Пожарский 1 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 1

800 ЛЕТ НАЗАД

– Оставь меч, Дмитрий. Негоже столь славному оружию пропадать безвестно.

Я усмехнулся. Оружию негоже, а мне, значит – вполне. Впрочем, меч губить было жалко. Часть меня, как-никак. Пусть живёт.

Велел ему:

– Родственникам служи. Чужим не давайся.

– За твою жертву не оскудеет род твой и не прервётся! – торжественно сказали в спину, и круг архимагов повторил клятву. Я не смотрел на них. Только на разрастающийся зародыш разрыва реальности, похожий на пульсирующую непроглядно-чёрную прореху, расползающуюся чернильными трещинами-щупальцами. Края разрыва жадно светились багровым. Постой так немного – и приметишь, как багровая каёмка медленно, но непрерывно изъедает наш мир.

Неважно уже, кто оказался виновным в этом злодействе. Да и не осталось их, тех виновных – все сгинули в первый же миг прорыва. И теперь требовался маг, искусный во всех четырёх стихиях, чтобы залатать собой порванную ткань реальности.

Архимаг.

Вариантов было немного.

Один.

Я.

Я поставил портал в самую сердцевину мрака и шагнул.

Я

Ослепительный свет.

Он был повсюду.

Я не ощущал тела, и это нервировало. Словно меня распылили по всей огромной вселенной бесконечным светящимся облаком.

Где границы? Границы меня?

Я попытался дёрнуться, чтобы почувствовать собственную материальность. Безрезультатно.

Хотя, нет! Результат был! Я начал слышать звуки. Что-то размеренно пикало. И ещё... вот! Голос!

– Молодой такой, – сказала женщина. Сочувственно, но с каким-то оттенком... высокомерия, что ли?

– А что ты хотела? – ответил второй, мужской, довольно усталый и равнодушный. – Несчастья происходят и с аристократами, и с дегенератами.

– Тихо ты! – испуганно шикнула женщина. – Услышит кто!

– А что я такого сказал? Старинный аристократический род Пожарских... – что-то прошуршало, как будто закрылась большая тетрадь. – Я же не собираюсь спорить с их правом на княжеский титул. Да и никто поперёк древней клятвы вставать не захотел, хоть и были желающие.

Пару секунд было тихо.

– Но он же не виноват, что мать беременная попала под удар магостатической гранаты...

Мужчина досадливо вздохнул, явно не желая спорить:

– Лена, какой в нашем разговоре смысл? Ну, жалко тебе его. Жил бессмысленно, умрёт безвестно. Микроскопический некролог на последней странице «Имперских ведомостей», на этом всё.

– А... почему «умрёт»? Он же, вроде, стабильный?

– Завтра два месяца, как он в коме. Следов мозговой активности давно нет. По закону, мы должны его отключить.

– А как же родственники? Согласие подписали?

– Нет у него никого.

– Что, даже из женщин?

– Говорю тебе – последний. Вряд ли хоть кто-то за прахом после кремации явится.

Раздался звук, словно подвинули серебряный подносец с ложками да ножами, и женщина совсем другим тоном сказала:

– Ну уж, как о смерти объявят, из двоюродных-троюродных кто-то всё равно прибежит, наследство делить. Ещё локтями толкаться будут, глотки драть, кто ближе.

– Да там того наследства... Суздальские земли ещё тридцать лет назад конфисковали, чтобы дед вот этого Дмитрия Михайловича помнил, как не на ту сторону вставать. Всё что осталось – поместье под Москвой из материного приданого. Слухи ходят, что оно не просто в закладе, а арестовано банком за неуплату процентов, и распоряжаться им Пожарские не могут. Дом, правда, в самой Москве хороший, но сколько уж в нём ремонт не делался... И то, сохранили, боясь, как бы проклятие не упало на те роды, которые себя восемьсот лет назад клятвой запечатали. Обязались ведь, что род не оскудеет. Вторым пунктом, правда, шло, что род и не прервётся – а видишь, как вышло.

– Ты откуда всё знаешь?

– Светские хроники иной раз из любопытства почитываю... Удивляюсь, почему никто не подсуетился молодому Дмитрию Пожарскому невесту хоть из худородных подыскать. Оно, понятно, дворянин без магии – позор, однако ж древняя клятва – тоже не фунт изюма. А ну как всю дворянскую верхушку одной ладошкой сверху прихлопнет?

– Чё ж они тогда тут толпами не магичат, чтоб парень жив остался?

– Может, и магичат. Для этого магистру рядом стоять не обязательно... Ладно, пойдём, чайку попьём, что ли?

Голоса удалились, хлопнула дверь, и наступила тишина.

А во мне кипел гнев. Вот, значит, как оно – «за твою жертву не оскудеет род твой и не прервётся»? И особенным издевательством звучало, что вот этот последний, умирающий и, судя по всему, совершенно никчёмный в магии парень был моим полным тёзкой.

Или... это вот так вы хотите решить проблему? Пожарские не справились – давай, основатель, выгребай?

Эта мысль почему-то разозлила ещё сильнее.

А ведь парень, и вправду, давно мёртв. Тело что-то держит, а вот никаких признаков духа я не чувствовал. Что ж. Значит, я теперь в этом доме хозяин.

Первое. Сконцентрироваться. Я – это я. Я здесь.

Ощущение пребывания во множестве точек бесконечной вселенной исчезло. Глаза распахнулись сами собой.

Да уж, не палаты белокаменные... Убогая комнатушка, белым крашеная. Ни резьбы тебе, ни росписи, в окнах вместо витражей простые стекляшки. Крупные, правда, во всю рамину.

К рукам шли прозрачные тоненькие дудки, через иглу в кровь сочилось лекарство. Коробочка в изголовье подмаргивала простыми, не магическими огоньками. Это что – меня, дворянина, медициной для безродных простолюдинов лечат?! Ярость хлестнула через край, подкинув меня на больничной койке – белой, убогой, словно саван. Мышцы вяло заныли, отказываясь двигать разбитое тело.

Лекарем я отродясь не был, но медицинскую магию любой воин с детства знал – для себя и для товарища. Исцеление!

За первой волной прогнал вторую, третью. Ну, жить можно!

На ноги я вскинулся куда бодрее, выдернув из рук докучные иголки. Прикрывающую белую простыню столкнул на пол. В узком зеркале напротив кровати с неудовольствием увидел постыдно босое, безбородое лицо. А с удовольствием – то, что лицо это и впрямь было совсем молодое, лет семнадцати от силы. Изрядно высок, кабы не выше меня прежнего. Волос тёмен, глаза карие с зеленоватым отливом – ну, хоть что-то от меня сквозь века дотянулось. Худоват, вроде. От долгого лежания или сразу малохольный был? Ну, это ничего, были бы кости, мясо нарастёт. Да и ле́карство моё продолжало разгоняться: измученное болезнью тело подтягивалось и наливалось силой.

Коробушка в изголовье заверещала истошным писком. За дверью раздались торопливые шлепки подмёток, в палату влетела женщина в куцей белой рубахе с пуговицами через всё пузо, замерла на пороге, раскрыв рот.

– Ты кто такая?

– Ме-е-ме-е-едсестра...

– Одежду неси.

– А... Как же... Погодите, я доктора...

Я ткнул пальцем в её сторону, накладывая краткое запечатывание уст:

– Я тебе что сказал, женщина? Одежду мне неси. Потом разговаривать будешь.

Пока служительница умчалась, я вернулся к разглядыванию себя в зеркале. Да уж, рожа мальчишеская. Да и голос высоковат. Ну, это ничего, пара лет – и всё на свои места встанет.

Тётка примчалась со стопкой одежды и странного вида сапогами... – нет, туфлями! – волоча за руку молодого парня в такой же нелепой белой рубахе, только на этот раз поверх штанов.

– Феноменально... – выдохнул тот с порога. – Вы позволите?

– Ты лекарь, что ли?

– Да-да, я ваш лечащий врач. Прежде, чем вы оденетесь, я хотел бы провести осмотр...

Примечательно, что лекарь был на полголовы выше медсестры, но и на него я смотрел сверху вниз. Рост не подкачал, не измельчала Пожарская порода.

Я кивнул медсестре в сторону кровати:

– Туда клади, – а руку, которую доктор прихватил за запястье, отсчитывая пульс, вытянул из докторских пальцев. – Это мне без надобности.

– Но я должен записать в истории болезни...