Спецхран (СИ) - Прягин Владимир - Страница 18

— А я с утреца сгонял в Бородыновку, — поделился водитель. — Стариков своих навестил, завёз им там кое-что по мелочи. Они, понятно, на пенсии, но вроде бодренькие пока — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Сам-то я на авиаремзаводе… А вы чем занимаетесь, молодёжь?

— Аня лаборантка, а я газетчик.

— Серьёзно? Завидую тебе, парень. Поездить можно, мир посмотреть…

— Да я в редакции сижу больше.

— Ну, всё равно. Сейчас, например, читаю корреспондентов из Аргентины, с чемпионата — вот же повезло людям! Своими глазами всё это видят. Так-то по телику — тоже здорово, но не то. Вот в среду, например, бразильцев показывали, смотрел? Уже после «Времени»?

— Нет, пропустил в тот день.

— Мастерски играют — что есть, то есть. Но я даже не из-за этого, а… Там иногда трибуны в кадр попадают вместе с болельщиками. Картинка — как с другой планеты, честное слово. Пёстрые все, в барабаны лупят, поют чего-то, девки танцуют… И мне вдруг странная мысль пришла. Все эти ребята там живут своей жизнью, а про наши Минводы, сказать к примеру, и знать не знают. Да и сто лет оно им сдалось? Ну, и я про них не узнал бы в жизни, если бы телевизор их случайно не показал. Как будто два мира рядом, но не пересекутся, хоть тресни — разве что эхо вот так поймаешь, на полминуты…

Алексей уловил знакомый негромкий гул, словно слова водителя всколыхнули что-то в пространстве.

— Интересные рассуждения, — заметила Анна. — А вам часто такое проходит в голову?

— Да не то чтобы. — Водитель слегка смутился. — Но сегодня вот настроение какое-то философское…

— Мы, кстати, уже приехали. На въезде в город нас высадите, пожалуйста.

— Зачем на въезде? Довезу куда надо.

— Нет-нет, нам как раз сюда.

— Ну, дело хозяйское.

Когда они выбрались из машины, Алексей спросил:

— А действительно — что мы здесь забыли? Что ты надумала?

— Что-то назревает, причём масштабное — раз уж даже местные жители начинают чувствовать отголоски, хотя не знают про стык реальностей. Но мы с тобой в курсе, что центр аномалии — это железнодорожный вокзал. Если смотреть отсюда, то он в какой стороне?

— Вон там. — Алексей показал на север. — Шоссе переходит в главную улицу, а она к вокзалу и выведет.

— Я так и представляла. Ну и подумала — масштабные перемены лучше заметны издалека. Например, отсюда, с противоположного конца города. Давай-ка присмотримся.

Алексей сконцентрировался, как мог, напряг зрение — и через полминуты увидел то, о чём говорила Анна.

— Лёша, — сказала она, нахмурившись, — я сильно подозреваю, что здесь снова влияет наше личное восприятие. Поэтому надо сравнить подробно. Ты что увидел? Какие ассоциации появились?

Он поразмыслил:

— Я про кино пишу постоянно, поэтому ассоциации у меня — чаще всего оттуда… Попробую объяснить. В девяностые у нас процветал видеопрокат, и там было много пиратских копий с отстойным качеством. Их называли экранками. Ну, потому что с киноэкрана переснято на камеру втихаря… И вот сейчас у меня стойкое ощущение, что пейзаж в районе вокзала — это тоже пиратский кадр. Цвета какие-то тусклые, сероватые, затенение не по делу. Хотя остальная панорама вокруг — прямо-таки блокбастер в три-дэ, идеальный студийный рип…

— Поняла тебя. У меня, в принципе, где-то близко по ощущениям, но сравнение немного другое пришло на ум. Не пиратская копия, как ты выражаешься, а старый архивный фильм, истёртая плёнка.

— Да, тоже вариант. Ну, и почему такая фигня?

— Сама теряюсь в догадках. Тут явно что-то вне моей компетенции. Руководитель мой разобрался бы, но как ему сообщить? Совершенно не понимаю, что делать и как вернуться… Может, хоть твой дурацкий футбол подскажет-таки… Сегодня там кто-нибудь играет у них?

— Матч за третье место, Италия и Бразилия. Но он уже ближе к ночи. И никому особо не интересен, если по-честному. Это как утешительный приз для лузеров, которых обломали на финише. Ну и, кроме того, я почти уверен — если подсказки будут, то от голландцев. Всё крутится вокруг них. Значит, ждём либо завтрашний «Футбол-Хоккей» со статьями, либо финал тогда уже.

— А стадион минводский?

— Ты знаешь, у меня теперь чувство, что там ловить вообще нечего. Могу ошибаться, но интуиция вот так говорит.

— Интуиция как раз и важна. Ну, значит, вопрос снимается.

Они побрели по улице. Здесь, вдали от вокзала, курортники не встречались. Город жил своей провинциальной жизнью. Фырчали ретро-автомобили, сохло бельё на балконах пятиэтажек. Девчонка в ситцевом платье (старшеклассница или, может, студентка), тащившая авоську с продуктами, завистливо покосилась на Анну.

На торцевой стене кирпичного дома алел плакат — волнистое знамя в качестве фона, ленинский профиль и гигантские буквы: «Комсомолу — 60 лет! Решения XVIII съезда ВЛКСМ выполним!»

— Ань, а у вас там тоже такая… гм… наглядная агитация?

— У нас и съездов-то давно не было. Ни комсомольского, ни партийного.

— Вау. Только не говори, что вы партию разогнали.

— Почему сразу — разогнали? Уважаемая организация, занимается своим делом, но без «руководящей и направляющей роли». В конституцию такое вписать у нас никто не сподобился. Зачем вы это придумали?

— Нашла у кого спросить. Меня в пионеры приняли в середине восьмидесятых, когда вся эта идеология уже забронзовела вконец. Или даже зачугунела, если можно так выразиться. Меня аж тоска брала в пионерской комнате — знамя пыльное, горн помятый. А когда их убрали, в школе никто особо не парился, насколько я помню.

Ради интереса они зашли в продуктовый.

Народ толпился у холодильных корыт, прямоугольных и здоровенных, выуживал оттуда бутылки с крышками из фольги. Крышки были зелёные, серебристые, фиолетовые — кефир, молоко и ряженка. У соседнего прилавка и вовсе было не протолкнуться, слышался взволнованный гомон — давали разливную сметану, но, как явствовало из реплик, она заканчивалась.

В дальнем углу стояла конструкция вроде шкафа, в неё вставлялись паллеты с хлебом — громоздкие, деревянные. Хлеб предлагался белый, пшеничный — стандартной формы а-ля кирпич. Рядом с паллетами на верёвочке висела гипертрофированная вилка с двумя зубцами, и Алексей, почувствовав детский энтузиазм, потыкал буханку этим орудием. Корочка оказалась хрустящей, буханка — свежей, и стало даже обидно, что денег нет.

Колбас в магазине не обнаружилось. Был суповой набор из костей, страшноватый с виду. На полках громоздились консервы — килька, сайра и толстолобик. В бакалейном отделе продавщица ловко сворачивала кульки из плотной бумаги, наполняла их крупой на развес. Выстраивалась очередь к кассе.

— Да уж, — сказала Анна, когда они вернулись на улицу. — В очередях стоять ежедневно — раздражает, наверно, жутко.

— Самый смак будет в конце перестройки. Продукты из магазинов вообще исчезнут. Заходишь — тупо пустые полки. Только иногда что-нибудь завозят, продают по талонам. Народ, естественно, ломится, очередь в магазине не умещается, хвост — на улице…

— Как ваше руководство всё это допустило? Не понимаю.

— В интернете народ грызётся на эту тему, только клочки летят. Одни говорят — плановая экономика захлебнулась, другие доказывают — дефицит был искусственный. Горбачёва ругают, номенклатурщиков, торговую мафию, ЦРУ. Форумные ветки — длиннее, чем те самые очереди. А тошнит от них почти так же.

И опять «попаданцы» рыскали по окрестностям, высматривая подсказки, но тщетно. Дико хотелось пить, и они, наткнувшись на автомат с газировкой, выклянчили у местных пару копеек. Облизнулись на бочку с квасом, возле которой, обмахиваясь газетой, сидела толстая тётка в грязновато-белом переднике.

Когда солнце стало явно клониться к западу, он сказал:

— Всё, на сегодня хватит. Мы уже, по-моему, больше себя изводим, чем что-то ищем.

— Надо просто сосредоточиться…

— Завтра, Аня. Всё завтра.

В одном из пыльных дворов по дороге к дому он заметил качели. Конструкция была крепкая, без изысков. Всё из металла — и опорные столбы, и сиденье, и прутья, на которых сиденье это было подвешено к перекладине. Качели пока стояли без дела — даже местная мелюзга ленилась кататься в эту жарищу.