Путешествие на край комнаты - Фишер Тибор - Страница 4

• Предыдущая
• 4/67
• Следующая

Пью кофе, вскрываю конверты. Интересно, зачем? Как говорится, оно мне надо? Да, я знаю, что это нехорошо — читать чужие письма. Но зато так увлекательно. Впрочем, первый волнительный трепет, подогреваемый легким чувством вины, очень быстро проходит, когда понимаешь, что жизнь у других людей такая же монументально унылая и небогатая событиями, как и у тебя самого, или когда это чужое письмо из банка, из отдела кредитных карточек. Сразу ясно, что ничего интересного там не будет. Но я все равно вскрываю все письма, прежде чем выбросить их на помойку. Просто чтобы удостовериться, что там нет ничего жизненно важного: скажем, истошного вопля о помощи жертвы злобного похищения, которая уже отчаялась ждать, когда за нее заплатят выкуп. И опять же, помимо надежды на что-то хорошее, светлое и приятное, есть еще и надежда на то, что тебя что-нибудь развлечет.

Первый конверт — большой, из плотной бумаги. Я немного волнуюсь, потому что внутри могут быть письма и для меня, письма с чем-то хорошим, приятным и светлым. Письмо адресовано некоему Е. Ламберту. Или некой Е. Ламберт. Я живу в этом доме уже десять лет, и никаких Е. Ламбертов здесь не было. То есть за эти последние десять лет. И никто никогда не писал Е. Ламберту на этот адрес.

В конверте — толстый цветной каталог интимных товаров. Там на первой странице написано, что ежегодно у нас в стране продается несколько миллионов подобных изделий, так что поневоле задаешься вопросом: выходит, у нас в стране все поголовно — и мужчины, и женщины, и дети дошкольного возраста — прибегают к сему незатейливому утешению в виде различных приборов и приспособлений для искусственного совокупления? Проверяю адрес на конверте. Все правильно, вплоть до последней цифирьки в индексе. Так что это не ошибка невнимательного почтальона. Неужели они рассылают свои каталоги по всем существующим адресам в надежде, что кто-нибудь да польстится на их товары (если даст себе труд вскрыть конверт)?

Второе письмо — пресс-релиз для журналиста, который съехал отсюда четыре года назад. Это исправленный вариант предыдущего пресс-релиза, который я выбросила на помойку месяца два-три-четыре назад. Насчет какого-то нового бренда ватных палочек. Что само по себе странно, потому что Митч, журналист, писал исключительно про кино — обзоры фильмов и все такое, — и потом, может быть, я чего-то не понимаю, но что значит: новый бренд ватных палочек? Что там может быть принципиально нового? И кто вообще смотрит, какой там бренд? Пресс-релиз тем не менее смотрится очень внушительно: две страницы убористым мелким шрифтом, и ничего — по существу. Просто какое-то половодье пустых словес. Признаюсь, я была в полном восторге.

По моей личной шкале раздражающих факторов Митч относился к разряду факторов раздражающих, даже очень. Однажды он выставил в коридор свой бильярдный стол, и стол простоял в коридоре несколько лет. Он никогда не помогал убирать места общего пользования, но всякий раз, когда видел, как я пытаюсь отмыть коридор и лестницу, говорил: «В следующий раз — моя очередь». Интересно, а если бы он вообще ничего не говорил, меня бы это бесило больше, меньше или так же? Наверное, все-таки меньше. Потому что он говорил это не мне, а себе. Пытался себя убедить, что он не такая уж дрянь на палочке.

А еще Митч слушал музыку. Сальсу. Очень громко. Один раз — в три часа ночи. Меня буквально выбросило из постели убойной звуковой волной. Я подумала, что это гуляют соседи снизу; оделась и пошла ругаться. Но оказалось, что у этих соседей все тихо (это было еще до того, как я купила ту квартиру), а музыка надрывается этажом ниже, у Митча. Я стучала, наверное, минут сорок, но Митч, понятное дело, меня не слышал. Во-первых, музыка так орала, что он и не мог ничего услышать, а во-вторых, я так думаю, он там совсем одурел от своей сальсы и наркоты.

На следующий день он извинился и сказал, что я могу брать у него фильмы на видео — в любое время и в любых количествах, — их у него целые залежи. Я не взяла у него ни одной кассеты и потом поняла почему: мне было удобнее и дальше считать его полным мудилой.

Третий конверт. Розовато-лиловый флаер месячной давности. На концерт какой-то там группы в каком-то там клубе. Его прислали девчонке, которая переехала два года назад. В последнем конверте, на имя Сильвии, был бланк заявления на получение кредитной карточки. Сильвия съехала три года назад, но если бы она тут осталась, сейчас у нее было бы уже штук тридцать всевозможных кредитных карточек. Раньше отделы кредитных карточек донимали своим непрестанным вниманием только богатых потенциальных клиентов, а теперь, значит, активно набросились на неимущих. Сильвия жила в подсобном чулане, который в риэлторских документах гордо именовался квартирой с отдельным входом со двора.

Мы познакомились с ней на одной вечеринке в Северном Лондоне: на крайнем севере Северного Лондона — так что я вся измучилась, пока добралась. А когда добралась, поняла, что надо срочно отсюда линять. Веселье уже выдыхалось, хотя было всего десять вечера. Я решила все-таки выпить стаканчик перед долгой дорогой домой, и как-то так получилось, что мы разговорились с Сильвией. Оказалось, что она тоже живет в Южном Лондоне. Причем в том же районе, на той же улице и, наконец, в том же доме, что и я. Мы с ней прожили в одном доме почти девять месяцев и ни разу друг друга не видели.

Сперва Сильвия мне не поверила. Наверное, решила, что я какая-нибудь маньячка и извращенка, которая знакомится с молодыми девицами и преследует их до дома под предлогом того, что она тоже живет в том же доме — ради каких-то своих гнусных целей порочного свойства.

Я уже начинаю всерьез опасаться, что я — воплощенное совершенство. И это меня и погубит.

Когда неумолимое колесо цивилизации затянуло в свои жесткие спицы дикие племена, затерянные в дебрях джунглей, оно покалечило всех, а многих вообще раздавило. И дело не в том, что они были слабее своих окультуренных истребителей или хуже вооружены; и не в том, что они не смогли приспособиться к новым условиям или что им было нечем торговать. Их убило другое: их вера, вера их предков, оказалась несостоятельной в «большом мире». Потому что еще никто не умирал о того, что есть более надежные, быстрые и простые способы охоты на диких свиней, что в хозяйстве можно использовать и синтетические ткани тоже или что для успешной торговли нужно выучить хотя бы один иностранный язык. Когда нам это нужно и выгодно, мы приспособимся к чему угодно. Причем без особых напрягов. Разочароваться в чем-то одном — это всегда неприятно, да. Обидно, досадно, но не смертельно. Но когда все, чем ты жил и во что верил, оказалось никчемной трухой, мусором на улицах городов твоих завоевателей… Проиграть в лотерею, не угадав нужные номера, или промокнуть под дождем, потому что ты думал, что дождя сегодня не будет, и не взял с собой зонтик, — это совсем не то, что узнать, что тебя ненавидят жена и дети или что банка, куда ты вложил все свои сбережения, не существует в природе.

Когда ты теряешь уверенность в том, что все обязательно будет хорошо, — это что, признак взросления или тревожный сигнал, что у тебя что-то не то с головой? Я давно перестала мечтать. Вернее, мечтать-то я, может быть, и мечтаю, просто теперь я уже не верю, что мои мечты сбудутся. Как будто смотришь футбольный матч, но не болеешь ни за одну из команд, и не знаешь никого из игроков, и вообще не интересуешься спортом — просто сидишь, убиваешь время, и тебе все равно.

Когда я сказала, что я — совершенство, я не имела в виду идеальное совершенство. Все зависит от смысла, который ты вкладываешь в это слово. У меня в жизни было два случая, когда я поступила по-настоящему плохо, то есть не то чтобы совсем уж подло, но все-таки нехорошо, и мне вовсе не стыдно за эти поступки, мне это даже понравилось, если честно. А если ты — совершенство, ты такого не сделаешь. Или сделаешь, но потом тебя загрызет совесть. Один из этих двух случаев был связан с футбольным клубом.

• Предыдущая
• 4/67
• Следующая