По шумама и горама (1942) (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 46

— Это недоразумение, я уверен, Владимир не такой, — горячо вступился я за самого себя.

Дождавшись окончания облавы, мы поблагодарили хозяйку и выскользнули на улицу.

Тихо, людей почти нет.

Не отважившись ехать на трамвае, пошли пешком — пять километров для нас это пустяк. Но по дороге я завернул в Професорску колонию, меня туда тянуло словно магнитом. Уже на подходе в палисадничке у дома я увидел Сабурову и невысокого плотного человека в домашнем пиджаке, но при галстуке-бабочке.

— Прикрой, — я встал сбоку от Глиши так, чтобы он заслонял меня.

Разговор явно выходил за рамки обычного, оба участника возбуждены, и даже издалека, с другой стороны улочки я разобрал причину — долги по квартирной плате. Судя по всему, у матери Сабурова дела совсем плохи, если так наезжает интеллигентный профессор, владелец дома.

Остро кольнула совесть — ведь еще в прошлый раз собирался передать денег…

Мы прибавили шагу, стараясь побыстрее миновать дом, когда со второго этажа, привлеченный разговором на повышенных тонах, быстро спустился Сергей, обнял мать за плечи и отправил в дом, а сам, нависнув над профессором, принялся ему резко выговаривать.

Все-таки военная форма дает ее носителю суперспособности — шестнадцатилетний юнец застраивал пятидесятилетнего мужчину, а почтенный преподаватель только вжимал голову в плечи.

Уже на перекрестке я последний раз обернулся — профессор уже скрылся у себя, хлопнув дверью, а Сергей стоял и неотрывно смотрел в нашу сторону.

Милица присела ко мне на край постели и провела рукой по щеке:

— Что-то ты грустен, мальчик. О чем думаешь?

Думал я где добыть денег, чтобе переслать их матери Сабурова, но совершенно не собирался грузить этим Милу. Но если женщина решит выпотрошить тебе мозг, с этим никакое гестапо не сравнится и минут через пятнадцать расспросов и тормошений я раскололся до пупа.

— Это не проблема, возьми, сколько нужно и передай.

Вот еще мне не хватало в альфонсы подаваться. Хотя… Найти отмазку я не успел, Милица пошла на второй заход:

— Ты уже знаешь, как мы будем выбираться отсюда?

— Да, Глиша переправит тебя в Будапешт, ты говорила, что там есть хорошие друзья.

Угроза, нависшая надо мной, была чертовски хороша — со стрижкой «буби копф», широко раскрытыми глазами и манящей грудью в полураспахнутом халате — но от этого не менее опасной:

— Надеюсь, ты не собираешься оставить меня в Будапеште?

Вообще говоря, именно это я и собирался, но на всякий случай промолчал.

— Понятно… — протянула Милица, достала сигареты и закурила. — Все вы мужики свиньи.

— Мила, что не так? — попытка обнять не удалась, она сбросила мою руку.

— Ты что, сам не понимаешь?

Вот в эти игры я точно не подписывался играть, знаем-плавали, поэтому только хмыкнул и пожал плечами.

— Все вы мужики бестолочи, — констатировала Милица.

Дожили, блин. Семейный скандал и разборки, сейчас прозвучит сакраментальное «Ты меня не любишь».

— Так и скажи, если я стала тебе безразлична.

Бинго.

Откинул одеяло, сел рядом и погладил ее по спине:

— Послушай, там же самое безопасное место…

Она фыркнула:

— Гестапо там как дома.

— Придумай место лучше. К немцам нельзя, к четникам нельзя, переправить тебя в Англию или Россию не в моих силах. Италия?

В Аргентину бы ее…

— Возьми меня с собой, — скорее приказала, чем попросила Милица.

Разумеется, я возгордился, что моя женщина считает место рядом со мной самым безопасным, но стоило представить, как я доставлю в Верховный штаб любовницу Ачимовича и весь объем головняка из-за этого… И как мне вынесет мозги Милица, если я откажусь.

— Взять тебя это мы завсегда с удовольствием.

— Все вы мужики одинаковые, только одно на уме!

— Так, капризная девчонка, замолчи и слушай. Ты поедешь через Будапешт…

Она раскрыла рот, но я успел положить на него ладонь.

— Слушай. Поедешь с Глишей, документы у вас надежные, изобразите если не семейную пару, то любовников. Из Будапешта в Дубровник, вроде как на море, сейчас самый сезон. Из Дубровника ко мне. Все понятно?

— А ты?

— А я повезу документы о переговорах Дражи.

— Как скажешь, противный мальчишка. И не вздумай меня обмануть.

Она опрокинула меня на спину, легла сверху и медленно сползла вниз.

Следующие полчасы были, наверное, самыми приятными в моей жизни, здешней уж точно. А следующие дни — нет.

Не знаю, наверное, есть на свете герои, которым такое путешествие в порядке вещей, но меня потряхивало с самого начала, едва мы покинули Карабурму. А уж после того, как Глиша усадил меня на поезд и помахал ручкой, страх накатывал при виде каждого патруля. Неважно, сербского или немецкого. Даже спать боялся и все время прижимал к себе чемоданчик, чем очень хорошо вписался в роль только что отпущенного из больницы студента Белградского университета — в Белграде мне сделали врачебную справку, куда я сам проставил дату отправления.

Да, снова красил волосы, страшно жалея, что нет цветных контактных линз — заделался бы жгучим черноглазым брюнетом. Бумаги, вытащенные Милицей из портфеля Ачимовича, примотал бинтами к телу, отчего плохо сгибался в пояснице.

Знакомая дорога извивалась между холмов Поморавле, поезд спокойно проехал Чачак, впереди были такие знакомые Пожега и Ужице, но примерно посередине между первыми двумя состав с искрами из-под колес и скрежетом встал, будто ударившись в гору.

Сквозь грохот и матерную брань, сопровождавшую попытки пассажиров подняться или выбраться из-под упавшего на головы багажа, я разобрал знакомые звуки — взорвалась пара гранат и несколько раз бухнули винтовки.

Сосед по сидячему купе, благообразный толстячок, неожиданно ловко нырнул под лавку и оттуда испуганно зашептал мне:

— Младиче, прячьтесь! Стреляют!

Наверное, он уже попадал в такие передряги, но ложиться на пол особого смысла не имело — пуле без разницы, стекло или деревянные стенки вагона. Что я ему и высказал с видом университетского знайки.

— Прячтесь! — настойчиво потребовал он. — Не торчите в окне!

Выстрелы, едва начавшись, стихли и это как бы не хуже всего. Это значило, что охрана поезда из состава сербской стражи сдалась, но от партизан она бы отбивалась куда дольше, партизаны стражников крепко не любят и могут прикончить пленных. Остается только социально близкая сила — четники. Стоило только представить, как меня обыскивают и находят документы с подписью Дражи, как шерсть встала дыбом от страха, а по спине побежали мурашки размером с кулак.

Мимо стоящих вагонов пронеслись галопом несколько всадников, перепоясанных патронташами. Они орали нечто неразличимое и потрясали винтовками, а в нашем окне снаружи появилась заросшая бородищей по самые глаза рожа и радостно оскалилась, явив миру гнилые пеньки зубов. Чисто налет на поезд бандой есаула Брылова — крики, паника, стрельба и груз, который стоит больше, чем саквояж с золотом.

Грохотали двери, четники вытаскивали наружу мужчин, но перед женщинами изображали галантность, ровно до того момента, как вдоль поезда, справа и слева, застрочили пулеметы. Бородачи на секунду замешкались, но увидев, как снаружи под пулями падают их товарищи, побросали награбленное и кинулись прочь, беспорядочно отстреливаясь.

— В атаку! — проревел снаружи трубный глас, перекрыв все звуки.

Сходство с временами гражданской войны усугубилось еще больше: команда прозвучала на русском.

В обратном направлении поскакали всадники, с лихим казачьим посвистом, пальбой с седла и высверком сабель.

— Рубай сволочь!

В суматохе я с трудом разглядел югославскую форму, точно такую же, как видел при погрузке пушек в Белграде. Значит, Русская Охранная группа, в быту именуемая корпусом.

Час от часу не легче, вероятность встретить знакомых кадета Сабурова подскочила просто астрономически. Кровь снова застучала в висках, оставалось надеяться, что опять выручит приличный, «господский» вид. Главное, не поворачиваться в фас, как на фото в розыскном листе. Неверной рукой сжал в кармане «вальтер» и слегка отогнул полу пиджака в готовности в любую секунду выстрелить.