(Не) курортный роман (СИ) - Алекс Коваль - Страница 62

Я делаю вдох. Еще один. Снова начинаю нервничать, а голова начинает кружиться. Пульс учащается. Сережа молчит. Смотрит на меня и молчит. Меня это пугает. Он что, не рад? Совсем? Даже немножко? Не будет радостных объятий и скупых мужских слез?

А мне казалось…

А я-то думала…

Нет, я, конечно, понимаю, что момент получился не ахти какой. Но…

Я поднимаюсь на дрожащие ноги и делаю к нему шаг.

Сережа сканирует меня своим взглядом от щиколоток до самой макушки.

Я неловко переступаю с ноги на ногу и делаю еще крохотный шажок…

Нагорный отмирает. Резко и внушительно рычит:

– Лучше беги…

– Ч-что? – ошарашенно таращу я глаза.

– Я выпорю тебя, Ростовцева! – обещает.

– Я Нагорная!

– Да по хрену!

Сережа бросается в мою сторону. Я взвизгиваю. Отскакиваю, в последний момент улизнув из его рук. Вылетаю из спальни быстрее пули из дула пистолета. Сверкая голыми пятками, лечу в гостиную. Отбегаю к дивану. Хватаю подушку, выставляя ее вперед на вытянутых руках. Воплю возмущенно:

– И не смей со мной так разговаривать!

– Надеру жопу, чтобы о таких вещах говорила сразу!

– Я сразу и сказала! – тушуюсь. – Ну… почти…

– Почти! Да я чуть кони не двинул, когда ты отъехала у меня на руках.

– Ой, ли, – строю я гримасу, показывая язык.

– А ну иди сюда, коза! – делает Сережа рывок.

Я отпрыгиваю. Хохочу и воплю возмущенно:

– Я предупреждала, что надо поговорить!

– Хреново предупреждала. Надо было настойчивей.

– Я не могу настойчивей. У меня гормоны!

– А у меня теперь психологическая, мать ее, травма! Сексом до конца жизни не смогу заниматься. Ты сделал своего мужа импотентом! Поздравляю!

– Я же не виновата, что ты сразу полез обжиматься?!

– Кар-р-рамелька, неси сюда свою беременную задницу!

– Еще скажи, что ты не рад!

В ушах “бум-бум”, “бум-бум”.

– Рад! – кричит муж. – Я, пздц, как рад. Ты даже близко себе не представляешь! Но это не меняет того, что я тебя, мать твою, выпорю так, что сесть на свою красную жопу еще неделю не сможешь!

– Я не пойму, мы ругаемся или миримся?

– Р-р-ругаемся. Мириться мы будем потом!

– Сережа-а-а-а!

Я успеваю только уловить его улыбку, когда одним ловким рывком он огибает диван. Делаю всего один возмущенный вздох, когда его сильные руки ловят меня за подол ночнушки. Тормозят и дергают прямо в раскрытые объятия. Он перехватывает мои запястья, блокируя любое движение. Прижимает их к груди. Сжимая, что есть сил. Его губы целуют и кусают. Зло, обиженно и возмущенно. Лихорадочно и без остановки. Осыпая поцелуями шею, щеки, плечи. Его руки прижимают. А сердце с сумасшедшей скоростью летит в груди.

Я хохочу, извиваясь в его руках.

Его шепот жаром опаляет мое ухо:

– Господи, Стеф! Я, пздц, как тебя люблю!

– Правда?

– Ну, конечно!

– Тогда чего кричишь на меня? – дую губы.

– Ты и близко не представляешь, как напугала, девочка моя!

Я обмякаю в его руках, перестав брыкаться. К горлу подкатывает ком. Шепчу:

– Я хотела сделать сюрприз…

– О, поверь мне, он удался.

Мы замираем. Как стояли – в обнимку посреди гостиной. Я борюсь с новым потоком слез, рвущимся наружу. Лихорадочно хватаю ртом воздух. Сережа стоит, будто просто не в силах разжать своих объятий. Дышит тяжело. Губами к моему виску прижался. Шепчет:

– Поверить не могу, мы реально скоро станем родителями?

– Представляешь? – всхлипываю.

– Пока смутно, – смеется тихо.

– Ты рад? – крутанувшись в его руках, обнимаю за шею. Заглядываю в глаза. Там столько! Дыхание перехватывает. Губы начинают дрожать. Никаких слов не надо. Никакие слова и не опишут все то, что говорят глаза мужчины, в которых застыли непролитые слезы радости. Взгляд чуткий, внимательный, полный тихого обожания и необъятных размеров любви. Ко мне. К нашему будущему малышу. К нам.

В сердце до боли щемит. Я встаю на носочки и тянусь губами к его губам. Касаюсь очень-очень нежно. Невесомо. Будто не целую, а краду его вздох. Обхватываю ладонями щетинистые щеки и улыбаюсь, чувствуя, как по щекам все быстрее и быстрее расходятся мокрые дорожки от слез.

Сережа подается вперед и касается своим носом моего. Щекочет. Вздыхает и тихо, на надрыве спрашивает:

– Сколько?

– Семь недель.

– Обалдеть! – выпускает со свистом воздух. – Обалдеть, Стеф! У нас будет сын!

– Или дочь…3f2879

– Или дочь, – кивает. – Пусть будет дочь. А можно двойню сразу!

– Ты с ума сошел?! – охаю я. – Ни за что!

– Ну, знаешь, – фыркает мой любимый негодяй, – там уж как получится. Будет двое – родим двоих. Поднимем, воспитаем, залюбим и в жопки сладкие зацелуем.

– Мне сказали, что там один… – неуверенно заявляю я.

– Ошиблись, – напротив, очень уверенно заявляет мой муж.

– Да с чего ты взял?

– Я ж батя, я чувствую. Двое!

– Сережа, это не смешно! – возмущенно воплю.

Нагорный улыбается. Хитро так. Подмигивает и кладет свою ладонь мне на живот. Поглаживает. Щекочет. Я напрягаюсь. Почему у него такой взгляд, будто он знает что-то, чего не знаю я…

Двойня? Да нет, такого не может быть. Исключено! Анна Львовна бы так не промахнулась. Точно нет! На моем сроке уже можно со стопроцентной вероятностью определить, сколько их. Плодов.

– Одно я знаю точно, Карамелька, – щелкает меня по носу муж.

– И что же?

– Секса в ближайшие двадцать девять недель у нас не будет.

– Эй! Но мне можно! – хмурюсь. – Мне нужно!

– Я сегодня увидел, как тебе “можно и нужно”. Чуть кони не двинул от испуга. Второй раз такого потрясения мое мужское достоинство не выдержит.

– Да ты сам первый сдашься! – дую губы я. – Еще приползешь ко мне, умоляя!

Наглая Нагорновская мордаха расплывается в улыбке. Он подмигивает и протягивает руку, спрашивая:

– Забьемся? Кто сдастся первый?

Я щурюсь. Смотрю на протянутую ладонь мужа и в глаза. На ладонь и в глаза.

Улыбаюсь. Принимаю вызов. Обхватываю ладошкой его, спрашивая:

– И на что спорим?

Стеф

После новости о скором пополнении в нашей семье время полетело с космической скоростью. В круговороте осмотров, токсикоза, гормональных взрывов и прочих “радостей” беременной жизни мы с Сережей плотно занялись ремонтом и обустройством своего уютного семейного гнездышка. Частенько спорили, ссорились, упрямо бодались в процессе выбора цвета стен в гостиной или материала для мебели в кухне, но в конечном счете все равно оба соглашались с Людоедовной и целым штатом дизайнеров, которых она наняла. Положа руку на сердце, спустя четыре месяца ремонта я смогла-таки признать, что не такой уж она и ужасный человек, эта Людвига Львовна.

На работе тоже все закрутилось. Коллекция за коллекцией. Фирма набирала обороты, и спрос на наши вещи рос в геометрической прогрессии. Сережа мотался по городам, заключая все новые контракты, нигде не задерживаясь дольше суток. Я же готова была жить на работе. Первые месяцы беременности точно! Но бдительный наседка муж едва ли не шантажом и угрозами тащил домой и неизменно окутывал уютом, теплом и чрезмерной заботой, от которой иногда хотелось взвыть. Серьезно!

До свадьбы я и близко представить не могла, какой из Сережи получится муж и отец. А сейчас представляю и понимаю: исключительно самый лучший. Иногда раздражающий своей настойчивостью, выбешивающий своей самовлюбленностью, но всегда внимательный и терпеливый. Чуткий и нежный. В любом вопросе! От покупки арбуза зимой посреди ночи до запойного просмотра со мной слезливых турецких драм.

Кстати, как я потом узнала, Лада тоже “страдала” подобной ерундой во вторую беременность. И да, они с Анфисой стали для меня не просто подругами, а кем-то вроде сестер и наставниц. Опытные мамочки со стажем, которые всегда готовы были примчаться на помощь по первому зову. А помощь мне нужна была частенько. Не могу сказать, что волшебные девять месяцев с ребеночком под сердцем (который, кстати, там все-таки был один!) были такими уж безоблачными и блаженными. Но они точно стали одними из самых запоминающихся и значимых месяцев моей жизни.