Что не так с этим миром - Честертон Гилберт Кий - Страница 2

Адам Строк

Мое знакомство с творчеством Г. К. Честертона началось более десяти лет назад с цитат на уроках английского и вылилось в мой первый художественный опыт в переводе. Произведению уже более ста лет, браться за него было страшно, но, к моему удивлению и счастью, чтение и перевод стали работой не только для ума, но и для души. Я уверена, что при всей спорности и неоднозначности тем, поднятых Честертоном в этой книге, для нас, людей XXI века, они представляют ничуть не меньший, если даже не больший интерес. Мы смотрим на мироустройство другими глазами. Между нами и Честертоном – кровопролитный XX век: две мировые войны, создание и распад Советского Союза, нескончаемые конфликты, упадок религии. Ищут ли наши современники ответ на вопрос «что не так с миром»? Думаю, да. И эта книга для них. Конечно, история человечества показывает – дети всегда стремятся изменить мир отцов. Мы ведь и сами не замечаем, как клевещем на прошлое и всех, кто был до нас. Но даже нам, «опытным» и «умеющим правильно жить», стоит всерьез задуматься, «как должен быть устроен этот мир», и познакомиться с мыслями гениального британца Честертона на этот счет, а заодно, возможно, по-новому взглянуть на прошлое, будущее и вечное.

Дарья Полетаева

Дорогой Чарльз,

первоначально я назвал эту книгу «Что не так», и вы, с вашим язвительным нравом, были бы удовлетворены, если бы заметили множество повседневных недоразумений, возникших из-за такого названия. Не раз кроткие посетительницы удивленно округляли глаза, когда я между делом упоминал: «Все утро я провел по уши в „что не так“». А некий священнослужитель довольно резко развернулся на стуле, когда я сказал ему, что сбегаю наверх поколупаться в «что не так» и через минуту снова спущусь. В каком именно оккультном пороке они мысленно обвиняли меня, я не могу предположить, но знаю, в чем обвиняю себя: в том, что написал очень бесформенную и малопригодную книгу, совершенно недостойную того, чтобы быть посвященной вам. С точки зрения литературы эта книга, без сомнения, вышла совсем не так.

С моей стороны может показаться крайним нахальством представлять столь дикую композицию тому, кто написал два или три действительно впечатляющих видения движущихся миллионов жителей Англии. Вы – единственный из ныне живущих, кто может заставить карту Англии кишеть жизнью – самое жуткое и завидное достижение. Почему же я вздумал надоедать вам книгой, которая, даже если и достигнет своей цели (что чудовищно маловероятно), все равно рискует остаться лишь громогласной теорией?

Что ж, я делаю это отчасти потому, что думаю: вам, политикам, полезно проходить испытания неудобными идеалами; но в большей степени потому, что здесь вы обнаружите все наши споры, которых не могли выносить даже самые прекрасные и терпеливые дамы. И, возможно, вы согласитесь со мной, что нить товарищества и беседы надо беречь, потому что она так легка. Ее нужно считать священной, ее нельзя разрывать, потому что бессмысленно и пытаться вновь ее связывать. Именно потому, что спор бесполезен, люди (я имею в виду мужчин) должны принимать его всерьез, ибо когда же еще до наступления Страшного суда у нас снова возникнет такая восхитительная разница мнений? Но мое самое главное побуждение состоит в том, что существует не только товарищество, но и нечто совсем другое, называемое дружбой, – согласие под глубинным течением всех споров и нить, которая, дай Бог, никогда не порвется.

Всегда ваш

Г. К. Честертон

Книга современного социального исследователя имеет четко определенную форму. Она начинается, как правило, с анализа, статистики, демографических таблиц, данных о снижении преступности среди конгрегационалистов[4], росте истерии среди полицейских и прочих установленных фактов; она кончается главой, которая обычно называется «Способ лечения». Способ лечения никогда не удается найти, что практически полностью является заслугой этого точного, надежного научного метода: парадигма медицинского вопроса и ответа сама по себе – грубая ошибка; первая и главная ошибка социологии. Всегда говорят, что прежде надо установить болезнь, а затем искать лечение. Но в том и заключается суть и достоинство человека, что в социальных вопросах мы должны найти лекарство прежде, чем определим болезнь.

Эта ошибка – одна из множества, которые проистекают из современного помешательства на биологических и телесных метафорах. Удобно говорить о социальном организме, как удобно говорить о Британском Льве[5]. Но Британия – не организм и не лев. В тот момент, когда мы начинаем приписывать нации единство и простоту животного, мы начинаем мыслить дико. Каждый человек двуног, но двадцать человек – не сороконожка. Вот что приводит к ошеломительной абсурдности нескончаемых разговоров о «молодых нациях» и «вымирающих нациях», как будто у нации есть фиксированный физический предел существования. Так люди скажут, что у Испании начался старческий маразм; с тем же успехом можно сказать, что Испания теряет зубы. Или скажут, что Канаде следует в скором времени обзавестись своей литературой, и это все равно что сказать, что Канаде следует в скором времени отрастить усы. Нации состоят из людей: первое поколение может оказаться дряхлым, а десятитысячное окажется сильным. Подобным образом ошибаются и те, кто видит в возрастающих размерах национальных владений преуспеяние в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков[6]. Эти люди, несомненно, не осознают всю тонкость аналогий с человеческим телом. Они даже не задают себе вопрос, становится ли империя выше в юности или только толстеет в старости. Но из всех ошибок телесной аналогии самой ужасной я назову привычку исчерпывающе описывать социальный недуг и затем предлагать социальное лекарство.

Да, в случае телесного недомогания мы в первую очередь устанавливаем диагноз, и на то есть веский резон: хотя могут быть сомнения в причине, по которой тело занедужило, нет никаких сомнений в том, в какое состояние его следует привести. Ни один врач не предложит создать новый тип человека с новым расположением глаз или конечностей. Больница может при необходимости отправить человека домой без ноги, но никто, даже в творческом порыве, не снабдит его дополнительной ногой. Медицинская наука довольствуется нормальным человеческим телом и старается лишь восстановить его.

Но общественная наука отнюдь не всегда довольствуется обычной человеческой душой: у нее имеются все виды причудливых душ на продажу. В приступе социального идеализма человек заявит: «Мне надоело быть пуританином[7], я хочу быть язычником» или «За темным периодом Индивидуализма я вижу сияющий рай Коллективизма». Применительно к телесным недугам не существует такого разнобоя идеалов. Пациент может хотеть или не хотеть хинин, но он совершенно точно хочет быть здоровым. Никто не скажет: «Мне надоела эта головная боль, я хочу зубную боль», или «Единственное, что поможет от русской кори, – германский грипп»[8], или «За темным периодом простуды я вижу сияющий рай ревматизма». Вся сложность наших общественных проблем состоит в том, что некоторые люди стремятся заполучить лекарства, которые для других будут хуже всяких болезней, и предлагают рассматривать крайние состояния как состояния здоровья, в то время как другие бесспорно назвали бы это болезнью. Беллок[9] однажды сказал, что не расстанется с идеей собственности так же, как и со своими зубами; но для мистера Бернарда Шоу[10] собственность – не зуб, а зубная боль. Лорд Милнер[11] искренне старался внедрить немецкую эффективность; и многие из нас предпочли бы германский грипп. Доктор Салиби[12] хотел бы внедрить евгенику, но я уж лучше предпочту ревматизм.