Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 2 (СИ) - Март Артём - Страница 42

— Вы излишне романтизируете все это, — сказал я суховато.

— Нет. Я лишь хочу сказать, что многим, даже мне, есть чему у тебя поучиться. К сожалению, вряд ли такие, как я еще способны на это.

— Учиться никогда не поздно.

— Только не когда твои руки по локоть в крови и в дерьме, как мои, — проговорил Кулым. Потом мы недолго помолчали.

— Да, кстати, Витя. Есть у меня к тебе один очень серьезный вопрос. Или, скорее, предложение. Выслушаешь?

— Выслушаю, — сказал я. — Но не обещаю, что дам ответ немедленно.

— Ты дашь. Дашь тут же, — кривовато ухмыльнулся Кулым. — Вопрос это предполагает.

— Ну что ж, — я вздохнул. — Что у вас за вопрос?

Глава 22

— Сначала выслушай и не перебивай, — сказал хрипловато Кулым.

— Ну хорошо, — ответил я, не отводя взгляда от веселящихся гостей.

Кулым покивал, помолчал пару мгновений, протяжно выдохнул носом. Потом начал:

— Настают тяжелые времена в нашем городе. Тяжелые времена для всех, но особенно для моей семьи. Нет больше единства в верхах, что сидели на Черемушках. Между нами началась война.

Нахмурившись, я посмотрел в тускловатые глаза Кулыма. Он выглядел уставшим как никогда. Обычно старик молодился и держался крепким. По-другому во главе ОПГ и не получится. Но теперь на лице его будто бы отразилась вся усталость, накопленная этим человеком за его длинную жизнь.

— Седой и Комар пошли против меня. Дело в наркоте. Они считают, что, торгуя ей поднимутся как никогда. И в общем-то, это правда. Поднимутся. Вот только я против таких дел. Немало я видел в молодости торчков, окончивших жизнь под забором. В перестройку потерял многих своих. Дрянь эта забрала. Потерял я и сына.

— Да? Он же жив, — нахмурился я.

— Старший, Иосиф — да. Но Ринат подсел на героин, когда попал в Афганистан. Не выдержал он напряжения войны и когда вернулся, уже плотно сидел на этой дряни. Ринат — поздний мой ребенок. От второй жены. Больно сильно я его опекал. Ну и вырос он от этого очень уж жаждущим воли. Волю он нашел сначала в армии, а потом и в наркоте. Так уж он думал.

— Передоз? — Спросил я.

— Наркота сожгла его изнутри. Гнить стал заживо. Превратился в животное, и сделать я ничего не смог. Ринат уехал из Армавира в Москву. Прятался от меня. Ну и узнал я о его смерти уже после того, как могила сына просела и сравнялась с землей. Узнал от Иосифа.

Кулым помрачнел. Опустил взгляд к молодым. На лице его отразилась настоящая слабость. Сейчас со мной разговаривал не Кулым, а всего лишь Марат Кулымов — немощный, покалеченный жизнью человек.

Тогда я понял, почему он так стоит за семью. Не справился он с воспитанием своих детей. Чувствовал поэтому за собой большую вину. И теперь, на склоне лет, поняв, что для него действительно важно, в трехкратном размере пытался отдать свой родительский долг внучке. Я видел, что именно в ее благополучии он видел благополучие своей «Семьи». Марина была для него семьей.

Потом на ум мне пришла другая мысль: неужели так сильно он мне доверился, что разрешил себе проявить в моем присутствии слабость? Разрешил себе быть слабым. А был ли кто еще, кроме меня, кто видел его таким?

— Я устал, Витя. Очень устал. И хоть впереди ждут меня суровые трудности, я могу с ними не справиться, если даже приложу для этого все усилия.

— Я понимаю, к чему вы клоните.

— Очень хорошо, — Кулым снова посмотрел на меня. — Значит, ты понимаешь, что кто-то молодой, решительный, полный сил сможет преодолеть эти трудности. Вот только беда в том, что нет у меня наследников, которые бы взяли все в свои руки. Оба сына получились бестолковые. Доверить руководство кому-то из своих людей я тоже не могу. Им тяму не хватит.

Я молчал, внимательно слушая и не перебивая. Понимал, какой вопрос он хочет мне задать, какое предложение сделать. Да только хотел, чтобы старик проговорил это вслух. Знал я так же, какой дам ответ. Мне кажется, он тоже знал.

— Тебя я знаю в сто крат меньше времени чем каждого из моих. Но в то же время ты проявил себя в сто крат лучше, чем любой из них. Скажи, Витя, пойдешь ли ты ко мне? Согласишься ли взять мои дела в свои руки? Конечно, не сразу, а со временем. Начнешь с бригадира, а то пацаны не поймут. Но до верхов ты дойдешь быстро.

Я вздохнул. Я никогда не курил и следил за здоровьем всю мою жизнь. Но в этот момент мне захотелось выкурить сигарету. Как обычно, когда в душе моей возникал какой-нибудь нехороший соблазн, я подавлял его силой воли. Подавил и это пагубное желание.

— Я рад, что вы доверяете мне настолько сильно, Марат Игоревич, но я откажусь от вашего предложения. Я не могу связать свою жизнь с ОПГ. Совесть мне не позволит.

— Зачем же ты помогал мне все это время? — Спросил Кулым совершенно ровным тоном, в котором снова проявились нотки жесткости.

— Я помогал не ОПГ, а людям в ней. Попроси меня о помощи Слива, Седой, или тем более Михалыч, они бы такой помощи от меня не получили. В моих глазах не осталось в них ничего человеческого.

— Что ж…

Кулым покивал. Во взгляде его отразилось что-то, что можно было бы назвать уважением.

— Другого ответа я от тебя и не ждал. Больно ты принципиальный человек, Витя.

Я ничего не сказал. Так, мы с ним и стояли, глядя вниз, на гостей. Среди них я видел и Марину. Девушка гуляла на свадьбе в гипсе, но он ничуть ее не портил. Скромное светло-серое платьице чуть выше колена подчеркивало красоту её фигуры. Девушка веселилась и танцевала несмотря на травму.

— Жаль. Марине ты очень нравишься, — сказал Кулым, проследив за моим взглядом.

— Я знаю, — ответил я тихо.

— Конечно. Конечно, знаешь. Понял все без всяких слов. Как и я. Ну ладно, Летов, бывай. Не буду отвлекать тебя от работы.

С этими словами Кулым выпрямился, потом оперся о тросточку. Я еще долго слушал ее стук, когда он спускался по ступеням, вымощенным цветастой плиткой. Потом увидел старика внизу. Он выпил вместе с Сидоренко, и когда заиграл медляк, к моему удивлению, стал танцевать с какой-то пожилой дамой. При этом Кулым говорил с ней о чем-то и улыбался так, будто нашего разговора и не было.

К часу ночи большинство дурацких свадебных конкурсов закончилось, и тамада — высокий, худощавый армянин, уже едва держался на ногах от водки. Да и слова во внятные предложения он складывал с трудом. Однако гостей, кажется, это ничуть не смущало.

Тем не менее праздничный кураж поутих, кто-то лениво танцевал рядом с музыкальной аппаратурой, другие вели ленивые пьяные разговоры за столом. Часть уже разъехалась, и в собутыльники приглашали даже парней из охраны.

Фима, который уже неплохо поднабрался, звал и меня пойти вниз, но я отказался. Настроения пить у меня совсем не было.

Я снова вышел на балкон. Темная мартовская ночь была прохладной, но ветер уже утих. Он угнал зимние тучи куда-то к горизонту. Часть небосклона очистилась, и на нем засеяла единственная полярная звезда. Очень яркая.

— Привет, — услышал я за спиной знакомый голос. Женский голос.

Я обернулся. Это была Марина. Девушка слегка придерживалась за дверной косяк, пытаясь скрыть опьянение. Правда, на ее молодом, почти детском личике и так было все написано.

— Привет, — ответил я суховато. — Как рука?

— Уже не болит, — она поправила перевязь так, чтобы показать мне обнаженные плечи.

Потом девушка прошла к парапету, оперлась об него рядом со мной.

— Красиво сегодня, — сказала она. — Зима уже надоела. Хочется тепла.

— Хочется, — согласился я.

Девушка будто бы хотела сказать еще что-то, но не решилась. И хотя, под алкоголем, она немного тянула слова, кажется, робость ее никуда не делась. По крайней мере, не вся.

— Ну, все еще прохладно, — сказал я. — Ты озябнешь в таком платье.

— В зале душно. Вышла подышать, а то мне дурно, — солгала Марина.

Я хмыкнул. Снял пиджак, повесил ей на плечи.

— Спасибо, — улыбнулась она. Я не ответил. — Не хочешь пойти в зал? Там уже много кто из ваших. А ты все тут мерзнешь.