Тоннель - Вагнер Яна - Страница 11

— Сбежал, сука, — сказал он свирепо. — Ты смотри, а? Сбежал. Башку нам с тобой оторвут за него на хрен.

Лейтенант осекся на полуслове и заморгал. Насильственное возвращение к реальности его совсем не обрадовало.

— Ну, может, объявить как-то? — спросил он погасшим голосом. — Куда ему тут бежать-то, он же в наручниках. Передадим по рядам, наверняка его видел кто-то...

— Охренел? — прошипел капитан. — И чего ты объявишь — сбежал опасный преступник? Они и так уже тут все на ушах, ни слова никому, понял? Сами разберемся.

И тут он заметил Митю, умолк и снова принялся наливаться кровью.

— А что он натворил-то? — спросил Митя как можно нейтральнее. — Этот ваш преступник.

— Чего надо, то и натворил, — неприязненно сказал капитан. — Тайна следствия.

Прислушавшись к себе, Митя понял, что побег человека в наручниках нисколько его не тревожит. В ушах приятно шумело «Жигулевское», и все казалось нестрашным и далеким: бетонные ворота, и недавняя паника, и даже мертвый мотоциклист, который остался лежать у въезда. А вот раздутую жабу в форме как раз ужасно хотелось позлить.

— Нет, ну если он действительно опасен, — спросил он, старательно тараща глаза, — нам, наверное, надо знать?

— Вам, — раздельно сказал капитан, — надо вернуться к своей машине. Сесть на место. И не мешать людям работать.

И Митя сочинил уже было следующую реплику, просто чтобы посмотреть, до какого оттенка способна потемнеть жабья физиономия, но в эту самую секунду в разговоре появился новый участник — затянутая в темно-синий костюм чиновница из Мерседеса. Она отодвинула старлея, встала прямо перед капитаном и спросила:

— Вы здесь старший? Пойдемте со мной, с вами хотят поговорить.

В этот раз инстинкты почему-то капитана подвели и угрозы он не почуял, как не заметил и трепета, в который появление бесцеремонной незнакомки повергло его молодого напарника. Он расслабился, встал поудобнее и выпятил живот.

— Слушайте, дамочка, — начал он небрежно, как будто продолжая разговор с мамашей-Пежо. — А не пошли бы вы, к примеру...

Старлей позади него вздохнул и прикрыл глаза. Митя восторженно замер и приготовился смотреть, как толстяка сейчас будут разделывать на куски. Но ничего такого не случилось. Женщина-Мерседес не разгневалась и недоразумением наслаждаться не стала. Она вытащила из-за пазухи аккуратное удостоверение в красной обложке, сунула сердитому полицейскому под нос и скомандовала сухо:

— Быстро, капитан. Нет времени.

Что именно было написано в красной книжечке, ни Митя, ни старлей разглядеть не успели, а вот капитан увял и помрачнел еще сильнее. Но даже после этого, как ни удивительно, сдался не сразу.

— У нас тут вообще-то чепэ, — буркнул он, ища поддержки у лейтенанта, и не нашел.

— Оно станет гораздо серьезнее, если вы заставите меня потерять еще хотя бы одну минуту, — сказала женщина-Мерседес. — И застегнитесь.

С этими словами она повернулась и зашагала прочь. Капитан придвинулся к старлею и заговорил быстро, уже не обращая на Митю никакого внимания:

— Значит, так. Начнешь с конца и пойдешь по рядам. Всё перетряси, машину за машиной. Что хочешь делай, нельзя ему отсюда выбраться. И никаких с ним разговоров, понял? Любая движуха непонятная — стреляй.

— Прямо стрелять? — переспросил старлей, неприятно пораженный этим напутствием.

— Прямо стрелять, — сказал капитан, с ненавистью поглядел в удаляющуюся спину женщины-Мерседес и затопал следом, на ходу застегивая верхнюю пуговицу.

— Слушай, — сказал Митя, когда они со старлеем остались одни. — Он что, серьезно опасный?

— Да не знаю я, — ответил лейтенант и с тоской посмотрел на бесконечную ленту автомобилей, разбегавшуюся в обе стороны. — Как его искать-то тут вообще?

— Так, может, пускай сбежит? — предложил Митя. — Ну мало ли, вдруг он ничего и не сделал такого.

Но юный полицейский уже не слушал. Он запер машину, поправил ремень с тяжелой кожаной кобурой, пригладил зачем-то волосы и пошел вдоль ряда. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 01:28

Маленький стоматолог с кошачьей переноской добрался наконец до своей зеленой Шкоды Рапид и первым делом вытащил ключ из замка зажигания, положил в карман. Почему-то сильнее всего его мучил не брошенный сзади портфель с бумажником и планшетом, а именно забытый в замке ключ, хотя уехать сейчас на его Шкоде, запертой с четырех сторон, при всем желании было некуда. Потом он поставил переноску на сиденье, забрался в машину и посмотрел на кота.

— Надоело тебе там? — спросил он. — Сейчас, потерпи, брат.

Он проверил, подняты ли окна, выпустил кота и откинулся в кресле. Ноги гудели, спать хотелось смертельно. Кот запрыгнул к нему на колени и начал топтаться, выпуская когти и дергая хвостом. Корма надо было взять хоть пакетик, подумал доктор виновато, закрыл глаза и тут же снова увидел мертвое лицо мотоциклиста и его сведенные к переносице светлые брови, как будто прежде, чем врезаться в стену, тот успел рассердиться. Может быть, потому, что увидел решетку и понял, что совершенно напрасно три километра летел по встречке, срывая зеркала. И выходит, чертова решетка убила и его — точно так же, как людей в оранжевом Гольфе, хотя он даже до нее не добрался.

И кожа у него за ухом была еще теплая, обычная живая человеческая кожа. Помочь ему, конечно, было нельзя, и скорая тоже бы не помогла, он свернул себе шею и умер сразу. В каком-то смысле ему даже повезло, потому что могло случиться иначе, и тогда он сейчас лежал бы там, и мучился, и в конце концов все равно умер бы от шока или от потери крови, потому что, если никого нет рядом, люди умирают, даже если их можно было спасти. Даже если для этого спасения нужна была какая-нибудь простая вещь вроде стягивающей повязки, например, подумал доктор, выпрямился и посмотрел вперед через заляпанное мухами лобовое стекло. Бетонные ворота с красными цифрами 0-61 были вот они, совсем близко, от Шкоды их отделяло машин пять или шесть.

— Ну, прости, — сказал доктор коту, взял его под мягкий живот и запихнул обратно в переноску. — Я знаю, знаю.

Он выбрался наружу, вытащил громоздкую коробку с обиженным котом, достал из кармана ключ и защелкнул замки. Помедлил и отщелкнул их снова, обошел машину, открыл багажник и вынул оттуда серую автомобильную аптечку. Захлопнул, еще раз нажал кнопку на брелке, подергал заднюю дверь, а затем поднял два пластиковых ящика, маленький и большой, и понес к решетке, под которой торчал расплющенный оранжевый Фольксваген. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 01:32

Мерседес, к которому наконец приволокла его хмурая баба в синем костюме, оказался непростой. Это был шестиметровый Майбах Пулман, причем, скорее всего, бронированный — во всяком случае, оробевшему капитану показалось, что асфальт под длиннющим лимузином даже прогнулся немного, как матрас под тяжелым чемоданом. Внутри стоял прохладный полумрак, пустой и стерильный, словно в машине никто еще ни разу не ездил, и единственный запах, который он почуял, протискиваясь на светлое кожаное сиденье, был его собственный, несвежий и кислый, и запаху этому здесь явно было не место. Проморгавшись, капитан разглядел-таки, что в салоне сидят трое — один впереди и двое сзади, только они совсем не пахли, вообще ничем, и, кажется, даже не шевелились, как будто это были не люди, а манекены для краш-теста. С другой стороны, бежать шесть километров по раскаленной бетонной трубе им точно не пришлось. Похоже, они просто спокойно ждали в темноте и свежести, пока народ снаружи в панике топтал друг друга, не боялись и никуда не спешили. Как если бы знали заранее, что бояться нечего. Ну или, к примеру, что спешить нет смысла.

Белобрысая баба уселась напротив и задвинула массивную дверь с усилием, как люк самолета, и сразу стало еще тише и темнее. Самое время для того, чтоб понять наконец, что тут к чему, подумал капитан и первым делом бросил взгляд за спину, на водителя. За рулем сидел грузный немолодой мужик в галстуке и белой рубашке, с красными обветренными лапами. Обычный водила, неопасный. Гораздо неприятнее выглядел парень справа от капитана — бледный, тихий и напряженный, с пистолетом под мышкой. Но самой зубастой рыбой в этом бизнес-классе был не парень с пистолетом и даже не начальственная сука с корочками, а третий, сидевший наискосок: невзрачный, лет семидесяти, сухой и желтый, в тонких золотых очках. И смотреть имело смысл только на него.