Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 41

Гонец, уже выпивший ковш кваса, рассказал, зачем он послан. Тяжко ранен полицейский чин, доктор, что на ярмарке нашелся, боится за операцию браться — может человек от боли помереть. Предлагает оставить как есть, а Бог разрешит — заберет душу православную или еще пожить оставит. Но если ему дать тот чудесный дым, от которого в забытье приходят, тогда капитан вынудит врача пулю извлечь.

Вот и отдохнули от забот. Нет, это доброе дело я не совершу — не помчусь врачом-анестезиологом обратно в Макарьево. А вот эфир дам. Конечно же, с инструкцией.

Все это сказала Даниле. Заодно поняла, что парень, верней служака средних лет, с сабельными шрамами на щеках, по-настоящему утомился, пока искал мой обоз, свернувший с большака. Коню тоже надо дать роздых, а операция, как говорил врач, до завтрашнего вечера потерпит. Так что пусть поест, отдохнет немного — и в путь.

Хорошо, что Лизонька заснула, положив руку на Зефирку. Вместо вечерней сказки я достала письменную шкатулку и принялась за тяжкий труд: сочинять импровизированную инструкцию, стараясь оставить как можно меньше клякс. Почему ленюсь заняться капельной ручкой? Ну или каким-то ее прототипом.

Ох, эти чернильные письма. Хоть самой одеться калмычкой и поскакать на операцию. Нет, это даже не глупость, а что-то очень неправильное. Та самая чуйка подсказала мне: Макарьево для меня исчерпано, закончено и хорошо, что я его покинула. Нет смысла возвращаться во вчерашний день, да еще неосознанно тревожный.

Трудилась я долго. Пожалуй, весь мой табор отправился на боковую, кроме Лизонькиного сторожа. Да еще внешнего сторожа, явно не дремавшего, так как он развернул каких-то посторонних путешественников — до меня донесся его голос, что все здесь занято, разворачивай тройку.

Инструкция вышла длинная и подробная, исключающая разность толкований. Уф, наконец-то… Да, еще надо упаковать скляницу. И пора будить вестового.

Впрочем, сослуживец Михаила Федоровича не спал. Едва я вошла в большую комнату, сразу вскочил с лавки.

— В путь, с богом! Одно запомни: делать, как тут написано, не отступать.

— Благодарствую, сударыня. Шкалик бы мне на дорожку — ночь холодна. Да еще надо мне вам кое-что от Михаила Федоровича на словах передать, — сказал Данила, повесив сумку на плечо. — Нет, сударыня, хоть и спят ваши люди, лучше выйти на крыльцо, вот там и скажу.

Я накинула шаль, открыла дверь и шагнула в августовскую ночь.

И эта ночь упала мне на голову пыльным мешком.

— Не гони, Гараська, не было у них переполоху. Да мы на большаке уже, отколь им знать, что в Макарьев едем.

— Ты сторожа-то вусмерть уходил?

— Зачем? По башке вполсилы да спеленал. Я всегда знаю, какой грех на душу брать.

— Вусмерть надежней будет.

— Вот ты следующим разом сам и бей вусмерть, да только сам и признайся, коль поймают.

— Типун те на язык, Данила!

Разбойный спор не утихал. Дошел до сословно-юридических тонкостей: не один ли ответ будет, убили дворового или нет, коли барыню украли?

Меня такие нюансы не интересовали. Радовало, что Митяй-сторож в живых остался. Вот только его дозор до третьих петухов, почти до рассвета. Тогда и хватятся. Если Лизонька раньше не заплачет — «где маменька?».

На этот раз Лизоньку не украли. Надо подумать, чему еще порадоваться.

Например, что не били по голове. Обморок был вызван недолгой остановкой дыхания. Лжеполицейский и его сообщник орудовали по-разбойному грамотно: быстро, надежно, без излишеств. Мешок на голову, рот зажать, горло слегка сдавить. Руки связать уже в своем экипаже — не в той ли самой тройке, что явилась недавно и была развернута? Недалеко отъехала…

Итак, разбойники меня берегут. Остается понять: чего они хотят?

Судя по говору, народ был простецкий, поэтому и не порождавший такого гнева, что циничный комедиант-шулер из «Бристоля».

Из «Бристоля»…

Ох, Эмма Марковна, надо же так! Кинулась на письмо, не подумав, где же на самом деле видела письмоносца. В том же «Бристоле», на первом, «простом», этаже! Не в мундире, конечно. Да и, кстати, шрамы на щеках — слышала, что их иногда нарочно делают поверх клейма. Мол, вояка заслуженный, а не каторжный беглец.

Была в тот день еще одна странность. Но сейчас меня должны интересовать вещи более актуальные. Куда везут меня, например.

Ладно, себя, бедную, поругали, думаем дальше о насущном. Нет у меня большого зла на каторжников. Посулю им золотые горы, может, и дам. Какой-то древний герой, Цезарь вроде бы, попал по молодости в плен к пиратам. Отдал за себя двойной выкуп — мол, не ту цену просите. Напоследок обещал поймать и казнить. Они — «ха-ха», а он — поймал и казнил. Так что денежки отдам и постараюсь, с Михаилом Федоровичем, полицейским, чтобы они в Сибирь отправились.

Вот только для этого с ними надо сперва побеседовать.

Что не совсем просто — на голове прежний мешок. С прорезью для носа, но говорить, даже кричать, из него несподручно. Придется ждать остановку.

Ожидание было мучительным скорее психологически — разбойники подложили мне под голову какую-то сумку, похоже даже ту, что я снарядила доктору. Накинули сверху грязную рогожу, небесполезную в прохладную ночь.

Наконец тройка остановилась. Перед этим особо потряслась, и я поняла, что мы свернули с большака.

— Жива, сударыня?

Я не стала отвечать и не ошиблась с последующим действием — с головы стащили мешок, удостовериться.

Судя по звездам и прохладе, ночь подходила к концу. Удалось если не разглядеть похитителей, то сосчитать — трое. Разумно: двое украли, третий был у коней.

Я продышалась, прочистила горло. От первого контакта будет зависеть многое.

— Жива. Коли меня сударыней величаете, обращаетесь как с сударыней.

— Что угодно, сударыня? — спросил ближайший разбойник с насмешливым уважением.

— Ноги по траве поразмять. Сами знать должны и не бояться: барыни по полям не бегают.

— Ножки размять — дело важное. Только знаем мы, что барыня вы необычная, мало ли что. Так что не обессудьте.

Обычная барыня после этого закричала бы что-то вроде «не прикасайтесь ко мне, хамские отродья!». Но в моем положении это значило бы плакать по волосам. И я безмолвно позволила надеть на себя настоящий ошейник, да еще с добротной цепью, длинной и позвякивающей. Зато развязали затекшие руки.

— Прогуляйтесь, барыня. Мы зырить не будем, но и вы не шуткуйте.

На секунду, видно от радости, что руки свободны, мне захотелось гавкнуть в знак согласия. Нет, ни шутковать не буду, ни шутить.

Конечно же, я сразу проверила сбрую. Без иллюзий — технология явно отработана, и кожу с медной прокладкой, и цепь ножом не срежешь. Так что пока без технических попыток. Разминаем ножки у кустов и думаем, глядя на блеклые звезды.

Барыня я необычная — похитители знают. Еще бы, недаром лжеслужака выдал подробный рассказ об эфирном наркозе. Что бы мне сделать с репутацией «необычной барыни»? Вообще-то, как супруга следователя я могла бы их просветить не хуже, чем любого другого контрагента, медика или фабриканта. Хоть стать атаманшей неуловимой шайки, что не берется за дело меньше чем на миллион.

Легкий, но все же ощутимый рывок. Что-то размечталась на свежем воздухе. Пока что надо узнать, чего они хотят от «атаманши».

Двое лиходеев — Данила и Гараська — вполголоса что-то обсуждали, отдалившись от повозки. Донеслось неразборчивое: «Так и они тугаменты сулят, да надежные, а золото завсегда бумажек получше… первый уговор важнее… второй посул больше».

Они что, не определились с заказчиком? Не стоит им мешать. А вот почему не побеседовать с третьим, похоже не допущенным к серьезному разговору?

— Слышь меня, добрый молодец? — молвила я свистящим шепотом.

— Ась? — чуть испуганно произнес разбойник — по фигуре и голосу парнишка не старше Алексейки.

— Добрый молодец, хочешь миллион? — произнесла я столь же маняще-свистяще.