Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата - Страница 21

Ох, милый мой, не для тебя эта роза цветет.

И благоухает нафталином.

Бледная Лиза,   кто  бы   мог   подумать,   добралась  до  меня  уже   через   полчаса.  К   сожалению,   мы  находились   не   на   пышном  застолье,  где   все  смиренно  сидели   на  своих   местах   и слушали тамаду, а скорее фуршетной вечеринкой, где гости перемещались от одного столика к другому с бокалами в руках.

— Арина хочет на море, — заявила она с таким видом, будто от этой информации я должна была подпрыгнуть, достать из кармана волшебную лампу и начать судорожно ее натирать.

— Должно быть, это ужасно — иметь детей, которые все время чего-то хотят, — пожала я плечами, пытаясь отделаться от нее.

Однако она следовала за мной по пятам как жадная тень.

— Господи, только послушай себя, — раздраженно прошипела Лиза, потом все же вспомнила, что это ей от меня опять что-то нужно, а не наоборот, и сбавила обороты. — Антон не отвечает на мои звонки.

— Могу его понять.

— Так и будешь себя вести? — она повысила голос, и на нас уже оглядывались те, кто поближе. Вот-вот соберется весь зал, мерзкая женщина, мерзкая сцена. — Зачем вообще было выходить замуж за мужчину с обязательствами, если ты даже не пытаешься ему хоть немного помочь? Чего ты добиваешься? Чтобы Алеша бросил своих детей ради тебя?

Это было настолько несправедливо, что я потерялась под шквалом этих обвинений.

Римма Викторовна уже материализовалась рядом, насмешливо глядя на меня. Она мне нисколько не сочувствовала, а скорее — злорадствовала. Мол, знай сверчок свой шесток, ну, вы понимаете. Нечего было выходить за ее Алешу, терпи теперь, стрекоза.

— Почему Алеша сам не может позвонить брату? — спросила я едва слышно. — При чем тут я?

— У мужчин своя гордость, знаешь ли. Ты хоть раз задумывалась, каково ему, в его возрасте, с его известностью, просить денег?

Суммой, вбуханной в сегодняшний ресторан, как мне кажется, можно было оплатить половину путевки. Но кого тут волнует мое мнение?

Никто не собирался ничем жертвовать, ну, кроме Антона, само собой.

И тогда я увидела, что он направляется к нам.

Я собиралась этим вечером быть Ростовой, восторженной девочкой, никак не базарной бабой, спорящей с бывшей мужа, но мне просто не давали такой возможности.

Мне вовсе не хотелось, чтобы Антон вмешивался в это безобразие и тем более — принимал чью-то сторону. И тем более — мою.

Образ девы в беде не шел этому наряду.

Эта свара была совершенно лишней, и ее следовало заканчивать как можно быстрее.

— Хорошо, — собравшись с силами, проговорила я высокомерно, — в понедельник ты позвонишь Антону, а он возьмет трубку. А теперь перестань путаться у меня под ногами.

Развернувшись, я оглядела зал. Алеша танцевал со старушкой, отвечающей за реквизит. Смеялся. Антон притормозил, чтобы избежать столкновения со мной. Смотрел вопросительно.

Возможно, он чувствовал себя ответственным и за меня тоже — ведь я здесь только из-за него. Не может же он не понимать этого.

Но больше я не собиралась быть просительницей.

Не сегодня.

Не в этом платье.

— Эта женщина, — я пренебрежительно махнула куда-то в сторону бледной Лизы и улыбнулась. Как жаль, что у меня нет ямочек на щеках, всю жизнь об этом жалею, — опять хочет твоих денег. Дай ей их.

Я почти написала «прочирикала», мне бы очень хотелось почирикать хоть немного, но я понятия не имела, что это такое. Что-то птичье, но при этом легкомысленно-очаровательное? В романах героини то и дело чирикают, и я даже репетировала несколько раз, но у меня получался только писк.

Хороший звук, если кого-то надо обратить в бегство.

Поэтому я просто улыбалась.

Антон насмешливо вскинул бровь, поражаясь внезапной вспышке моей наглости, а потом вдруг склонил голову.

— Конечно, — смиренно согласился он, — как скажешь.

Звонко засмеялась Римма Викторовна, но эти колокольчиковые переливы доносились до меня, как сквозь слой ваты.

Я стояла напротив Антона, улыбалась и таяла, таяла.

Таяла, как весенний снег, как эскимо, как пенка капучино.

Алеша был так доволен вечером, что до поздней ночи не разрешал мне переодеться.

Я сидела в его двухкомнатной хрущевке на кухонном столе, а он все кружил вокруг меня, целуя то руки, то шею, то плечи.

Пыльный розовый шелк надоел мне до ужаса, но я не рыпалась.

Мне почему-то было так грустно, что в груди, под розанами в корсаже, разливалась тоска.

Все дело в том, что я уже скучала по Антону.

Я уже хотела вернуться обратно на свою кухню, опять кормить его окрошкой и смотреть на родинки на его щеке.

Теперь он не скоро попадется мне на глаза — где-то мы сегодня пересекли ту невидимую границу, которую пересекать не следовало.

Наверное, это случилось в моих сенях — когда я поймала его в углу и смотрела прямо в глаза.

Ах, Мирослава.

Наутро к нам заявилась Римма Викторовна с пончиками и кофе.

— Очень хочется чего-то вредного, — она всучила мне бумажные пакеты. — Ну, девочка, ты произвела вчера фурор.

— Красавица, — с гордостью правообладателя подхватил Алеша, благодушный и выспавшийся.

— Красоток вокруг — хоть вагоны грузи, — пренебрегла его комплиментом Римма Викторовна, — но девочка поставила на место эту тощую моль, как ее там. Я тебе говорила, не женись на ком попало!

— Мирослава, — изумился Алеша, — когда ты успела сцепиться с Лизой?

— Даже не говори со мной об этом, — я тут же рассердилась. — Ты должен перестать жить на широкую ногу и вешать на Антона своих детей.

— Что? — изумился Алеша.

Римма Викторовна, мурлыча себе под нос, устроилась в углу между столом и холодильником и попивала кофе.

К выпечке она, разумеется, не прикоснулась. Это был реквизит, а не еда.

— Все очень просто, — я достала из пакета жирный, покрытый шоколадом пончик и отгрызла от него солидный кусок. — Если у тебя нет денег и на ресторан, и на море для дочери — ты выбираешь море для дочери. Едешь не на такси, а на троллейбусе. Ешь не креветки, а картошку.

— И что, — насупился Алеша, — я должен до старости во всем себе отказывать? Я уже жил в нищете, больше не хочу.

— Да живи ты как хочешь, — не стала возражать я. Шоколад, сахар и прочие углеводы уже превращали меня в добрую жену. — Просто избавь меня от финансовых переговоров с твоим братом. Лично мне ничего от него не надо, ни денег, ни моря. Так почему я вечно вынуждена клянчить то одно, то другое?

— Ты не понимаешь, — оскорбленный Алеша даже покраснел, потеряв свою привлекательность, как по волшебству, — мужчине унизительно быть в роли просителя.

— И еще более унизительно ставить в подобное положение свою женщину.

Он заерзал, не зная, что ответить.

— Напрасно вы поженились, — невинно заметила Римма Викторовна. — У Алешиных жен должна быть одна ценность: сам Алеша. А ты, Мирослава, если и не ставишь себя выше, то как минимум — вровень. Его эго не выдержит такого.

— И чему вы так радуетесь? — спросила я. — Сами бы и жили с ним, если критикуете остальных.

— Мое эго в три раза больше его эго, — хмыкнула она. — К тому же, он слишком стар для меня.

Просто для справки: эти двое были ровесниками.

Старели, но не взрослели.

Это побочка таланта или что?

— Мы все — всего лишь декорации, а вы — главные герои, — согласилась я саркастически.

— Но ты очень красивая декорация, — подхалимски вставил Алеша, который не умел долго дуться и терпеть не мог ссоры.

Комплименты, если подумать, у него тоже выходили так себе.

— Да ну вас, — рассмеялась я и потянулась за новым пончиком, а заодно чмокнула Алешу в нос. — У меня даже ревновать вас друг к другу не получается, уж больно вы несерьезные.

— И правильно делаешь, я не сплю с мужчинами старше сорока пяти, — уведомила нас Римма Викторовна.