Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 12

С умеренным неодобрением и не очень долго я размышлял таким образом о коррупционных сверхдоходах подполковника Герасина. И старался не вспоминать чего-то лишнего о наших с ним непростых взаимоотношениях. А именно, о не совсем однозначных обстоятельствах перехода права собственности на эту усадьбу от подполковника ко мне. Победив свои нравственные терзания относительно пиратского завладения загородной недвижимостью, я разделся до без трусов и через просторную моечную вошел в поспевающую парилку.

Было уже почти по-настоящему жарко и я начал осматривать потолок, стены, и полкИ на предмет наличия слезящихся сосновых потёков. И к глубочайшему своему удовлетворению их не нашел. Вся парилка была добротно отделана липой. Только полы и скамейка, на которой располагались две бадьи, были дубовыми. Убедившись, что прилипнуть боками или такой же голой задницей к сосновой смоле мне не грозит и подстелив полотенце, я расслабленно устроился на полкЕ. Рассеянно глядя в потолок и считая отфугованные сучки на липовых плашках, я пытался угадать, какие известия мне попытался передать Сергей Степанович через свою, так не вовремя вышедшую из строя, хмельную дочурку. В голову, вместе с прибывающими на градуснике делениями, приходили только смутные предположения. Плюнув на чуждую советскому милиционеру хиромантию, я шваркнул полчерпака кипятка на каменку и полностью отдался процессу потоотделения.

Веника, берёзового или любого другого, я к немалому своему разочарованию нигде так и не нашел. И поэтому в три захода мне пришлось тупо, и совсем не по-русски потеть, изображая горячего парня из Суоми. Я потел и лениво думал, что если меня не удавят в течение недели, то надо будет озаботиться решением данного вопроса. И запастись дубовыми, березовыми, а также можжевеловыми атрибутами русской парилки.

Баню я покинул чистым, но безмерно расслабленным. Как телом, так и опустошенным от жара сознанием. Очень хотелось лечь, вытянуть ноги и долго ничего не делать. И ни о чем не думать. А еще хотелось взять в правую руку запотевшую пол-литровую кружку с холодным «Хорлбатом». И в пять глотков безжалостно его употребить. Одновременно ощутив всеми рецепторами языка, нёбом и пищеводом пощипывающую насыщенность этого знатного, и обязательно непастеризованного напитка. Ей богу, мне хватило бы одной кружки! Но увы…

Вздохнув о несбыточном, я медленно пошел в дом. Чувство ответственности заставляло удостовериться в главном. В том, что моя хмельная и пока не нареченная, но уже нарочная подружка лежит на том же месте, где я её положил. Наталья не подвела. Дивана она не покинула и, по-сиротски свернувшись на нём калачиком, добросовестно продолжала одновременно гостевать у Бахуса и у Морфея.

Удостоверившись, что золотой фонд Генеральной прокуратуры пребывает в полной сохранности, я, стараясь не шуметь, переместился на кухню. Не скупясь, насыпал из пачки со слоном в заварочник чая и добавив туда же смородиновой листвы, залил всё это дело кипятком. А потом, съедаемый непреодолимым оперским любопытством, взялся размышлять на предмет целесообразности телефонного звонка своему начальнику. Не майору Данилину, разумеется, а начальнику Октябрьского РОВД Василию Петровичу Дергачеву. По моему разумению, он должен быть в курсе большинства проистекающих в городе событий и процессов. Во всяком случае, тех, которые в течение прошедших суток и в данный момент происходят в местной правоохранительной системе. Никак не может подполковник Дергачев иметь информации меньше, чем натальин папенька. Пусть и стоит он в городской иерархии намного ниже товарища Копылова. Зато специфика его службы в плане поступления оперативной инфы, даёт ему серьёзные преимущества. Особенно, если учесть, что он теперь состоит в прямом общении с генерал-майором милиции Данковым.

Однако, как не свербело у меня в мозжечке желание получить картину оперативной обстановки в городе, соблазну я не поддался. Удержался. Потому что слишком хорошо понимал высокую вероятность того, что все телефоны Дергачева, Данилина и далее, находятся под контролем. Включая оба номера ОДЧ.

Причем, не только под контролем извечно любопытных соседей, но и моих чрезмерно бдительных коллег по МВД. Которым и ранее моя персона не давала спать спокойно. А уж начиная со вчерашнего дня, интерес ко мне, я так думаю, возрос у них кратно.

Да, сам город и его неискушенные граждане продолжают жить своей прежней жизнью, и интенсивно строить коммунизм. Для них, в их обывательском существовании, ровным счетом ничего не изменилось. Трамваи, как и прежде, звенят, и едут по своим рельсам. А жители, в соответствии с заповедями товарища Иисуса Христа, плодятся и размножаются с прежней интенсивностью. И даже, пока еще в большинстве своём русские дворники, всё так же исправно метут улицы.

Но вот сов-парторганы, милиция, прокуратура и территориальные подразделения КГБ, наверняка утратили свою вальяжность и спокойствие. Я уверен, что уже более суток они пребывают в состоянии перманентного и нервного оргазма. И пусть каждая контора, непроизвольно сотрясаясь от пинков и указаний своей вертикали, оргазмирует в строгом соответствии со своей, только ей присущей спецификой. Но, в любом случае, делает она это одновременно с остальными параллельными структурами. Не прерываясь в своих судорожных позывах и порывах надолго.

А, что для меня лично не есть хорошо, так это то, что все они, с разной степенью неприязни и зубовного скрежета, сейчас наверняка применяют ненормативную лексику в мой адрес. Злобно поминая скромного милицейского лейтенанта всуе. Известного им под фамилией Корнеев и по имени Сергей.

Нет, всё же прав товарищ Копылов, не наступило еще время высовывать мне свои уши из окопа. В котором есть всё, что только может понадобиться интеллигентному советскому милиционеру. От личной бани до личной прокурорши, которую можно использовать по её самому прямому назначению. Но, желательно, не выходя за границы возвышенных чувств и не сильно противоречащих советской морали поз…

Переместившись вместе с кружкой чая в беседку, я поудобнее устроился в плетёном кресле и смежил веки. За последнее время и, особенно, за крайние несколько дней мне порядком надоело напрягать голову, просчитывая людей и их всевозможные поступки. Отдавая себе отчет, что усталость всё равно берёт своё, а заснуть я при этом почему-то не могу, я выбрался из кресла. И, пересилив лень, сходил в дом за коньяком. Долив молдавского коньяка в отпитый на треть чай, я продолжил коньячно-чайную церемонию. Минут через пять я с глубочайшим удовлетворением ощутил, что с пропорциями я не ошибся. По телу разошлось не только тепло, но и приятная организму индиферентность. Душа отмякла, а разум наполнился комфортным пофигизмом. Перед тем, как отключиться, я даже успел прочувствовать, как медленно проваливаюсь в полудрёму. Мой перегруженный мозг, руководствуясь здоровым эгоизмом, вовремя включил режим самосохранения.

Что меня трясут за плечо, я почувствовал буквально в следующую секунду, как только уснул. Во всяком случае, я был в этом абсолютно уверен. И дальше пребывал бы в этой уверенности, если бы вокруг не было темно, а в небе не светились бы звёзды.

Как оказалось, что за плечо меня теребила уже выспавшаяся и, кажется, вполне протрезвевшая Наталья Сергеевна.

На меня она смотрела с нескрываемым превосходством. Как недавно завязавшие алкоголики обычно смотрят на активно практикующих забулдыг. Надо полагать, в заблуждение её ввела напополам опустошенная коньячная бутылка. Которая так и осталась стоять на столе после сеанса моего чаепития.

— Бросала бы ты пить, душа моя! — предусмотрительно опередил я гражданку Копылову, которая, как я видел, уже хотела меня в чем-то подобном упрекнуть, — Ты имей в виду, что в отличие от мужского, женский алкоголизм неизлечим! И не важно, какой социальный статус у бабы-ханыги! Будь она хоть прачкой, хоть помощником районного прокурора, излечиться и бросить бухать она уже никогда не сможет! — тонко намекнул я Копыловой на её печальные перспективы стать женщиной с трудной судьбой.