Убей-городок 2 (СИ) - Зингер Владимир - Страница 26

— Учись, студент! Вот это всё (указующий перст в сторону моих дел) — это брак в работе. Это, если можно так сказать, жертвы неудачных абортов. Этих дел не должно быть. Но они есть, и они будут пить твою кровь, жрать твоё время, в том числе личное, и мешать тебе раскрывать свежие преступления. За них ты будешь постоянно получать бляхи от начальства. Почитай — сам поймёшь. Они, как плесень или как кролики, если тебе так понятней, умеют размножаться и требовать всё больше твоего внимания.

Отдохнув после такого пафосного выступления с папиросой в зубах (честно сказать, и на пару со мной, нещадно смолившим в то время), Титан изрёк:

— Значит твоя задача — всемерно искоренять это зло. Тебе этих глухарей не раскрыть никогда. Тут умы, не чета тебе, трудились. Сам потом увидишь, когда полистаешь. Вот смотри, — он приоткрыл свой сейф, в котором на верхней полке аккуратно лежала незначительная стопка дел. — у тебя через годик должно стать примерно так.

Я не успел задать вопрос, а как же такой фокус сотворить, не раскрывая этих глухарей, как Титан прочитал его на моей физиономии и остановил жестом с плаката — растопыренная пятерня ладонью вперед.

— Всему своё время. Изучай пока.

Много любопытного я узнал тогда. Дела пестрели косыми резолюциями различных строгих проверяющих о необходимости всемерно активизировать работу, провести такие-то и такие-то мероприятия и обязательно проверить на причастность к данному преступлению вот этого фигуранта. Обычно указывалась фамилия какого-нибудь свежезахваченного злодея. Иначе — сто лет каторги и выговор с занесением.

Но самое интересное: кому адресовались эти строгие выволочки? Да нашим нынешним непогрешимым начальникам! Взять, например, какое-нибудь дело хотя бы по сто восьмой, части второй[14] десятилетнего возраста. А в нём вся история, как рос, скажем, наш начальник розыска. Сначала он сам, будучи простым инспектором, халтурил и халявил, за что получал те самые строгие указания от вышестоящего начальства. А через пяток лет, глядишь, и сам уже строжит молодую нерадивую поросль и тоже фиксирует своё внимание к работе по раскрытию путём написания своих ЦУ (кто не знает — ценные указания).

Вторым откровением стали некоторые фамилии совсем даже не простых людей, которые подчас проскакивали в материалах. И не только в качестве потерпевших. Мне тогда пришла в голову мысль, что работа уголовного розыска окружена таинственностью не потому, что его сотрудникам, как Мальчишу-Кибальчишу, известна какая-то особая военная тайна, узнав которую враг сразу же победит, а совсем по другим резонам.

Составив пресловутую опись, я отдал её Иванову и отправился к Златину сдавать дела. Нормальной процедуры, как и в уголовке, не получилось. Никто не сел напротив меня, не изучил акт приёма-передачи, не проверил наличие всяких там дел, да и акта никакого не было. На вопрос, кому сдавать дела Златин лаконично ответил:

— Дела — Гусеву, заявления и запросы сам исполнишь. Мне передавать твои долги некому.

Что-то он ко мне сегодня неласков. Мне стало немного грустно. И даже, невозможно представить, слегка жаль расставаться с должностью участкового.

Я уже подзабыл, как производилась передача дел на практике, в голове остались только представления о том, как это должно быть. Поэтому две сегодняшние процедуры приема — передачи выглядели для меня, как разгильдяйство чистейшей воды. Но что же мне, спорить с начальством и пытаться доказать что-то своё? Спорить, конечно, я не стал.

Сумбурная суматоха переходных дней, вылившаяся для меня в половину недели, выполнение всяких там формальностей выбили напрочь из меня всякий дух послезнания. Меня шпыняли, дергали, направляли, перенаправляли и вообще всячески мной помыкали. Я даже на некоторое время почувствовал себя ничего не понимающим первогодком на службе, а какой-то двадцать первый век отдалился на периферию сознания, как истаивающий сон. Да и было ли это? А тут ещё эта квартирная серия и всякие «войсковые операции», с ней связанные. При этом старые заявления, которые я должен добить, как участковый и новые материалы о мордобойках и кражах, которые не удостоились чести перейти в уголовные дела и попали ко мне для отказа в возбуждении уголовного дела. Достаточно событий, чтобы стать милиционером из анекдота.

Анекдот, надо сказать, дурацкий. И придумали его люди, которые приличных слов для милиции не имеют. Вопрос милиционеру: на березе растет пять яблок. Как их достать, не залезая на дерево? Милиционер: трясти надо! А если подумать? А что тут думать, трясти надо!

В этом месте полагалось смеяться над глупой милицией. А в те дни нам было не до смеха. Мы все были готовы трясти: что угодно и кого угодно, лишь бы сняться с мёртвой точки отсутствия результатов. И дурацкий анекдот вовсе не казался смешным. При этом расскажи кто-нибудь его под горячую руку, мог и огрести каких-нибудь неприятностей.

Так что с учётом этих всех обстоятельств мой наставник учением моим не занимался нисколько, да мы почти и не виделись. Встреча произошла, когда я писал справку о проделанной работе. Когда Титан вошёл в кабинет и направился ко мне поздороваться, я привычно перевернул лист бумаги текстом вниз.

— О, коллега, поздравляю! — Тут же отреагировал Титан. — Вы уже освоили главный жест в деятельности оперсостава!

Он пожал мне руку и вольготно разместился за своим столом напротив, вытянув свои ходули так, что мне пришлось поджать ноги.

— Сам подсмотрел или научил кто? — спросил он, имея в виду перевёрнутый документ.

— С тебя пример взял. Ты же сам говоришь: делай, как я, — грубо польстил я наставнику.

Титан с удовольствием эту лесть принял.

— Молоток! Действуй и дальше так. Если будешь стараться, станешь таким же тощим и длинным, как я.

Он довольно заржал. А я только что осознал, что перевернул лист «на автомате», не особо задумываясь об этом. Видимо, не зря говорят: привычка — вторая натура. И никакие годы не властны, чтобы её искоренить. Речь здесь совершенно не о том, доверяешь ли ты коллеге, от которого ты закрыл содержание бумаги, или нет. Это только одно из проявлений базового правила о недопустимости чрезмерного распространения информации. Ибо иной раз его нарушение бывает очень чревато негативными последствиями. И вообще мне кажется, что присказку: «меньше знаешь — крепче спишь» придумали ещё древние инспектора уголовного розыска.

Новичку может даже показаться, что сыщики странно нелюбопытны. Как же работать в розыске без такого качества, подумает он по наивности. Сыщик никогда не заглянет через плечо коллеги, а что это он там читает или пишет? Он не будет капризничать, если от него закроют какой-нибудь текст, и рвать рубашку на груди с воплями: ты что, мне не доверяешь? Он не будет возражать, если напарник попросит его покинуть собственный кабинет, а скорее сам почувствует нужный момент и выйдет. Он никогда не скажет без необходимости, откуда и каким путём он раздобыл ценную информацию. И никто у него не спросит про это. Возникнет нужда — сам скажет. Или нет.

Всё это я вспомнил, пока Титан мне что-то горячо рассказывал, размахивая свежим журналом «Советская милиция». Нехорошо не слушать наставника. Но он явно говорил на какие-то отвлеченные темы, так что особых угрызений совести у меня не возникло. А он тем временем раскрыл журнал и голосом Юрия Левитана громко прочитал:

— Осмотром места происшествия установлено, что цепочка следов, похожих на гусиные, идёт к обрезу воды. Обратной цепочки следов не имеется, из чего следует сделать вывод о том, что гуси гражданки Тихоновой М. Г., числом восемь, зашли в пруд и там утонули. На основании изложенного и руководствуясь статьёй пятой пунктом первым УПК РСФСР в возбуждении уголовного дела отказать за отсутствием события преступления.

Титан перекинул журнал мне.

— Смотри рубрику «Филькина грамота». А участковый — молоток! Не растерялся. Использовал, так сказать, рельеф местности в качестве нетривиального обстоятельства и в целях достижения нужного результата. От глухаря избавился, как умел. Я, конечно, не знаю, как на его творчество посмотрит прокуратура, но в журнал он уже попал.