Враги целуют жадно (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka" - Страница 27

Збруев окатил ее взглядом, что холоднее арктических льдов. А жесткая фраза, приправленная его хищным оскалом, пробила вдруг брешь в ее душе:

- У него дурной вкус! Его частенько тянет… на убогих!

«Что? ЧТ-ТО? Это я-то убогая?»

Она рефлекторно вскинула руку, ничего так сильно не желая, как влепить ему пощечину. Столь сильную, чтобы ее ладонь алым следом отпечаталась на его лице. Но… к сожалению, реакция у Вадима оказалась безупречной.

Он перехватил Анино запястье почти в то же мгновение. Стиснул, что есть мочи и грубо дернул девушку на себя, вынуждая ее впечататься в его жесткую тяжело вздымающуюся грудь, как в… чертову бетонную стену.

- Никогда! – прозвучало предостерегающе. – Никогда больше не делай этого, если не хочешь, чтобы я отплатил тебе той же монетой! Иначе будет больно!

«Мне уже больно! Уже!» - застрял в горле немой стон.

Вслух же Аня зашипела:

- Отпусти меня! Не прикасайся!

- Попроси, как следует! – издевательски усмехнулся он, удерживая ее крепче.

- Это как же? Сидя перед тобой на коленях? Валяясь у тебя в ногах?

От мерзкого скрежета его зубов ее кожа сплошь покрылась мурашками.

- Искренне и с должным уваже…

- Я сейчас расцарапаю тебе лицо, - клятвенно пообещала Аня. – Или спину! И объясняй потом своей красавице, откуда на тебе следы чужих ногтей!

Збруев молчал не дольше секунды. Затем дико загоготал. А после и вовсе ошарашил неожиданным вопросом. Слишком личным. Слишком интимным.

- Ты спала с ним? С Клюевым. Или нет? Я так и не понял…

Аня растерялась, ошеломленная одним лишь подобным предположением.

И наглостью этого придурка. Вот как? Как он смеет спрашивать ее о таком? На языке вертелось что-то едкое и грубое. Но раскрыть рта она не успела.

Дверь в уборную распахнулась, и они с Вадимом синхронно шарахнулись друг от друга. Паренек, нарушивший их уединение, застыл в нерешительности, застав их… фактически в объятиях друг друга.

«А именно так это и выглядит со стороны! Чертов Збруев!»

Но, как известно, нет худа без добра. У нее появился реальный шанс спастись бегством. И Аня воспользовалась им. Сбросив с себя оцепенение, сорвалась с места и понеслась прочь так быстро, так стремительно, будто от этого сейчас зависела ее жизнь. Как дома оказалась, не помнила - была слишком поглощена своими размышлениями. Но вздохнула с облегчением, поняв, что Оля и Маша из универа еще не вернулись. К слову, с последней Аня планировала серьезно поговорить и потребовать у нее объяснений по поводу сегодняшнего инцидента с ректором. Но это позже, а пока… пока Аня оказалась предоставлена самой себе. Своим переживаниям и мыслям.

В ушах непрекращающимся набатом звучали жестокие слова ее врагов:

«Никакая… Убогая… Серая мышь!»

Это злило. Так сильно злило!

Скинув верхнюю одежду и обувь, девушка направилась прямиком к зеркалу.

Придирчиво осмотрела себя со всех сторон. Покрутилась, недоумевая:

«Неужели, это правда? Неужели меня на самом деле видят… такой?»

На ней красовались облегающие джинсы и джемпер крупной вязки.

Длинный. Свободный. Уютный и не сковывающий движения. Мамин джемпер. С тех пор, как мамы не стало, Аня частенько носила ее вещи.

В этом для нее имелся некий сакральный смысл. Так она… хоть немного, хоть самую малость… но чувствовала близость с ней. А еще, это было частью ее терапии. Потерю мамы Аня переживала особенно тяжело. Первые месяца три-четыре она ежедневно ходила на кладбище, сворачивалась калачиком на ее могиле и выла от боли. Либо часами смотрела в бескрайнее небо, и разговаривала с матерью. О школе. О тренировках. Обо всем, что только приходило ей на ум. И жутко пугала своим поведением сестру и тетю.

Опасаясь за сохранность ее рассудка, Оля отправила их с Машкой к школьному психологу. Она-то в свое время и посоветовала Ане, пользоваться вещами их матери. Все лучше, чем постоянно на кладбище ошиваться. К ее совету девушка прислушалась. И до сегодняшнего дня не задумывалась о том, как выглядит в глазах окружающих. Но теперь, сгорая от негодования (в том числе и на саму себя), она маленьким ураганом влетела в свою комнату.

Затормозив у шкафа, распахнула тот настежь и принялась пристально изучать его содержимое, заново знакомясь со своим прежним гардеробом.

А назвать его скромным или невзрачным язык не поворачивался. Раньше она любила модничать. Частенько баловала себя стильными нарядами. И они все еще оставались актуальными и по сей день. Из моды не вышли, а значит…

Внутренне злорадствуя, отчетливо представляя перекошенные от удивления лица врагов, Аня расплылась в довольной улыбке и тихо пробормотала:

- Серая мышь, значит? Ну-ну! Я покажу вам… серую мышь!

Глава 12

Остаток дня не прошел – пролетел. Ожидая возвращения сестры и тети, Аня успела переделать кучу дел: прибралась дома, запустила стирку, приготовила ужин. Успела даже с Дашкой по видеосвязи поболтать и поделиться своими переживаниями о ситуации, сложившейся в институте. Подруга была крайне возмущена услышанным. Советовала обратиться за помощью в ректорат.

Либо в вышестоящие инстанции. Но не спускать все на тормозах. И уж точно не пытаться противостоять этой кучке отморозков в одиночку. Предлагала даже квалифицированную помощь – отец Зайцевой был неплохим юристом.

И все же, от крайних мер Аня отказалась. Но клятвенно заверила Дашу, что прислушается к ее совету, и в следующий раз пойдет прямиком к ректору. Обязательно попросит у него защиты. Говорить Зайчонку о том, что их ректор, вообще-то, дядя главного виновника всех ее бед, она не стала. Как и вдаваться в подробности о самом Вадиме, и о их с ним… маленькой тайне.

Тайне, от которой краска приливала к щекам. От которой замирало сердце.

«Прочь из моей головы!» - хотелось кричать ей всякий раз, когда образ парня ярко вспыхивал в ее сознании. – «Я не хочу о тебе думать! Не хочу!»

Но, как на зло, чем бы Аня ни занималась, как бы ни старалась отвлечься и забыться, мысли ее так или иначе, крутились вокруг института, проклятых мажоров и… их лидера. Она искренне не понимала Вадима. Его поступки и мотивы оставались для нее загадкой. То он откровенно презирает ее и надсмехается над ней, то цветы ей в качестве извинений присылает.

И тут же словами больно ранит. Наотмашь оскорблениями по лицу хлещет.

А еще, за каким-то чертом… в кабинке туалета ее… бесстыдно зажимает.

«Зачем? Для чего это понадобилось? Ты мог просто уйти! Придурок!»

Застонав вслух, Аня швырнула в стену диванную подушку. Сама же, обессиленно распласталась на диване, зажмурившись до белой ряби в глазах.

Воспоминания о мгновениях, проведенных в объятиях Збруева, были так свежи. Так реалистичны. Его прикосновения. Запах. Пронизывающий взгляд.