Крепостной (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 9

Второй досталось «чёрной кухарке». Сначала-то он её за жалостливую держал, потому что та его и по голове гладила, и слезу пускала, но продержалось это дай бог неделю. После чего она начала его так гонять и шпынять, что тот истопник мог ангелом показаться. Тётка оказалась весьма двуличной, и все эти благости демонстрировала, похоже, исключительно потому, что к Данилке выказала благорасположение «барская барыня» перед которой она слегка лебезила. Но когда стало ясно, что особенного интереса мальчонка у неё не вызывает — так тут же всё и кончилось… Кухарка слегка подворовывала, но это среди прислуги зазорным не было. Воровали все. И у всех. Даже у семьи императрицы. Причём, высшим шиком было — не отдать. Даже если заметили и поймали. Сделать глупое лицо, расплакаться, на колени броситься, крест начать целовать — но не отдать. Мол — я ни я и лошадь не моя… Но при этом надо было всегда помнить что и у кого можно взять. Чего-нибудь дорогое и приметное — ни-ни. Могут весь дворец на уши поставить, исправника вызвать и все комнаты, где прислуга обитает, сверху донизу перетряхнуть — кому такое понравится? Тем более, что кое-что сворованное было у всех, и хранили это, как правило, в личных вещах… А вот нечто мелкое — булавку там маленькую со стеклярусом, простую костяную табакерку с остатками нюхательного табака, пару пуговиц, не шибко дорогой гребешок — это крали беззастенчиво. Ну а кухарки воровали продукты. Но только и именно продукты. И исключительно по чину. «Белая кухарка» могла стащить и часть окорока или ветчины, а «чёрной» была доступна только крупа и сало. Но и это если беречься и не борзеть… а «чёрная» оборзела. И Данилка это заметил. Он вообще старался именно «подставы» устраивать по минимуму. По многим причинам — и потому что любая «подстава» оставляет следы, которые могут привести к нему, но, в первую очередь, потому что в этом просто нет необходимости. Потому что люди, в большинстве своём, всё делают сами. Из-за собственной жадности, зависти, гордыни… ну и остальных смертных грехов. Они же не зря называются смертными? Ну вот… Так что, в девяти случаях из десяти, не нужно ничего придумывать и изобретать какие-нибудь «подставы». Всё необходимое человек уже давно сделал сам. Достаточно просто тем или иным способом открыть окружающим глаза на то, что он делает. Причём, лучше всего, если это обнаружат его недруги и конкуренты. Или, в крайнем случае, начальники. Всё остальное случится само собой…

Так вот: кухарка одним недобрым вечером стырила на кухне кусок «пармской ветчины» фунта на полтора весом. Что был настоящий «зашквар», как говорил внук Стёпка. Во-первых, потому, это была господская еда, и «чёрная кухарка» к ней никакого отношения иметь не могла. Ну и, во-вторых, даже «белая» такими кусманами не воровала. А Данилка давно ждал чего-то подобного. Каждый вечер у «собачьей» дверки из скрытого коридора присаживался и через щелку наблюдал. Ну, а как увидел… короче, «белой» кухарке про это донесла та самая девчушка-посудомойка, а та уже сама перехватила «чёрную» в тот момент, когда она почти прошмыгнула в свой закуток. И извлекла украденное у той из-под подола… Ой как та выла! В ногах у «барской барыни» валялась. Но ничего сделать не смогла — уже через два дня её отослали в деревню.

Потом был один из таких же мальчишек-дворовых, правда почти на пять лет старше (решивший самоутвердиться, гнобя малолетку), которого кто-то облил содержимым ночного горшка, затем плотник из нанятых на стройку, любящий без дела раздавать затрещины, от которых потом голова три дня гудела, помощник мундшенка^[5], частенько запускающий руку в подведомственный винный погреб и любящий по пьяному делу цепляться к тем, кого он считал ниже себя по положению… Так, постепенно, все недруги и закончились. Этот жирный ливрейный был, считай, последним из таковых. Причём, из свежих. Его привезли из какого-то из питерских дворцов, где он так же чем-то проштрафился, и этот урод, не разобравшись, сразу же попытался подмять под себя мальчонку. Местные-то уже осознали, что трогать эту «росомаху» себе дороже выходит. Не успеешь наехать — как тут же на тебя начинают обрушиваться неудачи… И ведь хрен обвинить получается! То есть нет, не так — обвиняли его, почитай, при каждом происшествии, но всякий раз оказывается, что у парнишки откуда-то оказывалось железное алиби… За что Анисим очередной раз благодарил двоюродного дядьку. Тот ещё перед армией его поучал:

— Не дерись. Только если уж совсем припрёт. Да и в этом случае — опасайся. Эвон ты, какой здоровый — приложишь кулачком, да и убьёшь! И всё — пошёл по этапу… Да и грех на душу брать человека жизни лишая — тоже не дело. Так что ты лучше по-умному — так, чтобы и твоим недругам плохо было, и ты в стороне остался.

— А как это сделать-то? — спросил тогда Анисим.

— А вот я тебя сейчас кое-чему научу. Ну а потом, как первый раз получится — уже сам всякие уловки придумывать будешь. Тут главное привычку выработать не кулаками махать, а прежде головой думать. И как её освоишь — дальше куда легче пойдёт…

Аниси… кхм, Данилка потом долго его с благодарностью вспоминал. Что во время срочной службы, что потом. Хотя поначалу ух как обида брала, когда с грузинами схлестнулся. Так и хотелось нос обидчику в рожу вбить, да так чтобы тот из затылка вышел… но сумел сдержаться и поступить по уму. А потом это уже в привычку вошло…

Выбравшись из коридора в господскую кухню, Данилка громко поздоровался с «белой кухаркой».

— Здоровьечка тебе, тётка Ефросинья. Как что? Труба тянет? Ещё чем помочь надо?

Кухарка изменилась в лице, тут же натянув на него угодливую улыбку и даже не заметив этого. С определённого момента она, инстинктивно, начала относится к этому мальчишке как к гремучей змее. Несмотря на то, что, вроде как, что в формальной, что в неформальной иерархии дворни стояла куда выше его. Но ну его от греха…

— Ой, Данилка — да всё хорошо. Очень славно ты трубу почистил — тянет, как положено.

— Может воды с колодца наносить?

— Да наносили уже — не беспокойся, — всплеснула руками кухарка и, ухватив со стола нож, торопливо отпахала от свежеиспечённого каравая, который «отдыхал» под полотенцем, здоровенный кус, ловко «собрав» из него и толстого шмата окорока бутерброд солидных размеров.

— Вот накось — перекуси. Совсем, вижу, забегался с утра!

— Спасибо, тётка Ефросинья. Дай Бог тебе здоровья и детей побольше! — поблагодарил Данилка. За прошедшее время его статус в местной иерархии сильно поменялся. Если раньше тихий и забитый мальчик находился, практически, на самой нижней ступени, то сейчас, после всего, что случилось, его уже держали… да непонятно за кого! Но точно кого-то довольно опасного. Подтверждением этому было то, что когда он нагло перехватил у одного из лакеев порванную шёлковую простыню, отданную ключницей, вроде как, «на тряпки», и, окинув того, безмятежным взглядом глубоко посаженных голубых глаз, заявил:

— Это мне на исподнее, дядя. Совсем износился! Не обидишь сироту? — то лакей, в ответ на эту наглость, лишь нервно сглотнул и ответил:

— Да бери, парень, бери…

Кухарка зарделась. Как ни крути — а доброе слово и кошке приятно.

— А можно мне ещё молочка, тёть?

Кухарка замерла, раздражённо нахмурившись, а затем покосилась на сидящего перед ней паренька и махнула рукой. Ну его — от одного стакана не убудет.

— Сейчас налью, Данилушка…

Когда он покончил с-с-с… ну, наверное, полдником, на кухню бегом влетела та самая девчонка-посудомойка. Она нынче так же поднялась в негласной иерархии. Но, в основном, его «отсветом» так сказать. Нет — и свои «заслуги» были — девчонка шустрая, старательная, приметливая, эвон как «чёрную кухарку» подловила (ага-ага — она сама, помним…), но только лишь этим она на «белую кухню» ни за что бы не перешла. Тут судомойками взрослые тетки работают. И за своё место обеими руками держатся — и не подходи! А сейчас-то уж и вообще — вдовствующая-то императрица с семьёй в отъезде. Так что «белой кухарке» и работы почти и нет. Из всей «господы» человек семь всего и осталось на весь дворец…