Три минуты с реальностью - Флейшгауэр Вольфрам - Страница 17

• Предыдущая
• 17/91
• Следующая

– В воскресенье, – пробормотал Дамиан и скрылся в гардеробе.

Лутц посмотрел на Джульетту и высоко поднял брови.

– Эти аргентинцы, – сказал он. – Иногда они по-настоящему действуют мне на нервы.

– Кто это, Нифес? – спросила она.

– Партнерша Дамиана. По танцу. Вот она, смотри.

Он указал на столик в фойе, на котором лежали плакаты. Красными, широко расставленными буквами на черном фоне было написано «Джулиан и Джулиана». Поза танцоров, в которой угадывалось танцевальное па, символизировала последнее мгновение перед окончательным соединением тел. Лица мужчины нельзя было разглядеть, его закрывал профиль женщины. Только по напечатанным под изображением именам можно было догадаться, что на плакате Дамиан Альсина и Нифес Кабрал.

Глаза Нифес прикрыты, рот чуть приоткрыт. Черные как смоль волосы безукоризненно уложены, губы – блестящие, ярко красные, лицо – прелестно, с белой кожей и мушкой на щеке. От ее изящества просто перехватывало дыхание! Джульетта с завистью рассматривала полные груди, совершенной формы ноги, безукоризненные бедра. И хотя Джульетте не нравилось это словосочетание, в данном случае оно подходило как нельзя лучше: Нифес была женщиной мечты. Фотограф запечатлел ее в момент наивысшего воодушевления, когда противостояние превращается в самоотдачу. Одна бретелька платья по моде тридцатых годов слегка приспущена, плечи обнажены. Прядь волос выбилась из безупречной прически и упрямо завивается над виском. Вот какая она, Нифес. Чтоб ей никогда не приезжать в Берлин!

– Она тоже танцует в спектакле?

– Естественно. – Казалось, Лутц наблюдает за ней. – На них обоих держится вся постановка. Они вместе над этим работали. Неужели ты думаешь, что люди попадают в спектакль по моей прихоти или по прихоти какого-то берлинского танцора? Они оба – звезды, с ними никто не сравнится.

– А о чем, собственно, спектакль?

– Он тебе не рассказывал?

– Нет.

– Ну, все как обычно в танго. Несчастная любовь и классовые противоречия. Boy meets girl 33. Дело происходит в Буэнос-Айресе на рубеже веков. Джулиан беден как церковная мышь и работает на скотобойне. Однажды, танцуя танго, он встречает Джулиану.

– И что дальше?

– Отец Джулианы из высших слоев общества, он против их отношений. Отправляет дочь в Париж, где ей вскоре предстоит выйти замуж за другого. Джулиан, бедный рабочий из предместий, естественно, не может последовать за ней. Я играю злого гомосексуалиста: я богат и склоняю Джулиана уступить мне ради денег. Та самая сцена, которую ты видела. Джулиан, то есть Дамиан, хочет получить от меня деньги. Я согласен дать их, только если он станет со мной спать. Кстати, этот сюжетный ход типичен для Дамиана. Он все время придумывает нечто подобное, потому-то аргентинца на мою роль найти так и не удалось.

– Вот как?

– Ну да, в балете же половина танцоров – голубые. Но в мире танго у голубых большие проблемы. Поэтому хороший танцор не согласится на такую роль. Мужчина с мужчиной в контексте сексуальных взаимоотношений. Немыслимо.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что он всегда придумывает нечто похожее?

– Дамиан делает смешные вещи. Выдумывает необычные новые шаги. Все так говорят. Может, от зависти. Танго – это замкнутый мир. Ведь лучшие танцоры, я имею в виду действительно хорошие, совсем не ангелы. Из-за конкуренции. Примерно так же, как у нас в балете. Вспомни, как было у Бежара 34. Или Баланчина 35. На любого, кто решится на что-нибудь новое, немедленно набрасываются конкуренты. А Дамиан действительно чертовски хорош. Но иногда делает смешные вещи. Поэтому вызывает раздражение у себя в Буэнос-Айресе. Кроме того, он совершенно не подходит для танго на сцене. И это чувствуется.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, сгущая краски, скажем так: он умеет читать и писать. В некотором роде интеллектуал. А миру танго это несвойственно. Танго идет снизу, из бараков, из грязи. С большинством танцоров танго старшего поколения, которые зарабатывали этим на жизнь, невозможно сказать и двух слов. Они работают, что называется, на другой частоте. Совсем на другой. Пойми меня правильно. Часто это очень милые люди. Но если ты знаешь их язык, то довольно скоро поймешь, что мыслями они весьма далеки от тебя.

– Так, значит, ты уже бывал там?

– Конечно. Не побывав в Аргентине, понять этот танец невозможно. Мне кажется, на свете вообще существует не так уж много вещей, которые были бы столь же сильно привязаны к месту, как танго. И не только танец. Прежде всего музыка. На самом деле территориальная привязка могла бы быть еще более узкой. Несколько перекрестков, напичканных кафешками и барами, несколько сотен рифмованных строчек и набор мелодий – вот что такое танго. Но если ты не знаешь всех этих тайных уголков, можешь проторчать в Буэнос-Айресе две недели и никак с этой средой не соприкоснуться. Параллельный мир со своими собственными законами. Пятнадцать лет назад казалось, что танец полностью вымер, но никого это особенно не волновало.

– Чем же заканчивается история?

– Джулиан закалывает меня – ты это видела – и оказывается в тюрьме. Джулиана беременна от него, но он об этом не знает. Он узнает только, что в Париже она вышла замуж, и проклинает ее.

– Как-то слишком уж мрачно.

– Дальше еще хуже. Через двадцать лет он выходит из тюрьмы, снова начинает танцевать и каким-то образом оказывается в Париже, где тем временем начинается бум танго. На одном из балов встречает молодую девушку, которая танцует так, как было принято двадцать лет назад. Он спрашивает ее, откуда она знает эти шаги. Та отвечает, мол, от матери. Он хочет познакомиться с ее матерью, и voila 36: это Джулиана. Джулиан танцевал с собственной дочерью и узнал ее по стилю танца.

– Ага, значит, все-таки happy end 37?

– Нет, в танго такое невозможно. Разумеется, Джулиан и Джулиана все еще любят друг друга, к тому же Джулиан очарован собственной дочерью. Он хочет, чтобы они обе убежали с ним. Но Джулиана связана традиционными представлениями о том, что можно и чего нельзя. Она не может решиться на неопределенное будущее. Они танцуют прощальное танго, танго несбывшейся любви. Потом Джулиан уходит и лишает себя жизни.

– Да, ужасно.

– Я тоже так думаю. Но я не хореограф. С точки зрения танца все поставлено гениально. Никто не сделал бы лучше. Сцена узнавания дочери просто сказочная. За это-то они все его и ненавидят, я думаю. Обычное танго-шоу через пятнадцать минут становится невыносимо скучным. Я видел несколько десятков. Все время одно и то же. Дамиан же делает что-то особенное, изобретает свои фигуры, вкладывает в них собственный смысл. И это действует, да еще как. Ты все видишь и чувствуешь, хотя и совершенно не понимаешь, каков механизм воздействия. Дамиан работает почти как Вагнер в «Кольце Нибелунгов» – на лейтмотивах, которые все время чуть-чуть изменяются. Для этого нужен ум, а в мире танго им обладают немногие…

Одно предложение поразило ее: «За это-то они все его и ненавидят»… За три недели знакомства она кое-что узнала о Дамиане: он настоящий трудоголик, любит макароны, терпеть не может телевизор; ему нравятся дорогие вещи, особенно одежда. Он не любит готовить, но уж если делает это, то на продуктах не экономит; принимает душ три раза в день, едва ли не помешан на чистоте собственного тела; предпочитает заниматься любовью во второй половине дня при особом освещении, окрашивающем ее тело в пастельные тона. Она наслаждалась тем, что он ведет себя с ней так, словно она принцесса – придерживает для нее дверь, подает пальто, помогает сесть за стол. Но ничуть не меньше наслаждалась она прямотой и искренностью его желаний – они занимались любовью в местах, совершенно для этого не предназначенных: в раздевалке бассейна или в ее машине по пути домой с вечеринки. Его образ, сложившийся у нее в голове, имел, конечно, пробелы и белые пятна. Но никоим образом не сочетался с этой фразой: «За это-то они все его и ненавидят»…

• Предыдущая
• 17/91
• Следующая