Аверс (СИ) - "Розга" - Страница 32

Хорошенько пощупав одновременно упругие и мягкие половинки, вызвав дрожь и мурашки, рассыпавшиеся не только по ягодицам, заодно вдоль позвоночника и от него по спине, Лев сложил вместе средний и указательный палец и совсем не нежно вставил ей во влагалище. Боли внутри Ника не почувствовала, грубить не значит травмировать. Она давно потекла, ощутила влагу между ногами возле комода на исходе второй серии знакомства с прутом.

— Хорошо, — довольно прокомментировал мужчина, ничего больше не предпринимая, вытащил из нее пальцы. — На колени.

Ника слетела на пол отломленным со стебля цветочным венчиком, юбка колокольчиком взлета вокруг ее ног и улеглась на полу почти идеальным кругом. Всхлипывала, не рыдала, слезинки скатывались по щекам редкими каплями. Смотрела, как он поворачивает вентили крана и моет руки, тщательно, с мылом.

Девушке трудно перестроиться, головой она понимала, что смысл вовсе не в том, чтобы делать много и за раз. Смысл в самих приказаниях, не нужно ничего додумывать. Велели приготовить тост, не нужно жарить два кусочка. Он легко ее поймал. Уложил тут же, животом на обеденный стол и отстегал, перекрещивая последний сразу с двумя нижними. Ника не выдержала, приподнялась на цыпочки, расплакавшись в голос. Судорожно вздрагивая плечами, животом, всем телом. Лев не оставил ее так, обнял, пересадил на колени.

— Ш-ш-ш, моя девочка. Хорошо держалась. Ты умница. Подумаешь ошиблась, научишься. Красавица, — не останавливаясь наговаривал ей на ушко, прижимая к себе и укачивая, как маленькую.

Ласковый шепот не помешал спустя пятнадцать минут жестко вбивать ее в матрас, засаживая до основания. Ника стонала и подмахивала, ей по-другому не надо. Она кончила дважды, очень ярко, до звезд.

Лев чувствовал неладное, совсем как песчаный гривастый зверь в саванне, перед сезоном засухи. Соваться без поддержки на семейное сборище не стоило. Ника тоже его тревожила, с нее он вообще глаз не сводил, но закрытая девушка себя не выдавала. Им нужно время, иногда оставалось лишь ждать и готовиться, не терять бдительности, чтобы вовремя вклиниться, разрешить проблему в свою пользу.

В пятницу после обеда Терновский вышел из своего кабинета, под взглядом Алексея пересек приемную, потом коридор и вторгся в единовластные владения своего равноправного бизнес-партнера. На самом деле, ему повезло, Бояринов работал два полных рабочих дня в начале недели, задерживаясь допоздна. Отрабатывал большой контракт, утрясая условия, довел отдел продаж до кататонического ступора и исчез на среду, в четверг прибыл в пять, за час до закрытия офиса. В пятницу он обычно являлся, если вообще был в городе, словно закрывал трудовую неделю.

Увидев Терновского, секретарь Бояринова — Антонина Васильевна подскочила на месте и уставилась на него влажными глазами травоядного. Женщине пятьдесят четыре, несколько лет назад Терновский специально поинтересовался в отделе кадров. Выглядела она хорошо, молодо, хотя не молодилась, носила длинные волосы, закрученные в сложную прическу, французский короткий маникюр и юбки. В брюках и платьях Лев ее никогда не видел. Давно всеми позабытый дресс-код соблюдался ею неукоснительно: черный низ, белый верх, закрытые однотонные лодочки со скруглёнными носами, на каблуке не выше четырех сантиметров. Бояринов тиранил ее нещадно и никогда не расставался, она единственная в курсе большинства его перемещений, может с ним связаться в любой момент времени. В коллективе, включая высшее руководство, ее именовали не иначе, как по имени-отчеству. Она заслужила, никто не мог выносить Бояринова постоянно. Готовить ему бутерброды, варить кофе в турке на специально оборудованной в приемной маленькой кухоньке, безропотно переделывая, когда не нравилась температура, аромат, крепость, просто встал не с той ноги. Еще она содержала в безупречном порядке офисный гардероб Бояринова. Терновский тоже держал на работе запасной костюм и пару рубашек, мало ли что могло случится, но до Бояринова ему далеко. Он не стаскивал и складировал в контору шмотки, реально переодевался по нескольку раз на дню, оставаясь свежим и хрустящим, будто только испеченная булка. Настоящий юрист из голливудского блокбастера. Что не доверишь в его показательно чистые руки? Словом, Антонина Васильевна смесь рабыни и современной офисной феи, без права голоса и нормированного рабочего дня, зато весьма высокооплачиваемая, тут ничего не скажешь. Зарплата у нее на уровне начальников отделов и премируют регулярно, более щедро, чем остальных.

— Я доложу? — приятным негромким голосом спросила у Терновского женщина.

— Конечно, — согласился Лев, она должна в любом случае, иначе Максим ей голову отгрызет.

Уступчивость Антонины Васильевны ко всем, кроме шефа, имела определенные границы, она никогда не ставила под сомнения первичность интересов Бояринова и отстаивала их с маниакальным упорством. С другой стороны, был у них один руководитель среднего звена, земля пухом его карьере, который, не осмеливаясь напрямую противостоять Бояринову, срывался на его секретарше. После второго раза он уволился и вообще покинул сферу их деятельности. Так что Бояринов за своей невольницей наемного труда присматривает и даже не вполглаза.

Женщина нажала кнопку на сложном устройстве, исполняющем сразу несколько функций, подняла трубку к уху и произнесла:

— К вам Лев Николаевич, — не слышно ответили ей или нет, но она подняла голову улыбнулась Терновскому. — Пожалуйста, проходите.

Поднялась из-за стола, подошла к дверям в хозяйский кабинет, и сама открыла ее перед Терновским. Услужливость старшей по возрасту женщины немного коробила Льва, хотя за десять лет пора привыкнуть. Он шагнул внутрь логова.

Бояринов имел страсть к дереву и деревянных элементов в обстановке его кабинета с избытком. В центре внимания массивный деревянный стол с большой тумбой справа и изящными резными ножками слева, столешница в середине покрыта зеленым сукном. Небольшой макбук смотрелся в подобном антураже диковато. Офисную мебель Максим не жаловал, его кресло тоже твердо опирается на четыре ножки. Он откинулся на спинку, вытянув ноги вверх и уложив задники туфель на край стола. Одежда его не выбивалась из официального стиля, но претерпевала изменения в ногу со временем. Брюки сейчас носят короткие, чуть присядешь, становятся видны голени, вернее носки.

— Розовые? — возмутился Лев Терновский, как следует разглядев открывшуюся картину.

Приглашения он ждать не стал, не дождешься. Сел во главе овального стола для совещаний, он стоит не впритык к основному, отдельно возле сплошного ряда окон и развернул кресло к собеседнику.

— В моде, — едва заметно пожал плечами Бояринов, не меняя расслабленной позы.

Надо сказать, носки у него не совсем уж отчаянно розовые, цвет припыленный, пастельный, не вызывающий. Максим играл своей знаменитой ручкой, корпус сверкал между пальцев, бликовали стилизованные части циферблатов и грани камней, она плыла над суставами, кружилась вокруг большого пальца, не останавливалась. У ручки имелось название — «1010», согласно выставленного времени на изображениях часов, вделанных в ее корпус, и стоила она ровно один миллион долларов, не больше и не меньше. Она заменяла ему настоящие, он их терпеть не мог, не носил никакие механические ли, электронные. На их уровне общества часами принято подчеркивать собственный статус. Максим выбрал нестандартный путь, но справился на пятерку. Иногда Терновскому казалось, что его фотографию смело можно вклеивать в словарь рядом со словом «понты».

За десять лет Лев успел изучить бизнес-партнера, начали они плохо, но с течением времени находя все больше точек соприкосновения, при общей несхожести характеров, сдружились накрепко. Терновскому достоверно известно, что Максим любит вот так же крутить-вертеть дорогие складные ножи, выкидные сбоку, не слишком крупные. Ножи имелись у Бояринова в достатке. Он сделал уступку цивильному офису и заменил на более приемлемую вещь.