покое. Только нужно заставить ее думать, что эта идея исходит от нее самой.

— Но мне больше некому, — снова качает головой миссис Лю. — После того как ее отец вернулся в Китай, мы с Афиной остались вдвоем. — Она тихонько шмыгает носом. — Потому я и пошла навстречу людям из Марлина. Вы ведь понимаете: они, по крайней мере, избавили бы меня от этого.

— Я бы просто не стала доверять публичному архиву, — говорю я. — Еще ведь неизвестно, что они там обнаружат.

Глаза миссис Лю испуганно расширяются. Внезапно ее черты пронизывает тревожность; любопытно даже узнать, о чем она думает, но понятно, что лучше не совать нос в чужие дела. То, за чем я пришла, я уже получила. Пускай остальное доделывает ее воображение.

— О боже мой, — вновь выговаривает она. — Поверить невозможно…

У меня скручивает желудок. По ее лицу блуждает детская жалобная улыбка. Боже, что я делаю? Внезапно единственное, чего я хочу, — это убраться отсюда. Черт с ними, этими треклятыми тетрадями! Хрень какая. Поверить невозможно, что мне хватило наглости явиться сюда.

— Миссис Лю, я ни в коем случае не хотела на вас давить…

— Перестаньте. — Она со стуком ставит свою чашку на стол. — Да, вы правы. Выставлять душу моей дочери напоказ я не стану.

С осторожным выдохом я наблюдаю за ней. Неужели я одержала верх? Настолько просто?

— Если это то, что вы…

— Таково мое решение. — Она смотрит на меня чуть ли не с вызовом, словно я пытаюсь ее от этого отговорить.

— Эти блокноты не увидит никто. Ни-кто.

Я сижу у миссис Лю еще с полчаса, болтая о том о сем. Среди прочего рассказываю, как у меня шли дела после похорон. А еще о «Последнем фронте» и о том, как пламенно Афина вдохновила меня на работу и что она наверняка гордилась бы тем, что я написала. Видно, что миссис Лю это неинтересно — по рассеянному блеску глаз; по тому, как она трижды спрашивает, не хочу ли я еще чаю, хотя я уже сказала «нет», и видно, как она мучительно хочет остаться одна, но слишком вежлива, чтобы просить меня уйти.

Когда я наконец встаю, она смотрит на коробки в явном испуге от того, что может лежать внутри.

Следующие несколько недель я слежу за сайтом архива Марлина: нет ли там обновлений насчет коллекции Афины Лю. Пока ничего нет.

Приходит и уходит тридцатое января (именно в этот день блокноты и тетради должны были стать достоянием общественности). И вот при очередном просмотре сайта Yale Daily News я обнаруживаю, что изначальный анонс попросту удален, а его URL не работает, как будто этой истории никогда не существовало.

В ту среду у меня проходит первая видеоконференция с моей новой рекламно-маркетинговой командой.

Я так нервничаю, что меня подташнивает. Мой последний опыт работы с промоутерами был незавидным. Помню свои контакты с узколицей блондинкой по имени Кимберли, которая присылала мне вопросы исключительно от блогеров, у которых подписчиков можно было по пальцам перечесть. Когда же я запрашивала что-нибудь существенное — к примеру, освещение на более-менее раскрученном веб-сайте, — она отвечала: «Мы это рассмотрим, но все зависит от интереса». Кимберли, как и прочие, изначально знала, что шансы у моего дебюта нулевые. Просто стеснялась сказать мне это в лицо. В половине случаев она даже произносила мое имя с ошибкой — «Джейн» вместо «Джун». А при уходе от своего старого издателя я получила от нее отписку буквально в три слова: «Было приятно посотрудничать».