Забытые богом - Кожин Олег - Страница 34

– Почему ты все время говоришь «он»? – вместо этого спросил Илья.

– Потому что я знаю, – просто ответила Вера. – Я же мать.

Илья кивнул, словно это действительно все объясняло. Матери виднее. Сам он твердо знал: будет девочка.

Асфальт, пусть и разбитый, пролегал до самой деревни, так что к месту проехали без труда. Вера выкатилась из уазика, зажимая нос ладошкой, – всю дорогу жаловалась на запах бензина. Заглушив мотор, Илья выбрался следом. Из-под сугробов на дорогу выбегали талые ручейки, исходящие паром под весенним солнцем. Здесь пахло хвоей и лесной прелью. Разглядывая темные избы, он пристраивал на спине рюкзак и с горечью думал, как мало времени понадобилось, чтобы выветрить из этого места запах человека.

До церквушки, растущей на солнечном пригорке, оставалось еще полкилометра, но соваться в талое месиво Илья не рискнул даже на уазике. Уж лучше тишком-бочком, сапоги точно вывезут. Вспомнив о сапогах, он раскатал «болотники» до бедер и, поскрипывая, как несмазанный механизм, поспешил догонять жену. Двигаясь с настойчивостью трактора, Вера преодолела уже метров тридцать.

– Может, лучше на машине попробуем? – для очистки совести предложил Илья, беря жену под руку. – А то еще родишь по дороге…

– По этой чаче растрясешь – точно рожу, – не останавливаясь, сказала Вера. – Или, если застрянем, рожу на обратном пути, посреди леса. Давай ножками лучше.

Илья не возражал, и они пошли ножками, чавкая сапогами по грязи, оскальзываясь на влажной земле, поддерживая друг друга, точно пара немощных стариков. Церковь, поначалу маленькая, за эти несколько сотен шагов удивительно вытянулась, втыкаясь в голубое небо ржавыми крестами. Серая штукатурка намокла, местами обвалилась, обнажая скелет из дранки. Вместо оконных рам – щиты из досок, прикрытые грубо сваренными решетками. По всему видно, забросили церковь не в прошлом году. Когда Вера указала точку на карте, Илья не стал задавать лишних вопросов. Но сейчас, на месте, увидев, куда же так рвалась жена, не удержался:

– Не понимаю, почему здесь? Верка, все храмы мира к твоим услугам, хоть Христа Спасителя, хоть Парижской Богоматери, а мы…

– Далеко до Парижу! – оборвала его Вера, с чавканьем вытаскивая сапог из грязи. – Если только на самолете, но у тебя прав нет. А еще на моем сроке на борт не пускают.

– Блин, ну серьезно, а?! Вон, в Слободском церквей как грибов! Или в Кирове, этот, старый который… Иоанна какого-то там…

– Предтечи, – пропыхтела Вера и добавила мечтательно: – Да, там красиво. Только вот… – Она остановилась, внимательно глядя на мужа. – Ты серьезно хочешь туда ехать? Снова увидеть все это? Вспомнить, как оно было раньше и как есть сейчас? Тут ведь, в глубинке, все это скрадывается, не так заметно… А зимой, когда ты за лекарствами для нас ездил, ты же потом месяц еще отходил! Что глаза вылупил? Я не слепая, Люшка, и не чужая. Не знаю, что ты чувствовал там, что видел, но точно знаю, что я этого чувствовать не хочу!

Илья притянул ее к себе, обнял, зарылся носом в волосы. Вера обняла его в ответ, насколько позволил живот.

– Да и нечего там делать без людей, Люшка. Без людей религия – бессмысленная штука. Нам с тобой сейчас только вера остается.

– …и Илья, – улыбнулся Илья.

Вера прыснула:

– Дурак! – Она боднула Илью в грудь, и он нехотя расцепил объятия. – Пошли, а то я сейчас корни тут пущу…

И они пошли к старинной церквушке, подпирающей деревенские небеса.

Навесной замок не продержался и минуты. Спрятав болгарку в рюкзак, Илья распахнул дверь. Запахи известки и цементного раствора вырвались наружу, смешиваясь с ароматом хвои, – внутри оказалось на удивление сухо. Пока Илья опасливо поглядывал на потолок, Вера бесстрашно вошла под своды, и ему пришлось шагнуть следом.

Полутемный притвор был полон пыли, Илья ощущал, как пружинят утопающие в ней подошвы сапог. Вера оглушительно чихнула, едва успев прикрыть нос ладонью. В храме кошмарным сном городского жителя застыл капитальный ремонт. Грубо сколоченные леса притулились у стен. Похожие на пулеметное гнездо, в центре лежали мешки с цементом. Вплотную к притвору вместо пола зияла прорехами арматурная обрешетка. Видимо, собирались заливать, да не успели.

Илья отвлеченно подумал, что и здесь не пахнет людьми, только мертвым зданием. Серый запах стройматериалов забил розовый аромат ладана. Только Вере, кажется, было все равно. Она словно и не видела мешков, обрывков упаковки, сваленных в углу лопат, леса, аккуратных синих роб, висящих на доске с гвоздями. Вера спешила к единственной части здания, все еще напоминающей храм. В алтаре, прислоненное к окну, стояло огромное деревянное распятие, и с него на Веру глядел, озаренный уличным светом, Спаситель.

– Слушай, это, конечно, неожиданно… – Илья встал рядом с женой, скорчив недоуменную физиономию. – Не, если венчаться нужно на стройке, я го…

Вера пихнула его локтем в ребра. Не обиделась совершенно. На лице блуждала блаженная улыбка, руки с каким-то детским смятением теребили переброшенную через плечо косу. Илья почувствовал, как сжимается сердце, – такой трогательно-беззащитной видеть жену ему еще не доводилось. Он приобнял Веру, виновато чмокнул в висок.

– Извини, сам не знаю, что я ожидал здесь увидеть. Ты так про это место рассказывала… Я, наверное, решил, что здесь что-то особенное.

– Дурында, здесь все особенное! – засмеялась Вера. – Ты просто не знаешь, не видел. А меня сюда мама с папой привозили. Давно-о-о! Ой-ей, как же давно, Люшка! – Она мечтательно улыбнулась своим воспоминаниям. – Я даже не знаю, сколько из этого я действительно помню, а сколько напридумывала. Тут ведь все по-другому теперь. Даже распятие другое. Вон какое здоровущее! Раньше махонькое такое, на стенке висело. Ну, мне так кажется…

Она замолчала. Илья тоже молчал, шутить не хотелось совершенно. Даже говорить не хотелось. Стоять бы вот так, обнявшись, слушая, как за стенами щебечут беззаботные птахи, вдыхать запах Веркиных волос…

– Я одно помню точно, Люшка, – как папа на маму смотрел. Как на богиню! Мне даже казалось, что мама светится вся, сияет прямо. Потому все здесь особенное, Люшка. – Она помолчала еще немного, а потом смущенно сказала: – Представляешь, я даже не знаю, как это все делается! Ни малейшего понятия, что говорить, что делать… Так глупо, да? Тащила тебя сюда, нервы мотала, а сама… Как там оно? Раба Божия Вера, берешь ли ты…

– Ш-ш-ш… – Илья крепче прижал ее к себе, унял ненужную суетливость. – Посмотри на меня.

Вера внезапно обмякла в его руках, уткнулась лицом в грудь. Мелкая дрожь пробежала по ее плечам, и Илья понял, что жена плачет.

– Ну же, – мягко повторил он, – посмотри на меня.

Она откинула голову, подставляя заплаканное лицо под его взгляд.

– Я буду так смотреть на тебя… – прошептал Илья, но эхо каким-то чудом подхватило его слова, и они колоколами зазвенели во всех углах старинной церквушки. – Я буду так смотреть на тебя всю жизнь. До самого последнего дня в этом мире. Клянусь.

Не размыкая взглядов, Вера очень серьезно кивнула своему мужу, своему другу, своему любовнику. И эти три образа наконец слились в единый, целостный и верный. В образ отца ее будущего ребенка. Вера с облегчением спрятала лицо у него на груди и ответила:

– Этого достаточно.

* * *, май

Нет более мерзкого напитка, чем теплая кока-кола. Шипучая, липкая, приторно сладкая химическая дрянь! Борясь с тошнотой, Владлен допил пятую банку. Пустую жестянку аккуратно смял и уронил на дорогу. Не в середину, но и не слишком близко к краю, чтобы не сдуло ветром на обочину, где красная баночка затеряется в подрастающей траве. Владлен обернулся, критично оглядел проделанный путь. Два километра, пять ярких маркеров. Невозможно не заметить, даже если очень захочется.

Свернув на грунтовку, Владлен отсчитал десять шагов. Кока-кола весело зашипела, заходясь черной предсмертной пеной. Глядя в лицо палящему солнцу, Владлен через силу влил в горло отвратительную теплую газировку. Громко рыгнул, закашлялся, пуская носом пузыри. Подняв облачко разогретой пыли, пустая банка упала на землю. Владлен, будто в отместку, смял ее ногой. Поганая, тошнотворная гадость. Человек, пьющий «колу», либо идиот, либо подросток, что зачастую одно и то же. Вот пусть Убийца именно так и подумает, когда придет за ним.